Сефрин рассказала Сеймуру о своем походе во дворец, потому что только ему она могла об этом рассказать. Будучи исключением из правила о секретности, которое установил Голос, монах стал ее единственным наперсником. Из-за их случайной встречи и того, что они вместе обнаружили кровавую надпись, Сеймуру угрожала опасность, и все же Сефрин была так благодарна богам за то, что он сейчас рядом с ней, что невольно подумала: а случайность ли его появление? Возможно, боги поместили ее на этот ужасный канат над пропастью, но они же даровали ей шест для удержания равновесия. Если так, то сделали они это, скорее всего, не из сострадания, а ради собственного развлечения. Они хотели разыграть драму в нескольких действиях. Нельзя было допустить, чтобы Сефрин сошла с ума, значит, ей нужна была помощь.

Монах посмотрел на нее, округлив глаза.

– А вдруг голос у тебя в голове и есть Гронбах! – Он поежился, будто от холода, и содрогнулся.

– Это не он, – ответила Сефрин более презрительным тоном, чем хотела.

Сеймур просто пытался помочь, но высказанное им предположение было нелепо, а она не могла думать о глупостях, когда жизнь ее сына в опасности.

История о Гронбахе была детской сказкой. В ней говорилось о коварном гноме, который заключил соглашение с несколькими женщинами, пообещав им награду, если они избавят его город от чудовища. Вопреки всему, они совершили невероятный подвиг, но гном не сдержал данного им слова, поскольку был жадным обманщиком.

История была откровенно враждебной и оскорбительной по отношению к гномам, и Сефрин не могла понять, являлась ли она источником или же результатом древних предрассудков.

Сефрин и читала эту историю, и слышала ее напрямую от матери, которая утверждала, что лично присутствовала при знаменитой сцене предательства. Но мать рассказывала много такого, во что было слишком трудно поверить. Версия Мойи, в отличие от представленной в «Книге Брин», была не для детских ушей. Ее переполняли старомодные ругательства – проклятия на различных языках, в том числе большой набор фрэйских оскорблений. Мойя также добавила несколько разговоров, которых Брин не слышала. Сефрин давным-давно пришла к выводу, что все это чушь. Ее смущало, что когда-то она верила в эти нелепые россказни. Хотя что тут удивительного? Дети всегда принимают на веру слова родителей, во всяком случае до какого-то возраста.

– Не важно, кто он. Сейчас важно лишь одно: как достать рог.

– И что ты будешь делать? – спросил Сеймур.

– Мне понадобится помощь, я не могу сделать это одна. – Заметив его уязвленный вид, она поправила себя: – Мы не можем сделать. Нужен кто-то, кто сможет открыть хранилище, и было бы неплохо побольше узнать о роге. У меня нет права на ошибку.

– Если учитывать твой возраст, удивительно, что ты не знаешь о нем.

Она закатила глаза.

– Мое долголетие не делает меня знатоком в любой области.

Сеймур выглядел еще более обиженным.

– Прости. Я не хотела тебе грубить. Просто люди всегда об этом упоминают. И меня уже начинает это раздражать. Хотя… – Она на мгновение задумалась. – Знаешь, когда я сказала про рог Иллиму, он сразу понял, о чем я, и, кажется, удивился, что я о нем знаю. Даже спросил, откуда я узнала.

– Что ты ответила?

– Сказала, что слышала о нем от родителей. Что называется, ткнула пальцем в небо, но мое объяснение показалось ему убедительным. Значит, отец, наверное, знает о роге.

– Тебе нельзя никому рассказывать. В противном случае похититель убьет твоего сына.

Сефрин кивнула.

– Поверь, я это прекрасно понимаю. Я бы с радостью обратилась к отцу. Когда-то они с Нифроном были близки. Наверняка он мог бы без проблем добыть этот рог. – Она покачала головой. – Не будь он так далеко, я могла бы… нет, слишком опасно. Я умру, если потеряю Нургью, но даже представить себе не могу, каково будет потерять их обоих. Я думала поговорить с первым министром или даже Хэвилиндой. Она – секретарь совета, любит посплетничать и знает почти все. Но ты прав. Я не могу никому ни о чем рассказать. Однако я могу задействовать людей, не открывая им правды. Придумаю какую-нибудь легенду.

– Что, например?

– Понятия не имею, но знаю, что мне нужен опытный вор.

– Прости. Тут я тебе помочь не могу.

– Верно, но я знаю кое-кого, кто сможет.

– Кого?

– Арвис Дайер. Она знает всех на темной стороне улицы. Может, она поможет мне найти кого-нибудь, кто в курсе, как взломать каменное хранилище. Если не поможет она, то у меня нет ни малейшей густопсовой идеи, как действовать дальше.

– Густопсовой?

– Мама так ругалась. – Сефрин точно не знала, что это значит, зато понимала, как это словечко следует использовать.

– Чем я могу помочь? – мягко спросил он.

– Ты? Ничем.

Опять щенячий взгляд.

– Тебе не нужна моя помощь?

– Не в этом дело. Просто не хочу, чтобы ты еще больше рисковал. Да и не стоит тебе предлагать мне помощь. Я собираюсь совершить преступление против хозяина всего изведанного мира, потому что так велел непонятный голос у меня в голове. Ты безумец, если не собираешься бежать отсюда и сдать меня первому попавшемуся городскому стражнику.

Сеймур посмотрел в сторону лестницы, и Сефрин легко догадалась, о чем он думает. Даже после тщательной уборки осталось несколько пятен крови.

– Вряд ли сдать тебя – правильный выбор. А поскольку я не могу забыть о том, что узнал, оставить тебя может быть опасно. Я не слышу Голос, но это наша общая беда. Если меня сочтут соучастником, может, я сумею избежать… – Он вновь посмотрел на ступени.

Она проследила за его взглядом.

– Наверное, ты прав.

– Итак, чем я могу помочь?

– Ну… – Она задумалась. – Есть дело, для которого ты идеально подходишь. – Лицо Сеймура просветлело. – Ты ведь умеешь не только читать, но и писать?

– Это одно из обязательных условий моего ордена. Брэн требовал, чтобы все монахи часть дня занимались переписыванием «Книги Брин».

– Отлично. Так, может, тебе удастся найти описание рога или даже его изображение? Ты мог бы сделать список и принести его мне. Если я сумею открыть хранилище, это поможет мне распознать его. – Она помолчала, ожидая одобрения или осуждения со стороны Голоса, затем подняла глаза к потолку, словно обладатель Голоса проживал на втором этаже, и спросила: – Хорошо?

Ответа не было. То ли Голосу было все равно, то ли в эту минуту он не слушал, и Сефрин решила, что вероятнее всего второе. Вряд ли даже бог станет тратить все свое время на то, чтобы подслушивать каждое ее слово.

– Он называется рог Гилиндоры. Если о нем знала моя мать, значит, он имеет какое-то отношение к Великой войне или к тому, что было вскоре после нее. Она дожила до семидесяти четырех, следовательно, он должен был существовать до сорок четвертого года по имперскому летоисчислению. Было бы очень полезно, если бы ты порылся в архивах и записал все, что сможешь выяснить про рог.

– А где эти архивы?

– Во дворце. Небольшое строение прямо у ворот слева от входа. Могу тебе завтра показать. Там много пергаментов, по большей части об основании города.

– Они доступны народу?

– Нет, но я могу тебя провести. Просто придется сказать, что ты на меня работаешь. Так что поздравляю: ты мой новый писарь.

Сефрин искала Арвис Дайер на Западной рыночной площади. Вымощенная булыжником площадь – главное место купли-продажи продуктов в величайшем городе мира – предлагала посетителю самый обширный выбор деликатесов со всех концов империи: страусиные отбивные, морских ежей, скворцов, вальдшнепов, скорпионов, рыбную икру, павлинов, дельфинов, цапель, соловьиные язычки, головы попугаев, копыта верблюдов и хоботы молодых слонов. Круглый пассаж с белыми колоннами предоставлял места сотням торговцев, и, поскольку почти каждый хотя бы раз в день посещал рынок, он служил живым сердцем столицы. Шесть улиц вели к напоенной ароматами галерее, а в центре всегда было не протолкнуться от покупателей с корзинами и телег, доставлявших товар. Сефрин, как обычно, заметила Арвис на северо-восточной стороне.

– А ну отдай! – кричал ей лысеющий пекарь Родни, а Арвис, вся сжавшись, пятилась, зажав в руке буханку хлеба, которую прижимала к груди, словно младенца.

– Мое! – брызгая слюной, гневно крикнула в ответ Арвис.

– В чем дело? – Сефрин встала между ними, что потребовало от нее изрядной храбрости: пекарь угрожающе размахивал скалкой.

Жена пекаря обеспокоенно наблюдала за этим, стоя за лотком с выпечкой и положив руку на плечо маленькой дочери.

Когда пришла Сефрин, выражение на лице пекаря переменилось. Плечи опустились, лицо вытянулось, и он глубоко вздохнул – но не от облегчения. Он не обрадовался ее появлению. Казалось, он… что? Сефрин не могла понять.

– В чем дело? – повторила она.

– Она украла у меня хлеб.

– Мое, – зарычала Арвис. – Я за него заплатила.

Это заявление немало удивило Сефрин.

– Арвис? Откуда у тебя деньги?

Женщина открыла рот и провела языком по нижней губе. Глаза ее бегали из стороны в сторону.

– Арвис! – Сефрин подошла ближе. – Откуда деньги?

– Я… я не…

– Она не заплатила, – заявил Родни. – Просто подошла и схватила буханку. Прямо с лотка. – Он указал на кучку зевак, собравшихся понаблюдать за перебранкой. – Все это видели. Не так ли?

Большинство кивнуло.

– Схватила хлеб, даже не поздоровалась и просто пошла дальше, – сказала женщина, стоявшая слишком прямо и державшая перед собой большую корзину. – Вот нахалка! Даже не таилась. Пускай, мол, люди видят.

Сефрин повернулась к Арвис.

– Это правда?

Глаза Арвис по-прежнему бегали, а язык скользил по губам.

– Я… я правда взяла его, но… но мне его обещали. Сказали, могу взять.

– Ничего подобного мы не говорили. – Пекарь раздраженно всплеснул руками. – У этой женщины не все дома. Все знают, что у нее дыра в голове.

– Арвис, – тихо и мягко сказала Сефрин, – с чего им отдавать тебе буханку хлеба?

– Не… не помню. – Арвис частенько страдала забывчивостью. – Но я знаю, что это мой хлеб. Мне его пообещали. Ты же мне веришь?

Сефрин вздохнула. Если честно, Арвис она не верила. Пекарь прав. Все знают, что у Арвис дыра в голове. Женщина во многом вела себя как помешанная. Жила на улице, никогда не мылась, кричала на людей, иногда даже плевала на них. Все, кроме Сефрин, по возможности избегали ее. А поскольку Сефрин обращалась с ней как с человеком, говорила с ней как с личностью, Арвис наградила ее титулом лучшей подруги. Сомнительная честь, потому что она почти наверняка была единственным другом Арвис.

Эти отношения только портили репутацию самой Сефрин. По правде говоря, даже мешали ее усилиям осуществить перемены. Политические противники Сефрин использовали Арвис и других нежелательных людей как доказательство того, что Сефрин не подходит для роли лидера, поскольку водит дружбу бог знает с кем. Члены совета уговаривали ее публично разорвать связь с этими социальными гирями, тянувшими ее ко дну, но Сефрин не могла повернуться спиной к тем, на кого никто не обращал внимания, как не смогла бы ударить ногой бродячую собаку, выпрашивающую еду. Они так много страдали и так мало просили. Люди вроде Арвис Дайер просто хотели, чтобы их заметили, видели и слышали. Они хотели быть частью мира, а не вечно уклоняться от камней и палок.

– Я заплачу. – Сефрин потянулась за кошельком и обнаружила, что сегодня от волнения забыла взять его с собой. – Проклятье!

Глаза Арвис ясно давали понять: просто так хлеб у нее не отнимешь. Сефрин представила себе, как они дерутся из-за него посреди улицы, и содрогнулась.

– Позвольте мне, – сказал мужчина в простой грязно-белой тунике и поношенном плаще с капюшоном.