Из зарослей выскочили гхазлы. Прерывистый рассеянный свет луны, отражавшийся от поверхности реки, позволял Нолину видеть устремившиеся к ним темные и кривые горбатые фигуры. Амикус и Джарел отражали нападение, стоя перед Нолином, а Райли Глот и Азурия Миф действовали с флангов. И вновь Амикус Киллиан творил невероятное – косил гоблинов направо и налево в идеальном танце с завораживающим ритмом. Однако теперь Нолин имел возможность понаблюдать и за остальными. Джарел, Райли и Миф подражали первому копейнику; не столь совершенно и изящно, но и они убивали гоблинов с поразительной ловкостью, пользуясь той же техникой. Они уступали Амикусу, но чувствовалось, что прошли его выучку. Нолин будто слушал единую мелодию, исполняемую на четырех инструментах, и концерт оказался кровавым.

Гхазлы мчались, словно разъяренные быки, но лишь врезались в заграждение и падали в кучу. Другие атаковали с тыла. Там их встречали Клякса и бедняк из Калинии, но действовали они не так ловко, как остальные. Нолин присоединился к ним, однако по сравнению с ними чувствовал себя новичком.

Смешались кровь и дождь, грохот грома и лязг металла. И вдруг атака прекратилась так же внезапно, как началась.

– Это первая волна, – сказал Райли, выдыхая клубы пара в перенасыщенный влагой воздух.

– На сей раз без стрел, – заметил калинианин.

– Прошлой ночью стрелы им не помогли, – ответил Райли. – Видимо, усвоили урок.

– В таком случае непонятно, почему они сразу не пустят в дело обердазу. – Миф стряхнул капли с волос и бороды.

– Не подавай им идеи.

В глубине джунглей и в темноте неизвестности они услышали одинокую визгливую ноту.

– Ох, проклятые волосы императора! – выругался Клякса. – Это еще что?

– Это рог легиона, дубина! – крикнул Райли.

Все повернулись к нему, понимая, что он прав. Прервавшись на миг, зов рога прозвучал вновь.

– Это точно рог легиона, – вымолвил потрясенный Амикус. – Как такое возможно?

Они вглядывались в окружавшие их заросли. Сквозь звон дождя они услышали шум битвы. Где-то за деревьями, за ограждением из широкой листвы и чернильной тьмы, грянул бой. Как и дождь, его звуки делались то громче, то тише. Наконец наступила кульминация, а вслед за ней повисла тишина. Солдаты так и остались ждать, сжимая в руках мечи, а дождь тем временем смывал кровь с их оружия.

К ним что-то приближалось – громкое и большое, на ходу ломавшее ветки густых зарослей. Нолин слышал шумное дыхание, слишком громкое, чтобы принадлежать человеку, гхазлу или даже Азурии Мифу. Существо сопровождал звон, будто оно было одето в кольчугу. Они готовились встретить любую чудовищную тварь, которая могла бы выйти к ним. И вот она появилась – выше любого человека. В лунном свете показалась… лошадь.

Эйсер! Нолин узнал собственного скакуна, а на спине у него сидел…

– Эверетт! – хором воскликнули они.

Юный разведчик широко улыбнулся, спешился и подал поводья Нолину.

– Ваша лошадь, сэр.

– Эверетт, как… – Амикус замолчал: из темноты показались несколько легионеров, регулярных пехотинцев в тяжелых доспехах. – Как ты так быстро добрался до Урлинея и обратно?

– Никак, – ответил Эверетт. – Я встретил Пятый полк на пути от залива Кракен. Сообщил им, что Седьмая Сикария в беде, и они не стали медлить. Их командир отправил со мной отряд. – Разведчик все продолжал улыбаться.

Остальные тоже не могли сдержать улыбок.

Затем из мрака выступил матерый старый солдат с гребнем на шлеме, отличавшим первого копейника, и Амикус рассмеялся.

– Надо же, вы только посмотрите: Брэк Барейт. Я-то думал, ты вышел в отставку и посиживаешь где-нибудь в кресле-качалке.

– Амикус Киллиан, а ты все никак не помрешь, да?

– Ты как будто разочарован.

– Вовсе нет. Я теперь по гроб жизни смогу бахвалиться, что спас тебя и знаменитый Седьмой эскадрон.

– Спас меня?

Барейт ухмыльнулся, одной рукой вытирая капли дождя, а другой доставая бурдюк с водой.

– Мы только что вытащили вашу задницу из пасти разъяренного роя гхазлов.

Амикус усмехнулся.

– А, ясно. Ты подумал, что нам нужна помощь…

Брэк прищурился и, привстав на цыпочки, пересчитал солдат, тыча в каждого пальцем.

– Вас всего семеро, а гхазлов было больше сотни. Если бы мы не застали их врасплох, да еще с тыла, они бы и наш отряд изрядно потрепали.

Амикус кивнул.

– В этом я не сомневаюсь. Но с нами все в порядке.

– Чушь собачья! – изумленно воскликнул Брэк.

Амикус перевел взгляд на Райли.

– Как ты думаешь, нам нужна была помощь?

– Против кого? Этих милашек? – Он пнул ногой один из трупов.

Амикус осмотрел остальных.

– Кто-нибудь думает, что нам была нужна помощь?

Миф и бедняк из Калинии отрицательно покачали головами. Колебался только Клякса.

– Ну… – протянул он, – мне бы помощь не помешала. У меня кое-что чешется, а дотянуться не могу. На заднице. Сейчас подниму для вас юбку, командир.

Брэк нахмурился.

– Да ну, чепуху несете. – Тут он заметил Нолина. Обратив внимание на его форменное облачение, он встал по стойке смирно и отсалютовал. – Прошу прощения, старшина. Не заметил вас, сэр.

– Вольно, первый, – ответил Нолин.

– Благодарю, сэр. – Он расслабился, на губах заиграла улыбка. – Уж вы-то справедливо оцениваете реальность. Вы должны подать подробный отчет легату Линчу. Вы расскажете правду о том, как мы вас спасли, сэр?

– Спасли? От чего, первый? – спросил Нолин.

Брэк Барейт выпучил глаза.

– Ох, клянусь бьющимся сердцем Элан! – Он посмотрел на своих товарищей, которые выходили из джунглей и строились по обе стороны от него. – Сын императора… он теперь один из них.

Амикус посмотрел на Нолина и с улыбкой кивнул.

– Да, думаю, это так.

Глава шестая
Божественное Провидение

Мовиндьюле хлопнул себя по шее и прибил очередное чудовищное насекомое, намеревавшееся высосать из него всю кровь. Потом, уставившись на собственную руку, не без удовольствия растер крошечного жучка пальцем. Как же его все доконало: отвратительный гнус, безумная жара и чудовищная влажность. Каждый день шел дождь. Даже когда его не было, казалось, что унылое, серое небо готово обрушить потоки воды в любую минуту. Он чувствовал себя в ловушке, в пасти какого-то мерзкого зверя, отравлявшего его своим горячим влажным дыханием. Разгоряченные желанием видеть то, что им хотелось, имперцы назвали свой новый город Урлинеем, что означало «жемчужина джунглей». С этим Мовиндьюле мог согласиться только при условии, что жемчужину засунули в кабанью задницу.

«Проклятый Феррол! Как же я ненавижу этот город», – подумал он, отскочив от колесницы, из-под которой летели брызги грязи, и едва не свалившись в лужу размером с озеро. Прошло столько лет, а Мовиндьюле по-прежнему нравилось произносить имя бога фрэев всуе. В юности он содрогался, если кто-то позволял себе это; теперь же считал это своим личным правом. Он больше не считает Феррола своим богом. Мовиндьюле стал настоящим безбожником.

Пробираясь сквозь шумную городскую стройку, Мовиндьюле в оцепенении замер. В город с востока вошли восемь человек в форме вспомогательного эскадрона. В рваных плащах, помятых шлемах, с небритыми лицами, покрытыми грязью и кровью, они выглядели так, словно их волокли за собой лошади. Их окружали десятки легионеров с различными знаками отличия. Те тоже только что вышли из чащи, но выглядели менее избитыми, и все они – особенно те восемь – улыбались и смеялись на ходу.

«Нет, не восемь человек, – поправил себя Мовиндьюле. – Семь человек и полукровка. Принц еще жив!»

Он вгляделся в молочно-белую дымку, которая, как ему казалось, представляла собой солнце.

«Только наступил полдень, а я уже потерпел вторую крупную неудачу. Один провал – это невезение, но два за одно утро? Трилос говорил, сработает. Наверное, он ошибался. Надо было это учесть. Если я скажу, что завтра пойдет дождь, и так и будет, значит ли это, что я провидец или просто угадал? Ладно, плохой пример: тут каждый день льет дождь. Но дело в том, что предсказания Трилоса не всегда сбываются. И он не всегда говорит правду. В конце концов, Трилос – демон».

Мовиндьюле стоял посреди улицы, предаваясь размышлениям. Вид ничуть не пострадавшего принца рассердил его, и это еще мягко сказано. Поэтому, когда к нему устремилась очередная колесница, он хлопнул в ладоши, и ноги тащивших ее лошадей разом подкосились. Кони с ржанием рухнули, утянув за собой хомут и валек, отчего колесница перевернулась и выбросила седоков.

Под громкие крики Мовиндьюле перешел на другую сторону улицы и, не оглядываясь, проворчал себе под нос:

– Не стоило этого делать.

Не то чтобы он жалел седоков или лошадей, но для исполнения плана ему требовалось сохранять невидимость. Главное – держаться в тени и действовать скрытно. Он постарался успокоиться, напомнив себе, что никто из рхунов не сумеет сложить два и два. За одним значительным исключением этот народ был слишком примитивен, чтобы обучиться Искусству, значит, они не распознают магию, даже увидев ее.

Настроение испортилось еще больше.

«Два провала за один день? Странно, что я не взорвал какое-нибудь здание. Сначала эта бесполезная идиотка Сефрин не сумела добыть рог, а теперь принц – чья печень уже должна была превратиться в объедки с тарелки гхазла – спокойно явился в Урлиней».

Мовиндьюле прошел дальше по улице, оставив позади вызванный им хаос, и остановился подумать.

«Что теперь делать?»

На протяжении многих столетий Мовиндьюле прилежно трудился, чтобы осуществить мечту. Некоторое время он провел в уродливом замке на Зеленом море, пожил в Персепликвисе, а потом надолго поселился в южной провинции Маранония. Но в последнее время он был поглощен джунглями Калинии, поскольку готовил первый акт своего Большого представления. Наконец-то он приступил к воплощению великого плана… у которого тут же отвалились колеса.

«Тебя ждет успех, – однажды предсказал Трилос тонкими губами молодой женщины, очевидно скончавшейся от голода. – По крайней мере, ты осуществишь свою месть».

Мовиндьюле по-своему скучал по старому наставнику, но в то же время постоянное присутствие Трилоса слегка тяготило его. За восемьсот лет, что они провели вместе, Мовиндьюле узнал от Трилоса об Искусстве больше, чем кто-либо за всю историю мира. Создание клубники из воздуха было лишь первым из всех чудес, которыми он овладел, и развитие магических способностей было одной из двух причин, по которым Мовиндьюле так долго оставался с демоном.

«Наверняка он демон. Кто же еще?»

Мовиндьюле до сих пор мучили кошмары при воспоминании о Трилосе, вернувшемся в теле изуродованного ребенка. Тот объяснил это срочной необходимостью. Вскоре после этого демон поселился в недавно покинутом теле красавицы-фрэя. Мовиндьюле казалось, что Трилос в некотором роде пытался загладить вину за прошлый выбор, но это тело по-своему оказалось еще хуже. Мовиндьюле обнаружил, что находит Трилоса – вернее, труп, в котором тот обитал, – привлекательным. Все это запутало и очень обеспокоило его.

Освободившись наконец от наставника, Мовиндьюле неожиданно для себя испытал чувство одиночества, тревоги и даже некоторого страха. Он столько лет и даже веков ждал, пока все рхуны, которым было известно о той роли, которую он сыграл в Великой войне, обратятся в прах. Он подозревал, что о нем забыли даже многие фрэи. Мовиндьюле был наследным принцем фрэев, однако не пользовался у них популярностью. Он убил родного отца, стал изгоем и был забыт. Возможно, его даже считали мертвым. Более восьмисот лет спустя никто не стал бы его опасаться.

Только что вернувшиеся к цивилизации солдаты остановились перекусить. На какое-то время они задержатся в столовой, а затем, скорее всего, отмоются, переоденутся и напьются.

«У меня еще есть время».