– Показалось, наверное, – неуверенно сказала я вслух, чтобы хоть как-то нарушить молчание.

– Что показалось? Что мы сейчас упадём в голодный обморок? Мне это не кажется, это медицинский факт! – тут же отозвался Шишок. – Мой маленький, но очень гордый организм требует срочной подзарядки в виде горсти кедровых орешков!

Я проигнорировала его нытьё и поехала дальше, стараясь держаться как можно прямее. Прошёл ещё час. Я уже злилась на себя, на лес, на свою бестолковость. И тут впереди, прямо по курсу, снова показался он. Тот же самый пень. С той же самой стороны.

– Да что за чертовщина?! – не выдержала я и резко натянула поводья. Конь испуганно всхрапнул и попятился.

Теперь уже не было никаких сомнений. Я развернулась и поехала в совершенно противоположную сторону. Я петляла, сворачивала наобум, пыталась обмануть этот проклятый лес. Но спустя какое-то время, вымотанная и злая, я снова выехала к нему. К этому ухмыляющемуся трухлявому пню.

– Хозяйка… – начал Шишок подозрительно тихим, трагическим голосом. – У меня для тебя две новости. Одна плохая, а вторая – очень плохая. С какой начать?

– Давай с очень плохой, – устало выдохнула я, соскальзывая с седла. Ноги подкашивались от усталости и напряжения.

– Мне кажется, эта лесная навигационная система окончательно сломалась! – прошептал фамильяр мне на ухо. – Мы уже третий раз проезжаем мимо этого деревянного идола! Клянусь всеми орехами мира, он мне в прошлый раз подмигнул!

Я опустилась прямо на мокрую траву рядом с этим злосчастным пнём и обхватила голову руками. Шишок был прав. Лес не просто не пускал меня. Он водил меня кругами, как слепого щенка, издевательски возвращая на одно и то же место.

– Это всё Яга! – вдруг догадался Шишок, и в его голосе зазвенели панические нотки. – Это она нас не пускает! Она прознала, что мы идём съесть все её припасы, и устроила нам эту… закольцованную дорогу! Какая коварная старуха! Я всегда говорил, что ей нельзя доверять! Жадная, вредная…

Я подняла голову и посмотрела на серые, равнодушные стволы деревьев. Нет. Это была не злость и не коварство. Я чувствовала это. Лес не был враждебным. Он был… как запертая дверь. Он просто не давал мне пройти дальше. Это было не наказание. Это было испытание.

Первый экзамен на пути к Яге. И я его с треском проваливала.

Я вспомнила, как легко нашла дорогу в прошлый раз. Тогда я была напуганной, отчаявшейся девчонкой, которая просто бежала куда глаза глядят, ведомая лишь инстинктом самосохранения. А сейчас я шла с чёткой целью, с картой, с новообретённой силой. И меня не пускали. Почему?

Я устало прислонилась спиной к шершавому боку пня. Он и правда будто усмехался.

– Ну и что теперь делать будем, хозяйка? – спросил Шишок, спрыгивая с моего плеча мне на колени. – Может, покричим? Вдруг она нас услышит и сжалится? А-у-у! Бабушка Яга! Мы пришли с миром и с пустыми животами! Угостите странников!

Я молчала, глядя в серую, непроглядную чащу. Просто идти вперёд, ломиться напролом было бессмысленно. Я пыталась решить эту задачу по-своему, по-человечески: с помощью карты, логики и упрямства. Но этому миру было плевать на мои правила. Нужно было найти другую дорогу. Ту, которой, возможно, и не было на карте. Ту, которую нужно было не увидеть, а почувствовать.

* * *

Я сидела, тяжело прислонившись к трухлявому, покрытому мхом пню, и тупо смотрела в серую, непроглядную чащу. Ноги гудели так, словно я прошла пешком до самого Китая и обратно. В животе тоскливо и громко урчало, напоминая о давно забытом обеде. А в голове стучала одна-единственная, очень неприятная мысль: «Приехали». Лес, который ещё вчера казался мне почти родным, гостеприимным и полным жизни, теперь превратился в зелёную тюрьму. Бесконечную тюрьму без стен и решёток, из которой не было выхода. Он просто не пускал меня дальше, издевательски возвращая к одному и тому же замшелому пню. Яга, видимо, решила, что незваные гости ей не нужны, и поставила какой-то хитрый магический замок.

– Ну что, хозяйка, будем тут корни пускать? – пропищал Шишок, который устроился у меня на колене и отчаянно пытался согреться, зарываясь в складки платья. – Я, конечно, не против. Место живописное, пень вот симпатичный, винтажный. Птички не поют, звери не бегают… тишина, покой! Но есть одна ма-а-аленькая, просто микроскопическая проблема. Еда! Она имеет подлое свойство заканчиваться! И судя по тому, как мой животик прилип к колючей спинке, этот трагический момент уже наступил!

Он картинно закатил свои глазки-бусинки и прижал лапки-веточки к животу. Я тяжело вздохнула и с кряхтением поднялась на ноги. Сидеть и жалеть себя было самым глупым и бесполезным занятием из всех возможных.

– Вставай, трагик. Пойдём куда-нибудь.

– Куда это – куда-нибудь? – возмутился фамильяр, перебираясь мне на плечо. – Мы уже битый час ходим «куда-нибудь», и это «куда-нибудь» постоянно приводит нас к этому деревянному истукану! Я его уже по трещинкам узнаю! Может, попробуем пойти «откуда-нибудь»? Вдруг сработает? А то у меня уже от этого однообразия иголки вянут!

– Просто пойдём прямо, – упрямо сказала я, с трудом забираясь в седло. Конь тоже выглядел уставшим и недовольным. – Пока не упрёмся в стену или в реку. Или пока ты, бедолага, не свалишься от усталости, – пробормотала я, похлопав коня по шее.

И мы пошли. Я уже не смотрела по сторонам, отчаявшись найти знакомые приметы. Я просто уставилась коню между ушей и постаралась отключить мозг, чтобы не сойти с ума от безысходности. Час шёл за часом. Лес не менялся, всё та же серая, унылая, молчаливая чаща. Солнце где-то там, за густыми кронами, начало клониться к закату. Я уже почти смирилась с мыслью, что нам придётся ночевать под открытым небом, в компании голодного Шишка и собственных страхов, как вдруг конь тревожно дёрнул ушами и замер как вкопанный.

Я подняла голову. Впереди, метрах в ста, клубился туман. Густой, белый, как молоко, он лежал на земле плотным, совершенно неподвижным слоем. Это было странно. Очень странно. Никакой реки или болота поблизости не было, я бы почувствовала влажность в воздухе. Откуда ему было взяться?

– Ой, – пискнул Шишок, вжимаясь мне в шею. – А что это за дым? Хозяйка, лес горит? Мы сейчас поджаримся, как грибочки на сковородке! Спасайся кто может! Я ещё слишком молод и голоден, чтобы умирать!

– Это не дым, это туман, – прошептала я, чувствуя, как по спине пробегает неприятный холодок. Туман был неправильным. Неживым. От него не веяло свежестью или прохладой, от него веяло… ничем. Пустотой.

Я осторожно тронула коня, заставив его сделать шаг в эту белую пелену. Сразу стало холодно и сыро. Все звуки пропали, словно их проглотила гигантская ватная подушка. Даже стук копыт стал глухим и далёким. Мы шли наощупь, и вдруг конь снова резко встал. Прямо перед нами из тумана выплыл почерневший от времени частокол. А за ним – тёмные, сгорбленные силуэты изб. Деревня.

Мы въехали в единственные ворота, которые жалобно скрипнули, будто не видели гостей уже лет сто. Внутри было тихо. Слишком тихо. Не было слышно ни лая собак, ни мычания коров, ни детского смеха. Ни единого звука. Деревня казалась вымершей. Избы стояли кривые, заросшие мхом, с пустыми, тёмными глазницами окон, похожими на черепа.

– Ната-а-а… – заскулил Шишок, вцепившись в мой воротник так, что чуть не задушил. – Мне тут не нравится. Совсем-совсем. Тут пахнет… тоской. И старыми носками. И ещё чем-то кислым. Давай уйдём отсюда, а? Пожалуйста! Я даже готов поголодать ещё денёк!

Но уходить было поздно. Из ближайшей избы вышел человек. Старик в рваной рубахе и лаптях. Он двигался медленно, как во сне, и смотрел куда-то себе под ноги, не замечая ни нас, ни нашего коня.

– Добрый день! – крикнула я, стараясь, чтобы голос звучал бодро и уверенно. – Не подскажете, как называется ваша деревня?

Старик медленно, с видимым усилием поднял на меня глаза. Пустые. Выцветшие, как старая тряпка. В них не было ни удивления, ни интереса, ни страха. Ничего. Полное, всепоглощающее безразличие.

– Не помню, – глухо, без всякого выражения ответил он и побрёл дальше, даже не обернувшись.

Я растерянно моргнула. Мы поехали дальше, вглубь деревни. И везде видели одну и ту же жуткую картину. Люди, которые двигались, как сонные мухи. Женщина, которая безучастно смотрела, как у неё из котла выкипает вся вода, заливая угли. Мужик, который сидел на крыльце и монотонно точил топор, глядя в одну точку. Они все были живы, но казалось, что души их давно покинули эти тела, оставив лишь пустые оболочки.

– Это же… это как в Клюквино! – догадалась я, и сердце сжалось от дурного предчувствия. – Та самая «счастливая чума». Только они не счастливые. Они… никакие. Пустые.

Мы нашли заброшенную избу на самом краю деревни и решили остановиться там на ночь. Внутри было пыльно и пахло забвением, но это было лучше, чем оставаться в лесу. Я разожгла очаг, достала остатки лепёшек. Шишок тут же схватил свой кусок и принялся его жевать, но даже он делал это как-то вяло, без обычного энтузиазма и чавканья.

Когда стемнело, туман сгустился ещё сильнее. Он заглядывал в окна, лез в щели под дверью, и от него веяло могильным холодом. Я не выдержала и вышла на улицу, оставив Шишка караулить остатки еды. Я подошла к соседней избе, откуда доносился тусклый свет лучины. На завалинке сидела сгорбленная старуха и перебирала в руках какие-то сухие травы.

– Добрый вечер, бабушка, – тихо сказала я, присаживаясь рядом.

Она даже не повернула головы. Её пальцы продолжали своё монотонное, бессмысленное движение.

– У вас тут… тихо так, – я не знала, с чего начать. – А где все? Муж ваш, дети?

– Муж? – она на мгновение замерла, словно пытаясь что-то вспомнить. Потом её лицо снова стало пустым. – Умер давно.

– Мне жаль, – искренне сказала я. – Вы, наверное, очень по нему скучаете.

Старуха медленно повернула ко мне своё морщинистое, безразличное лицо.

– Скучаю? – переспросила она так, будто я сказала слово на незнакомом языке. – А что это такое?

У меня внутри всё похолодело. Она не помнила. Не помнила не самого мужа, а чувство, которое он вызывал. Скорбь. Боль. Любовь. Всё это просто стёрлось, исчезло, оставив после себя выжженную пустыню.

Я вернулась в нашу избу, и меня трясло. Это были не Горынычи. Их магия дарила блаженную улыбку и беззаботность. А здесь было что-то другое. Что-то, что не дарило, а отнимало. Забирало самое важное – чувства.

Ночью я не могла уснуть. Я сидела у окна и смотрела в белый, непроглядный туман. И вдруг я увидела движение. Что-то бесформенное, студенистое, сотканное из самого тумана, отделилось от общей массы. Оно было похоже на огромного, полупрозрачного слизня, который медленно, беззвучно полз по единственной улице деревни. У него не было ни глаз, ни рта, но я каждой клеточкой кожи чувствовала, что оно живое. И голодное.

Существо подползло к первой избе и замерло. Оно словно прислушивалось. А потом оно начало… вдыхать. Медленно, тягуче, оно втягивало в себя туман, который струился прямо из стен дома. Но это был не просто туман. Я видела в нём что-то ещё – тёмные, едва заметные нити, похожие на паутину. Существо втягивало их в себя, и по его призрачному телу пробегала дрожь, словно от насыщения и удовольствия.

Оно поползло к следующему дому. И снова повторилось то же самое. Оно не нападало. Оно не убивало. Оно питалось. Питалось чем-то невидимым, что исходило от спящих, опустошённых людей.

И тут до меня дошло. Скорбь. Горе. Печаль. Вот что это были за тёмные нити. Оно пожирало их. Оно забирало у людей их боль, их воспоминания о потерях, оставляя взамен лишь звенящую пустоту. Это был Пожиратель Скорби. И он питался забвением.

– Ната… что это за гадость? – прошептал Шишок, который вылез из-под лавки и теперь дрожал у моих ног. – Оно… оно на меня смотрит! Мне кажется, оно хочет съесть мою печаль о недоеденном пирожке!