Кровь была повсюду, но ее оказалось меньше, чем думала Сефрин. Ужас порождало не столько ее количество, сколько площадь, которую она покрывала. Хотя Сефрин никогда не была на войне, она видела смерть и до Кендела. Она видела, как мужчину переехала телега, как женщину затоптала лошадь, а также двух человек, сорвавшихся со строительных лесов. Она даже была свидетелем нескольких казней: одного человека сварили живьем, другого четвертовали. Это случилось в далекие мрачные времена, прежде чем ей удалось добиться законодательного запрета на столь варварскую кару. Однако за все прожитые столетия она ни разу не видела ничего, что вызвало бы у нее такую тошноту, как кровь в детской.

«Как будто несчастную Мику просто разорвало в куски».

Пока они отмывали лестницу, Сефрин не могла не думать о старухе, служившей няней Нургьи. Когда-то Мика поселилась в ее доме вместе с другими нищими, которым Сефрин давала приют. В какой-то момент у нее жили шестнадцать человек, все без гроша, и ей приходилось кормить много ртов. Даже сейчас она продолжала вкладывать деньги в продовольственный фонд для тех, кто не мог найти работу. Последней она пригласила Мику – та, как и Арвис, была совершенно безнадежным случаем. С обеими было нелегко поладить, обеих было трудно понять – не говоря уже о том, чтобы испытывать к ним теплые чувства, – и ни одна из них не могла сама о себе позаботиться. Но если Арвис отказалась от жилья и питания, то Мика согласилась при условии, что в обмен на крышу над головой будет работать. Таким образом чуть больше года назад Мика и стала экономкой Сефрин. Когда родился Нургья, к этим обязанностям добавилась роль няни. Близких родственников у Мики поблизости не было. Старуха пережила весь клан ДеБрюс, за исключением нескольких человек в дальних краях, которых она периодически упоминала, называя их худшими представителями человечества. Сефрин казалось, что где-то в Рхулинии у нее есть кузина, но даже сама Мика не знала этого наверняка. По крайней мере, Сефрин не придется оповещать родственников.

Она выжала из тряпки красноватую воду и прикусила губу, пытаясь сдержать слезы. К счастью, Сефрин не нашла частей тела. Возможно, их нашел и убрал Сеймур; этого она не знала и выяснять не хотела.

«Сначала Кендел, теперь Мика, а говорят, смерть забирает по трое».

К тому времени, как они закончили уборку в детской, было уже поздно. В доме стало темно и холодно. Сеймур выплеснул ведра розоватой воды на канализационную решетку. Ночная тьма скрыла его от любопытных глаз соседей. У измученной Сефрин голова гудела от планов спасения сына. Ничего полезного. Сефрин спустилась, села на пол и застыла, словно переставший крутиться волчок. Сеймур разжег огонь в камине, нашел одеяло, усадил ее в кресло и как следует закутал.

– Все будет хорошо. Я уверен. – Слова монаха прозвучали почти убедительно.

Ребенок пока жив – я с тобой свяжусь. «Милостивая Мари, надеюсь, это правда».

Сидя у камина, она продолжала размышлять, пытаясь сосредоточиться.

Вопрос «почему?» оказался крепким орешком, который она никак не могла разгрызть. Ничего не украли. Не сломали.

«Шантаж? Все знают, что я не богата. Они думают, я обладаю властью, чтобы по-настоящему что-то изменить? Кто-то разозлился из-за того, что…»

Она вспомнила Фрилна. «Будь осторожна, дворняжка. Это ненадежная защита. Может, убийство полуфрэя и помешает мне войти в Пайр, но про причинение боли в законе ничего не сказано».

Сефрин тяжело сглотнула.

«Это он. Наверняка. Больше некому».

Она представила себе, как он убивает Нургью, и ее охватил ужас, но тут в голову пришла другая мысль.

«Нет, он не может! – В душе затеплилась надежда. – Нургья – мой сын. В нем течет кровь фрэев… – При следующей мысли надежда улетучилась. – Он ведь может заплатить кому-то, кто сделает это за него. – Она содрогнулась. – Но, может, он хочет лишь напугать меня. Он не посмеет причинить Нургье вред. О, если он это сделает…»

Ее взгляд метнулся к каминной полке, на которой висел лук, когда-то принадлежавший ее матери, Мойе.

В ночь смерти матери Сефрин с отцом много часов просидели вместе в маленькой темной комнатке. Отец, частенько бахвалившийся тем, что не раз смеялся смерти в лицо, дрожал как осиновый лист, когда смерть пришла к Мойе. И Сефрин, и Тэкчин молча сидели по обе стороны от постели Мойи, прислушиваясь к ее дыханию – сиплому звуку, с бульканьем вырывавшемуся из горла. Еще много лет после этого любой звук, похожий на предсмертные хрипы матери, бил по нервам Сефрин. Но тот звук был музыкой по сравнению с тишиной, наступившей позже. После столь долгого ожидания, казалось бы, бесконечных мучений Сефрин думала, что конец принесет облегчение. Она ошибалась. Наверное, хуже всего было то, что отец просто встал и сказал: «Все кончено. Ей даже камушек не понадобится. Она знает дорогу». Сефрин обеспокоил его тон. Как будто он ни о чем не жалел. Как будто смерть ее матери – женщины, на которой он был женат почти пятьдесят лет, – не имеет значения. Словно она просто уснула, а он увидится с ней завтра, когда та проснется.

То была худшая ночь в жизни Сефрин – до нынешней.

Сефрин сидела в кресле, закутавшись в одеяло, и молилась сонму богов, в которых раньше никогда не нуждалась. Когда наступило утро и мир вокруг стал ярче, она прокляла всходившее солнце. Новый день показался ей доказательством того, насколько слаба надежда, что похититель все-таки свяжется с ней. Она боялась принять реальность, в которой нет ее сына, так же как когда-то с трудом смирилась со смертью матери.

– Я нашел чай, – сказал Сеймур, входя в комнату с парой дымящихся чашек.

Сефрин пересела на скамью возле окна, чтобы наблюдать за улицей. В некоторых домах горел свет. Несколько храбрецов в капюшонах вышли навстречу утреннему холоду. На плечах они несли сумки или толкали перед собой телеги.

«Еще один день… для них».

Сеймур поставил одну чашку на стол, а вторую сунул ей в руки. Только убедившись, что она крепко держит ее, он разжал свою руку. Затем присел рядом и, громко прихлебывая чай, уставился в то же окно.

– Ты кого-нибудь подозреваешь?

– Не уверена, но у меня есть одна мысль. Если в ближайшее время он со мной не свяжется… – Она заставила себя не смотреть в сторону лука. Много лет она не прикасалась к нему, но навык быстро вернется. – Пойду за ним, сама отыщу этого мерзавца, если придется. У моей матери был твердый характер. Хорошо это или плохо, но я его унаследовала. Меня не остановит никакой Закон Феррола.

Сеймур кивнул.

– Думаешь, это был фрэй?

Сефрин удивило, что монах знает о Законе Феррола, но она не стала углубляться в эту тему.

– Если мой сын умрет, меня ничто не остановит. И это приведет к необратимым последствиям. Сотни лет я пыталась выстроить мост между людьми и фрэями. Доказывала, что наши народы могут жить в мире. Смерть одного из… – Она покачала головой и вздохнула. – Убийство одного из наследников именитого рода может обратить в прах надежду на примирение.

Она встала и отошла к другому окну. Народу на площади прибавилось. Сефрин приложила ладонь к стеклу.

– Он где-то там. Мой сын жив. Я должна в это верить.

«Да, он жив, – раздался голос у нее в голове. – Если не хочешь, чтобы я его убил, сделаешь все, что я скажу».

Сефрин выронила чашку – по полу разлетелись осколки.

– Ты слышал?

Сеймур перевел взгляд с осколков на нее.

– Что?

«Мне продолжать?»

– Вот это!

«Мой голос слышишь только ты. Ты предпочтешь слушать меня или болтать с этим дураком?»

Очевидно, страх отразился у нее на лице. Сеймур озадаченно уставился на нее.

– Что случилось? – спросил монах.

– Не знаю, – в ужасе ответила Сефрин. – Происходит что-то странное.

У нее колотилось сердце, она задыхалась.

«По-моему, я ясно сказал: ни с кем не говорить. Кто этот человек? Ты ему все рассказала?»

– Нет! Нет, я ничего не говорила. Клянусь!

– С кем ты разговариваешь? – спросил Сеймур.

Сефрин цыкнула на него, приложив палец к губам.

«Не лги мне. Помнишь бедняжку Мику? Позволь показать, что будет, если ослушаешься…»

– Я ничего ему не говорила! – закричала она. – Он был со мной, когда я обнаружила сообщение. Мы увидели его одновременно.

Сеймур смотрел на нее с возрастающим волнением. Затем указал на себя и одними губами произнес:

– Я?

Она кивнула.

– Ты меня слышишь? Я ничего ему не говорила. Он сам прочитал. Мы вместе вошли в комнату и…

«Ладно. Хочешь сказать, просто не повезло?»

– Да! Да.

«Что ж, давай проследим, чтобы такого больше не повторилось».

– Больше не повторится. Обещаю.

Голос звучал так близко; казалось, будто говоривший стоит рядом с ней, но слова доносились не из какого-то определенного места. Где бы она ни стояла, куда бы ни повернулась, голос звучал одинаково. И Сефрин он казался незнакомым. Явно это были не Фрилн Ронелль и не Эрил Орф.

– Зачем тебе мой сын? Каким образом ты со мной разговариваешь? Кто ты?

«Ты не имеешь права задавать вопросы – это первое правило. Я говорю тебе, что делать, а ты выполняешь. Если сделаешь всё правильно, получишь своего сына. Не сложнее клубники, верно?»

Сефрин понятия не имела, что это значит, да и значит ли вообще что-либо. Все казалось ей бессмысленным. Кто-то похитил ее ребенка, убил Мику, а теперь бесплотный голос грозит поступить так же с Сеймуром и зачем-то приплел клубнику…

«Мы с тобой совершим обмен. Я верну тебе милого малыша Нургью в обмен на рог Гилиндоры».

Сефрин все глубже погружалась в трясину безумия. Голос знал имя ее сына, что одновременно ужасало и успокаивало ее. Она едва не лишилась сознания от того, что он знал о ней что-либо, но обещание вернуть сына живым и здоровым создавало тончайшую нить, за которую она могла ухватиться.

– Я не знаю, что это.

«Музыкальный инструмент, сделанный из рога животного, очень древний. Предполагаю, Нифрон хранит его где-то в безопасном месте во дворце. Добудь его. Тогда я обменяю то, что ты хочешь получить, на то, что нужно мне. Ясно?»

– Не совсем, – сказала она. – Как я его найду? В чем тут дело? Ты убил Мику? Кто ты? Как ты со мной говоришь?

«Правило номер один, забыла? Или Мики тебе недостаточно? Нужна еще демонстрация? Могу взорвать твоего дружка. Хочешь, снова распишу твой дом в прелестный красный цвет?»

– Нет!

«Точно? Если кто-либо из вас скажет хоть слово, умрут все трое, начиная с бедного малыша Нургьи. Ты полностью доверяешь этому парню? Если нет, я о нем позабочусь».

Сефрин посмотрела на монаха, по-прежнему сидевшего на скамье у окна. Он сжимал чашку с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он встретился с ней взглядом, в котором застыл ужас.

– Он ничего не скажет. У него в этих краях даже знакомых нет.

«Хорошо бы, ради твоего же сына. Кстати о нем: тебе стоит знать, что я ненавижу детей и долго терпеть его не намерен. Я дам тебе немного времени, но тянуть не советую».

Сефрин ждала продолжения, но больше он ничего не сказал.

Императорский дворец стоял на высоком холме напротив Агуанона, храма фрэйского бога Феррола. Будучи одним из первых сооружений имперской столицы после Великой войны, приземистое четырехэтажное здание скорее напоминало крепость, нежели роскошную резиденцию правителя целого мира, особенно после того, как его окружила стена.

Персепликвис, величественный и прекрасный город, не нуждался в укреплениях, поскольку был построен в мирное время. Но дворец – другое дело. Однажды туда вторгся враг.