Чтобы сэкономить время, Сефрин прошла через маленькую лавку у мостика, где торговали корзинками, и они снова влились в толпу в переулке Ишим. На этой крошечной улочке находился ее кирпичный дом.

Когда-то она арендовала у одной старушки второй этаж, но через десять лет хозяйка скончалась и завещала дом внуку, а тот умер еще через сорок лет. У его дочери не было денег, чтобы платить налог на собственность, поэтому Сефрин помогла девушке, выкупив свою квартиру. По прошествии еще двух поколений неудачливых владельцев Сефрин приобрела все здание целиком. Сама она переехала на первый этаж, обставленный лучше, а свою первую квартирку сдала Мике.

– Вы упомянули монахов ордена Марибора. Что это значит?

– Это, ну… мы представляем собой сообщество, члены которого пытаются следовать учениям Брэна и почитать Марибора, бога людей.

– Нет никакого Марибора.

– Вы так говорите только потому, что верить в любого из богов, кроме Феррола, запрещено законом.

– До этого мне нет дела. Но вы ошибаетесь. Богиню людей зовут Мари.

– С чего вы взяли?

– Потому что так и есть, – ответила Сефрин, удивленная его невежеством.

– И откуда вы это знаете?

– От родителей, а они, уж поверьте, знали.

– Кто они?

– Речь не обо мне, помните? – Они обогнули большой фонтан в форме вазы на площади, откуда Сефрин и Мика брали воду. Она узнала нескольких женщин, наполнявших кувшины, и поспешила пройти мимо, чтобы они не начали расспрашивать о крови у нее на одежде. Сеймур то ли не заметил крови, то ли не придал этому значения. Из-за этого – как и из-за умилительного сходства с мышонком – на него было трудно сердиться. – Можете рассказать, что произошло с Брэном? Он ушел отсюда много веков назад, и с тех пор я ничего о нем не слышала.

– Согласно нашему учению, он отправился в деревушку на юге под названием Далгат. Там он основал первый монастырь.

– А что это такое? Я слышала это слово, но не знаю его значения.

– Удивлен, что вы вообще его слышали. Во всем мире существует лишь семь монастырей, и бóльшая их часть находится далеко отсюда. Монастырь – это место, где мы ведем аскетичный образ жизни. Иными словами, отгородившись от мирских искушений, мы можем полностью сосредоточиться на почитании бога. Мы желаем лучше понять мудрость господа нашего Марибора.

– Ага, ладно, неважно. А потом что?

– Потом?

– Что произошло с Брэном?

– Ах, да. Ну, он ушел далеко на восток.

– Его преследовали?

– Преследовали? Нет. Почему вы об этом спросили?

– Зачем иначе он сбежал в дикие земли?

– Он не сбежал. Брэн искал «Книгу Брин».

Сефрин рассмеялась. Ну вот опять он за свое. Сначала соврал, что он ее брат, а теперь утверждает, что…

– Что тут смешного?

– Это не имеет смысла. «Книга Брин» и так была у Брэна. Мать подарила ее ему на тринадцатый день рождения. По ней она учила его читать и писать… Мы все по ней учились.

– Не ту «Книгу Брин». Тот том я хорошо знаю. Члены моего ордена посвящают жизнь изучению каждого ее слова. Я говорю о второй «Книге Брин».

– Ее не существует.

Они подошли к каменной лестнице, ведущей ко входу в дом Сефрин – древнему узкому и конусообразному строению из испещренного сколами и покрытого мхом светлого кирпича. Сейчас она вспомнила, что жилье ей нашел именно Брэн. Сефрин тогда только вернулась в Персепликвис из Мередида после смерти матери. Он встретил ее, и они провели день в поисках недорогого жилья. Средств у нее тогда было мало, а гордость не позволяла просить помощи у отца.

С тех пор мало что изменилось. Будучи председателем Имперского совета, она неплохо зарабатывала, но бóльшую часть денег раздавала, поскольку не считала возможным жить в довольстве, когда ее подопечные боролись с нищетой. В этом месяце она уже почти все истратила на пожертвования, так что ей нечего было предложить странному деревенскому монаху, кроме…

«Нет. Не могу. Мика меня прибьет».

Старуха была на редкость религиозна; даже странно, поскольку фрэйского бога, Феррола, почитало так мало людей. То ли по религиозным причинам, то ли потому, что ей нравилось придираться, Мика часто осуждала решения Сефрин. Больше всего она жаловалась на то, что Сефрин живет одна, допоздна задерживается на собраниях совета, мало времени уделяет ребенку, а отец Нургьи не поддерживает их материально.

Сефрин положила руку на щеколду и задумалась.

«Не делай этого, – убеждала она себя. – Не приводи в дом очередного отщепенца».

Сефрин открывала двери своего дома сотням людей, и все они были нищими и не могли платить. Большинство из них потом нашли свое место в жизни и ушли, но Мика осталась.

– Вам есть где остановиться? – спросила Сефрин монаха, который замер на лестнице, поставив одну ногу на ступеньку, а другой стоя на улице.

– Э… нет. Негде. Вы, кажется, хорошо знаете город. Можете что-нибудь предложить?

– Сколько у вас денег? – Это прозвучало несколько бестактно, поэтому она перефразировала вопрос: – Сколько вы можете потратить на комнату?

Сефрин ждала ответа, закусив губу, зная, каков он будет.

Сеймур с растерянным видом покачал головой.

– В Диббене нам деньги не особенно нужны.

– У вас вообще нет денег? А вы и правда учились у Брэна. – Она заметила, что при нем лишь небольшая сумка – скорее всего, для еды. – Что вы собирались делать?

– Ну, я прибыл сюда, чтобы основать церковь. Братия решила, что пора открыть большому миру врата истины, а где лучше начать, если не в столице? В конце концов, именно в этом городе Брэн начал проповедовать.

– Я имела в виду, как вы собирались жить здесь без денег?

Опять этот жалкий вид, словно она его ударила.

– А… я думал… У нас в монастыре говорят: «Уповай на Марибора».

– И это весь ваш план?

Он кивнул.

– Должен признать, он требует доработки.

Монах улыбнулся. У Сефрин растаяло сердце; не только потому, что выглядел он невероятно мило, как щенок, выпрашивающий угощение, но и потому что Брэн тоже часто улыбался и выглядел точно так же.

– Наверное, найду конюшню или, может, сухое местечко под мостом, – сказал Сеймур. – В городе множество мостов. Никогда не видел столько в одном месте. У меня нет одеяла, но ночи у вас не слишком холодные, верно? Может, к утру похолодает, но…

– Можете остаться здесь, – сказала она и мгновенно пожалела об этом. Отвернувшись, она открыла дверь и подготовила себя к нападению Мики.

– Вы уверены? А то я могу…

– Да, уверена.

«Может, Мика будет мягче при нем».

Сефрин вошла в дом. Тишина ее удивила. Обычно Мика замечала ее из окна и с шумом мчалась по лестнице, изрыгая лавину упреков.

«Наверное, укладывает Нургью спать».

За спиной Сефрин раздался громкий стук, и она резко обернулась.

Монах стоял на полу. Он рухнул на колени, подняв голову и не сводя взгляда с каминной полки.

– Во имя святой бороды Марибора, это то, о чем я думаю?

– Я вот думаю, что вы ломаете мне пол. – Сефрин стянула с головы платок и накинула его на крючок возле двери.

На первом этаже располагались две комнаты – спальня и соединенная с гостиной кухня, главным атрибутом которой служил камин. За порядком в доме следила Мика – и хорошо, потому что Сефрин никак нельзя было назвать чистюлей. Как-то она пришла к выводу, что плесень неплохо очищает тарелку, хотя и значительно медленнее, чем если дать вылизать ее собаке. Проблема заключалась в том, что тарелок на весь этот срок не хватало. Мика зачем-то использовала воду с мылом. Сефрин это казалось глупым – по крайней мере, до рождения Нургьи. С тех пор она переосмыслила свои идеи насчет очистки плесенью.

Сеймур так и стоял на полу, вперив взгляд в пространство над каминной полкой. В камине не горел огонь – тоже весьма странно. Весна запаздывала, и в помещении царил холод.

– Ох, прекратите, – укорила Сефрин Сеймура. – Это всего лишь лук… Он принадлежал моей матери. Эта проклятая штуковина такая огромная, что больше ее некуда приткнуть.

– Длина, цвет, этот неповторимый изгиб и отметина наверху… Я видел его изображения. – Голос Сеймура, едва ли громче шепота, дрожал. – Это Одри. – Он произнес имя с таким трепетом, что она решила, будто он сейчас заплачет или, не ровен час, упадет в обморок. – Вы дочь… дочь… Мойи Великолепной?

– Мойи Великолепной? Ох, милостивая Мари! Как бы маме это понравилось. – Сефрин закатила глаза.

– Значит, ваш отец… – Сеймур сложил фрагменты мозаики воедино, как сделал бы любой, кто читал «Книгу Брин». – Должно быть, им был Тэкчин – галант! Вот почему вы могли лично знать Брэна! Вы наполовину фрэй!

– Зеленые глаза не навели вас на эту мысль сразу? К вашему сведению, мой отец еще жив. Кстати, надо бы съездить в Мередид. Я отправила ему послание о внуке и пригласила в гости. Я бы сама съездила, но не люблю путешествовать, и у меня здесь столько дел. Каждый день новая проблема.

– У вас есть ребенок?

– Да, и нет мужа, так что не надо о нем спрашивать.

– Я и не собирался.

– Правда? Обычно все спрашивают. Кстати об этом… – Она подошла к лестнице, посмотрела наверх и прислушалась, а потом позвала: – Мика?

Никто не отозвался.

– Кто это?

– Няня моего сына, которая, как и вы, обладает даром заставлять меня принимать безумные решения. Она работает на меня, а не наоборот, но это одна из тех вещей, о которых она постоянно забывает: ей так удобнее.

Сефрин позвала еще раз, громче:

– Мика!

Никто по-прежнему не отвечал.

«Заснула? Или с Нургьей что-то не так?»

Сефрин преодолела лестничный пролет и ворвалась на этаж Мики. В ее комнате все выглядело как обычно, за двумя заметными исключениями: столик у лестницы опрокинулся набок, а на полу лежало деревянное зубное кольцо Нургьи. У Сефрин ёкнуло сердце. Дыхание перехватило.

«Нургья!»

Она помчалась по деревянной лестнице в детскую. Преодолевая последние ступеньки, Сефрин не знала, чего ожидать. Но наверняка чего-то кошмарного. Такой уж выдался день, а отсутствие Мики было более чем странным. Но то, что она обнаружила, оказалось за гранью понимания.

Всё было в крови, будто пес, искупавшийся в озере крови, встал посреди детской и долго отряхивался. Занавески, колыбель, потолок и стены – всё в крови. Пятна покрывали кресло-качалку, платяной сундук, подушки и одеяла. Одну стену украшали яркие брызги, словно в нее швырнули лопнувший бурдюк с вином. Под этими брызгами валялось промокшее до нитки платье Мики. Но Нургьи нигде не было.

Сефрин задыхалась, ей не хватало воздуха. Отвернувшись, она нащупала стену.

«Дыши. Дыши, дура! Дыши ради Нургьи».

На мгновение ей почудилось, будто весь дом трясется, содрогается, отчаянно вибрирует, но потом она поняла, что это дрожат ее ноги. Она не могла стоять.

– Что здесь произошло? – спросил Сеймур, осторожно поднимаясь по ступенькам.

Сефрин повернулась, схватила его и, всхлипывая, обняла монаха. И тут она увидела то, от чего слезы – а может, и сердце – у нее остановились. На стене была выведена кровавая надпись:

РЕБЕНОК ПОКА ЖИВ.

КОМУ-НИБУДЬ РАССКАЖЕШЬ, И ОН УМРЕТ.

Я С ТОБОЙ СВЯЖУСЬ.