Он резко отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

– А теперь уходи. И постарайся не умереть слишком быстро. Будет ужасно скучно, если они превратят тебя в очередную улыбающуюся дурочку.

Я вышла из тронного зала, крепко сжимая в руке бесполезное, на первый взгляд, зеркальце. На улице уже сгущались сумерки. Я молча вскочила на коня и, не оглядываясь, поехала прочь от этого проклятого места.

– Ну что? Что он сказал? – тут же затараторил пришедший в себя Шишок. – Он дал нам супероружие? Огненный меч? Молот-землетряс? Может, шапку-невидимку?

– Он дал нам зеркало, – глухо ответила я, не глядя на него.

– Зеркало?! – взвизгнул фамильяр так пронзительно, что конь под ним испуганно дёрнул ушами. – Мы идём на битву с концом света, а он дал нам зеркало?! Зачем?! Чтобы мы причёску поправляли перед смертью?! Ну спасибо, удружил, старый скряга!

Я не ответила. Я просто ехала по темнеющему лесу, а в голове у меня снова и снова крутились его слова. «Ищи свою воду». «Оно покажет не то, что есть, а то, чем является». Загадки. Сплошные проклятые загадки. Но где-то в самой глубине души шевелилось странное чувство, что старый лич не обманул. Он действительно дал мне совет. Может быть, самый важный в моей жизни. Вот только понять бы ещё, что он на самом деле имел в виду.

* * *

Я не поехала к Яге, а вернулась обратно в Вересково злая, как сто чертей, и уставшая, как ломовая лошадь. Надо обдумать слова, сказанные Кощеем. Старик снова меня запутал. Пока что я вижу, что поездка к Кощею оказалась пустой тратой времени. Ничего, кроме новых загадок и старого, бесполезного зеркала, которое теперь мёртвым грузом лежало в моей сумке. «Ищи свою воду». Легко ему говорить! Я несколько дней ходила сама не своя, словно пришибленная, и то и дело повторяла про себя эту дурацкую фразу. Что за вода? Где её искать? Я смотрела на воду в ведре, на ручей за околицей, на дождь, который уныло моросил вторые сутки. Никаких озарений. Только тоска и глухое, подступающее к горлу отчаяние.

В городе тем временем кипела работа. Соловей-Разбойник с каким-то садистским удовольствием гонял ополченцев по раскисшей от дождя поляне. Мужики, пыхтя, бегали по грязи, а атаман стоял под навесом и орал на них так, что листья с берёз сыпались. В другом конце поляны Фёдор спокойно и методично учил мальчишек стрелять из лука. Он не кричал, говорил тихо, но его слушали, затаив дыхание. Дмитрий куда-то исчез, но от него то и дело прилетали гонцы с записками, которые он велел передавать только мне в руки. Я читала их, и по спине бежали мурашки. «Деревня Клюквино. Все счастливы. Урожай сгнил на корню, а они песни поют и хороводы водят». «Трактир „Кривая берёза“. Хозяин раздал всё пиво бесплатно. Улыбается, говорит, что деньги – это тлен». «Счастливая чума» расползалась по княжеству, как масляное пятно по воде. А я сидела здесь, в Вересково, и не могла понять, что мне делать.

– Так, ведьма, хватит киснуть! – в один из таких серых, тоскливых дней заявил Соловей. Он бесцеремонно вошёл в лавку, схватил меня за руку и выволок на улицу. – Пока ты тут сопли на кулак мотаешь, враг не дремлет. Буду учить тебя мечом махать. В жизни всё пригодится.

– Да не умею я, – попыталась я отбиться, но куда там. Хватка у него была железная.

Он всунул мне в руку тяжёлый, неудобный меч и встал напротив. Клинок показался мне неподъёмным.

– Ничего сложного. Главное в этом деле – злость. Представь перед собой самого ненавистного врага и руби! Вот так!

Соловей сделал несколько таких быстрых и точных выпадов, что воздух вокруг него загудел. Я попробовала повторить. Получилось нелепо и смешно. Меч болтался в руке, как оглобля, я чуть не споткнулась о собственные ноги и едва не отрубила себе палец.

– Ой, всё! – трагически простонал Шишок, который сидел на заборе и грыз орех. – Ната, брось эту железку! Ты с ней выглядишь, как корова на льду! Не твоё это! Тебе бы лучше травы собирать, а не вот это вот всё!

Фёдор, наблюдавший за нашими «тренировками» со стороны, только хмурился. Он-то знал, что моя сила не в железе. Его молчаливое осуждение действовало на нервы даже больше, чем крики Соловья.

– Да что ж ты за девчонка такая! – не унимался атаман, теряя терпение. – Злее надо быть! Яростнее! Давай, представь, что я – Железный Князь! Руби меня!

Я замахнулась, вкладывая в удар всё своё раздражение, усталость и отчаяние. Меч со свистом рассёк воздух и с оглушительным лязгом столкнулся с клинком Соловья. От удара у меня затряслись руки, а в голове что-то щёлкнуло. Злость. Ярость. Огонь. И тут же вспомнились слова Кощея: «Огонь не тушат огнём». Я всё это время пыталась бороться с их силой своей же силой, со злостью – своей злостью. А что, если попробовать по-другому?

– Ещё раз, – попросила я, и голос мой прозвучал непривычно спокойно.

Я снова подняла меч. Но на этот раз я не пыталась разозлиться. Я закрыла глаза и сосредоточилась. Я вспомнила слова Кощея. «Возвращение к истокам». Я смотрела не на меч, а на саму его суть. Я чувствовала, как когда-то он был просто куском бурой, некрасивой руды, лежащей глубоко в земле. Он был частью горы, частью мира. Потом его вырвали из темноты, бросили в огонь, били молотом, заставляя стать тем, чем он не был. Его заставили стать оружием. Ему было больно.

Я не приказывала. Я… попросила. Мысленно. Тихо-тихо. «Возвращайся домой. Стань снова собой. Отдохни».

Я не вливала в металл ярость, не пыталась его уничтожить. Наоборот, я послала ему волну покоя, принятия. Кажется, я нашла свою «воду».

Меч в моей руке дрогнул. Но он не рассыпался в пыль, как раньше. Произошло нечто иное, куда более странное. Блестящая сталь потускнела, пошла бурыми пятнами. Острое лезвие оплыло, потеряло форму. Гарда изогнулась, как будто была сделана из мягкого воска. Весь меч на глазах изумлённого Соловья превратился в бесформенный, тяжёлый кусок ржавой руды, который с глухим стуком выпал из моей руки и шлёпнулся в грязь.

На поляне повисла мёртвая тишина. Соловей-Разбойник стоял с открытым ртом, переводя взгляд со своего меча на кусок руды у моих ног. Его лицо выражало крайнюю степень изумления.

– Ты… ты что… это… как? – наконец выдавил он из себя, заикаясь.

– Я не знаю, – честно ответила я, глядя на свои руки. Но я знала. Внезапно, как вспышка молнии, я всё поняла.

Моя сила – не разрушение. Не огонь, который всё сжигает. Моя сила – это возвращение. Возвращение к началу, к истокам. Я не уничтожила меч. Я просто позволила ему снова стать тем, чем он был рождён – куском камня. Я не сломала его. Я его… отпустила.

Это и была моя «вода».

– Ух ты… – восхищённо выдохнул Шишок, роняя орех. – Вот это фокус! Он был железный, а стал… каменный! Ната, а ты можешь так с орехами? Чтобы скорлупа раз – и обратно в цветок превратилась? А то лень грызть!

Я посмотрела на Фёдора. Он единственный не выглядел удивлённым. Он смотрел на меня с тихой, понимающей улыбкой, и в его глазах было столько гордости, что у меня снова защипало в носу. Он понял. Он всё понял без слов.

И тут меня накрыло второй волной прозрения, такой сильной, что подогнулись колени. Горынычи. Их «счастливая чума». Они не создают счастье. Они, как тот кузнец, берут волю человека – живую, дикую, свободную – и перековывают её, превращая в нечто иное. В послушную, улыбчивую пустышку. Они навязывают свою волю, свой порядок, как кузнец навязывает свою волю куску руды.

А я… я могу это отменить. Я могу не сражаться с их магией, а просто… вернуть всё назад. Вернуть людям их собственную волю, их страхи, их злость, их любовь. Вернуть их к самим себе. Не тушить их огонь своим огнём, а просто залить его своей водой. Вернуть всё к истокам.

– Я поняла, – прошептала я, глядя на Фёдора. – Я знаю, что делать.

Страх никуда не делся. Но теперь он был не парализующим, а каким-то… правильным. Он был частью меня. Частью моей воли. И я больше не собиралась от него избавляться.

Я подняла с земли свой походный мешок. Пора. Теперь я была готова. Я знала, зачем иду к Яге. Не за оружием. А за тем, чтобы научиться управлять своей «водой». И превратить её из тонкого ручейка в настоящую реку, способную смыть любую грязь. Даже ту, что дарит фальшивое счастье.

Глава 3

Прощание вышло коротким, скомканным и до боли неловким. Не потому, что сказать было нечего, а ровно наоборот – слов было так много, что они застревали в горле. Но Фёдор ничего не говорил. Он просто подошёл и накрыл моё плечо своей огромной, тёплой ладонью. От этого простого прикосновения по телу разлилось такое спокойствие, такая уверенность, что никакие слова были не нужны. В этом молчаливом жесте было всё: и «береги себя», и «я буду ждать», и «только попробуй не вернуться».

– Ната, а ты точно уверена, что эта старая карга нас ждёт? – раздался над ухом жалобный писк. – А вдруг у неё запасы орехов кончились? Или, может, она вообще переехала? Знаешь, сейчас так модно менять место жительства! Вдруг она теперь на югах, у тёплого моря виллу себе отгрохала? Там и солнце, и орехи вкуснее!

– Шишок, замолчи, – беззлобно проворчала я, покрепче перехватывая поводья. Конь был хорош – сильный, спокойный, шёл ровной рысью. – Яга – это не человек, чтобы переезжать. Она часть этого леса. Куда ей деваться?

Первые часы пути я чувствовала себя на удивление сильной и уверенной. То прозрение, что снизошло на меня во время тренировки с Соловьём, не отпускало. Моя сила была не огнём, не разрушением. Она была водой. Способностью не ломать, а возвращать всё к истокам, к первоначальному состоянию. Я больше не была слепым котёнком, который тычется носом во все углы. Теперь у меня был внутренний компас, нужно было лишь научиться его слушать. А кто научит этому лучше, чем та, кто всё это и затеяла?

Лес вокруг был знакомым и дружелюбным. Тот самый, по которому я когда-то неслась сломя голову, спасаясь от механического волка. Светлые берёзовые рощи сменялись весёлыми полянками, залитыми тёплым солнечным светом. Казалось, вот-вот из-за дерева покажется та самая тропинка, которая сама, как по волшебству, выведет меня к избушке на курьих ножках.

– Гляди! Гляди, какой гриб! – восторженно завопил Шишок, едва не свалившись с моего плеча. Он тыкал своей лапкой-веточкой в сторону огромного подосиновика с такой яркой оранжевой шляпкой, что та казалась маленьким солнышком. – Давай его сорвём! Ната, ну давай! Представляешь, как мы его вечером на костре зажарим? С дымком! М-м-м, это же будет божественно! У меня уже слюнки текут!

– Нам некогда грибы собирать, – отрезала я, хотя у самой от его красочных описаний предательски заурчало в животе. – Нужно спешить.

Но чем дальше мы углублялись в чащу, тем сильнее менялось всё вокруг. Солнце словно кто-то выключил – оно просто исчезло за плотной серой пеленой туч. Весёлые берёзки уступили место хмурым, поросшим седым мхом елям, которые стояли так плотно, что их ветви сплетались над головой в тёмный купол. Воздух стал густым и неподвижным, а тишина – неправильной. Не живой, наполненной шелестом листьев и птичьими голосами, а мёртвой, ватной, давящей на уши.

И тропинка… она просто исчезла. Растаяла под копытами коня, будто её и не было. Я остановила его, растерянно оглядываясь по сторонам. Вроде бы я шла правильно. Сердце, мой новый компас, подсказывало, что избушка где-то совсем рядом, за этой стеной деревьев. Но вокруг была лишь глухая, неприветливая чаща.

– Так, спокойно, – пробормотала я сама себе, пытаясь унять подступающую тревогу. – Просто немного сбилась с пути, с кем не бывает.

Я развернула коня и поехала в ту сторону, где, по моим расчётам, должна была остаться знакомая поляна. Мы ехали, наверное, с час, но пейзаж не менялся. Всё те же хмурые ели, всё та же гнетущая тишина. И вдруг я увидела его. Старый, трухлявый пень, своей формой до жути напоминающий сгорбившуюся старуху в платке. Я точно помнила, что проезжала мимо него совсем недавно.