Толпа внезапно расступилась, и на перекрестке показалась пожилая женщина. Сефрин ее не знала, но по выражению отчаяния на ее лице сразу догадалась, кто она. Женщина рухнула на труп и зарыдала. Она кричала, но никто не мог понять о чем. Это были не обычные слова, а, скорее, звук первобытного страдания. Возможно, именно это старая мистик Сури называла языком творения. Такие звуки издавало всякое живое существо на лике Элан.

Прибыли и другие, судя по слезам и воплям, тоже родные.

– Почему ты не можешь это остановить? – всхлипывала мать. – Мы надеялись на тебя. Мы так в тебя верили. Что же ты?.. – Она вновь перешла на язык творения, слушать который Сефрин было слишком больно.

Арвис протянула руку, чтобы поддержать ее, но Сефрин отмахнулась. Она не хотела и не заслуживала никакого сочувствия. Ответов у нее не было – одни только оправдания, а этого было недостаточно.

Сефрин почувствовала, что вот-вот заплачет, и, не желая прилюдно лить слезы, присела на скромный порог возле какой-то двери в тускло освещенном переулке. Она не знала Кендела, но это очередная потерянная жизнь. Очередная бессмысленная жертва. Она сидела, закрыв лицо руками, между бочкой для сбора дождевой воды и почти пустой поленницей, но слезы так и не пролились.

«Неужели я стала настолько черствой?»

Это был один из ее страхов. Вторым было безумие.

«Только тот, кто действительно выжил из ума, будет продолжать бороться по прошествии стольких лет. Может, поэтому мы с Арвис подруги. Возможно, я, как и она, уже вконец спятила. Прошло уже… – она подсчитала, – семьсот девяносто шесть лет. Бóльшую часть своего первого тысячелетия я потратила на попытки сделать мир лучше».

Тогда, в пятьдесят втором году, жизнь казалась полной надежд и возможностей. Какой это был прекрасный год! Война с северными гоблинами еще не началась, поэтому Нолин был с ней. И Брэн тоже. Втроем они строили грандиозные планы на будущее. Самым бесстрашным и изобретательным из них всегда был Брэн. Он не мог не обращать внимания на жестокость фрэев, провоцировал инстарья, бросал им вызов.

«Нет, это умаляет его заслуги. Ему было очень страшно, но он сумел это преодолеть».

Родители им гордились.

«Хоть кому-то из нас это удалось».

Пятьдесят второй был лучшим годом ее жизни – золотое время, воспоминания о котором навсегда останутся в ее сердце. Она прожила в восемь раз дольше любого человека, но лишь один год был великолепным.

Сефрин покачала головой.

«Бессмысленно жалеть себя. У меня были и другие хорошие годы. Несколько сражений я выиграла. У меня есть сын – прекрасный, замечательный мальчик. И конечно, у меня было превосходное детство».

Задумавшись об этом, Сефрин поняла, что в этом и есть часть проблемы. Ее великолепная юность разрушила взрослые годы. Ничто в последующих веках не могло сравниться с чудом ее первых десятилетий. Разве это возможно? Тогда в мире была магия.

В конце переулка мелькнул мужчина в уродливой коричневой сутане с частично выбритой головой.

«Брэн?»

Эта мысль – совершенно иррациональная – просто пришла ей в голову. Брэн покинул Персепликвис много столетий назад. Больше она ничего о нем не слышала и предполагала, что его уже нет в живых. Человек не мог прожить больше ста лет, а значит, он никак не мог сейчас пройти мимо нее.

«Но так похож…»

Брэн всегда носил самую простую и незамысловатую одежду. Если бы не правила приличия и погода, он вообще ходил бы голым. Когда они виделись в последний раз, Брэн уже начал лысеть, но только на макушке: странное зрелище – розовая лысина в обрамлении буйных волос. За последующие восемьсот лет она ничего подобного ни разу не видела.

До сего дня.

«Неужели я действительно только что видела его?»

По человеческим меркам Брэн был уже стар, тогда как ни Сефрин, ни Нолин не изменились с юности. Волосы Брэна поседели, лицо обвисло и покрылось сетью морщин. Но глаза не изменились. Стоило ей посмотреть в них, как она узнавала друга детства. Он все еще был с ней, пусть его оболочка и разлагалась.

«Брэн был человеком. Это не может быть он», – подумала она, но, вопреки этим мыслям, подбежала к концу переулка и завернула за угол.

Персепликвис был не только столицей империи и центром мира, но и крупнейшим и самым густонаселенным городом. На улицах его встречалось великое множество людей, прибывавших из девяти провинций из существовавших одиннадцати. Не было лишь гостей из Эриании, родины фрэев, и Рьин Контита, хотя эти земли считались не столько провинциями, сколько перегородкой между людьми и фрэями, которых одолел Нифрон. Остальные съезжались в город; по крайней мере, так казалось Сефрин, отчаянно искавшей в толпе одно-единственное лицо – того, кто по законам природы никак не мог здесь оказаться.

«Но я раньше видела магию. Брэн и Сури были так близки. Возможно…»

Когда она заметила его снова, то поняла, что его не так уж сложно найти. Стройный мужчина с растрепанными волосами и явной лысиной на макушке, одетый в уродливую коричневую сутану, шел по многолюдной улице именно там, где и должен был. Он вливался в мощный поток вечерних рабочих, обходя приезжих, разглядывавших высокие постройки и этим вызывавших заторы.

Она бросилась за ним.

– Брэн! – крикнула она. – Брэн, подожди!

Он не слышал. Сефрин быстро догнала его. Надежда, первая за много лет, заставляла сердце бешено стучать.

– Брэн!

Человек наконец услышал ее и обернулся.

«Это не он».

Разочарование словно опустошило душу. Сефрин замерла, парализованная разбитой надеждой.

Мужчина озадаченно смотрел на нее.

– Вы ко мне обращались?

Сефрин ответила не сразу. Просто не могла вымолвить ни слова. Под взглядом его глаз, так не похожих на глаза Брэна, она наконец сказала:

– Прошу прощения, я обозналась.

Мужчина не отвернулся, даже не выказал раздражения по поводу того, что его напрасно потревожили. Напротив, он пристальнее вгляделся в Сефрин, будто она произнесла что-то совсем иное, будто задала ему чертовски хитрый вопрос, и он изо всех сил пытается подобрать ответ. Этой долгой минуты Сефрин хватило, чтобы окончательно убедиться в своей ошибке. Незнакомец совсем не был похож на Брэна. Приятное лицо, даже миловидное, будто мышонок с большим носом и пугающе внимательным взглядом.

– Прошу прощения за беспокойство. – Она смущенно отвернулась, рассердившись на себя.

«Ну я и дура! Как можно было решить, что это он? Видимо, я провожу слишком много времени с Арвис. Скоро тоже начну понимать язык колес».

Улица, на которой они стояли, называлась Эбонидэйл – в честь рынка, к которому вела. Сефрин подумала было вернуться за яйцами, раз уж…

– Проклятье! – Она вскинула пустые руки и грозно уставилась на них, словно они совершили предательство.

Орехи пропали.

«Наверное, положила на землю, когда осматривала тело Кендела. – Сефрин заметила на юбке пятна – напоминание о человеке, которого не смогла спасти. – Пора домой», – заключила она и отвернулась.

– Подождите! – окликнул ее человек в сутане. – Скажите, за кого вы меня приняли?

Она обернулась, но лишь махнула рукой.

– Неважно. Вы – не он, так что еще раз приношу свои извинения.

Ни яиц, ни орехов, значит, ужин будет очень скудным. Мика рассердится, но это дело обычное. Эта старуха такая…

– Вы назвали меня Брэн. – Человек в сутане последовал за ней, и в его тоне прорезались обвинительные нотки.

«Да что с ним такое? Я же извинилась».

– Да, так звали моего друга.

– И вы приняли меня за него… Почему?

– Послушайте, я обозналась, понятно? Мне жаль, что я вас побеспокоила. Приятного вечера. До свидания.

– Он одевался, как я? И носил такую прическу? – Он похлопал себя по лысой макушке. – Поэтому вы решили…

Сефрин остановилась и повернулась.

– Вы его знали?

Человек уставился на нее, открыв рот.

– Кто… кто вы?

– Меня зовут Сефрин. А вы кто?

Человек выглядел потрясенным до глубины души, но все же вымолвил:

– Я… э… Я – брат Сеймур.

Сефрин насмешливо улыбнулась.

– Неправда. У меня нет брата.

Он рассмеялся.

– О нет. Э… меня зовут Сеймур Дестоун. Я – монах из ордена Марибора. Мы называем друг друга… ну, то есть наши титулы…

– Откуда вы знаете Брэна?

– Я его не знаю… вернее, Брэн – основатель нашего ордена, он жил восемьсот лет назад. Я не мог его знать… никто не мог. Я только знаю о нем. Мы придерживаемся его учений и подражаем его внешнему виду, в том числе в одежде. – Он дернул себя за сутану. – Поэтому и выбриваем макушку.

– Брэн этого не делал.

– Я бы поспорил. На всех его портретах явственно видно…

– Он так выглядел, потому что начал лысеть.

Сеймур ошарашено отшатнулся и указал на нее пальцем.

– Откуда вам это известно? Вы бывали в Диббенском монастыре?

– Никогда о таком не слышала.

– Значит, нет. Тогда откуда вы знаете Брэна Возлюбленного?

– Возлюбленного?

Сеймур широко улыбнулся и закивал.

– Да. Он приходил к вам в видениях? Говорил с вами во сне? Откуда вы о нем знаете?

Сефрин пожала плечами.

– Мы вместе выросли. В детстве играли в салочки.

Теперь Сефрин не могла отделаться от человека, назвавшегося ее братом и объяснившим это в совершенно бессмысленной манере. Она сказала правду о том, что выросла вместе с Брэном, и было забавно видеть, как его серьезные глаза едва не вывалились из глазниц. Люди – из человеческого рода – обычно считали, что ей двадцать с небольшим, ну, может, слегка за тридцать. Правда всегда вызывала у них потрясение, но реакция монаха заставила ее задуматься, разумно ли так насмешливо отвечать. Он почему-то преклонялся перед Брэном. Если бы она как следует подумала, то ответила бы мягче. В конце концов, она понятия не имела, кто он такой. А если сумасшедший или какой-нибудь бандит… Впрочем, эта мысль не особо беспокоила ее. Невысоких мужчин в грязных сутанах она боялась меньше, чем инстарья в паллиях или солдат в доспехах.

Она пошла дальше, срезая дорогу на пути к дому, желая скорее оказаться в его безопасных стенах. Сеймур следовал за ней, как собака, которую она по глупости покормила.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что выросли вместе с Брэном Возлюбленным?

– Именно то, что сказала.

Она сосредоточила внимание на дороге, не глядя на него, и надеялась, что ее не слишком вежливое поведение и немногословные ответы положат всему этому конец.

– Вы не можете на этом остановиться. – Он не отставал.

«Почему с мужчинами это никогда не работает?»

– Конечно, могу, – огрызнулась она. – Послушайте, я вас не знаю. Может, вы преступник и пытаетесь меня куда-нибудь заманить, чтобы…

– Но это вы ко мне подошли! Если помните, вы за мной бежали. Похлопали меня по плечу и…

– Я к вам не прикасалась!

Он закатил глаза.

– Образно выражаясь. – Он вздохнул. – Как я могу вас куда-либо заманить, если я в прямом смысле иду за вами в… Честно говоря, не знаю куда. Даже не уверен, где мы сейчас. Я впервые в этом городе. Только сегодня прибыл. В Персепликвисе трудно ориентироваться. Даже не подозревал, что во всем мире наберется столько народу. Это как огромный крольчатник; одна улица переходит в другую, всюду мосты, бульвары, переулки. Грандиозно, конечно, но легко запутаться.

– Откуда вы?

– Из Роденсии, маленького городка на северо-западе. Настоящая дыра, грязная яма. Когда я был там в последний раз, все улицы перекопали из-за устройства ужасной канализационной системы, которая… Ох, да какая разница! В последнее время мой дом – Диббенский монастырь к востоку от реки Берн.

– Берн? Вы прошли мимо Леса Мистика?

Его мышиные глазки загорелись.

– Да. Вам знакома эта местность?

– Мама водила меня туда, когда я была ребенком. Она родилась неподалеку, на высоком холме, в деревне под названием Далль-Рэн, прилегавшей к лесу.

– Как звали вашу мать? – осторожно спросил он, будто сомневаясь, что хочет услышать ответ.

– Нет-нет-нет, речь не обо мне. Мы сейчас говорим о вас, не забыли? Я пытаюсь определить, не являетесь ли вы коварным убийцей женщин.