– Э… Анна? Я просто не понимаю, как это у вас получилось. И не могу не задаться вопросом: может, дело в том, что вы нигде этому не учились? Потому что я знаю одну женщину, которая всю жизнь хочет быть писательницей, и она специально училась в колледже и получила степень, но никак не может дописать роман. Я хочу подарить ей вашу книгу, потому что она так прекрасна, но я на самом деле беспокоюсь, как она это воспримет.

– Мне очень понравилась книга вашего мужа, Анна. То есть это была лучшая книга, которую я прочитала за тот год. И я была тогда на фестивале, о котором вы упоминали, и ваш муж был таким потрясающим. Я была так подавлена тем, что случилось. Извините, что отнимаю время у остальных участников, но мне просто хотелось это сказать.

После пятого-шестого «вопроса» ей стало даже жалко остальных участников.

– Анна, когда вы наконец взялись за написание романа, вас не посещала мысль, дескать, я же не настоящая писательница, я не справлюсь?

– Ну, всех нас тревожат подобные мысли, – сказала Анна, подавшись вперед. – То есть у каждого автора в голове звучит этот враждебный голос со своими приемчиками. Мой – вы совершенно правы – мог говорить: «Ты не настоящая писательница». Но давайте спросим остальных. У кого какие страхи?

Трансгендер сказал:

– Я не могу быть писателем, пока не стану по-настоящему собой, а когда же это будет?

Голландская девушка сказала:

– Никому нет дела до того, что я говорю.

Парень из Айовы, кажется, задумался сильнее, чем того заслуживал вопрос. Наконец, он выдал следующее:

– Я знаю писателей талантливей меня. Хватит ли мне усердия, чтобы дотянуть до них?

Вот так вот. Авторы дебютных романов полностью оправдали ожидания – точнее, подтвердили подозрения – публики.

Когда все закончилось, участников дискуссии подвели к длинному столу для раздачи автографов в вестибюле, и очереди к четверым авторам приняли форму графика посещаемости пригородного мультиплекса в выходные, когда показывали новый фильм от «Марвела». Стоявший рядом с Анной парень из Айовы нервно убалтывал пару своих подающих надежды аспиранток, стараясь не отпускать их до последней возможности, мучимый осознанием, что, кроме них, он никому не интересен. По другую сторону от нее трансгендер получал чуть больше внимания – к нему стояли четверо-пятеро человек. К голландской девушке подошла ее издательница и женщина из посольства, которая привела дочерей прямо с футбольного матча. Девочки стояли, уткнувшись в свои телефоны.

Очередь к Анне огибала стол с комиксами «Книги – это магия» и змеилась почти до самых дверей. И каждый человек, стоявший к ней, сжимал в руках книгу в лавандовой обложке. Некоторые даже не одну.

– Какого цвета ручку предпочитаете? – спросил Алекс, которого издательство прислало проследить, чтобы первый вояж прошел гладко.

– Мне нравится фиолетовая. Такой приятный цвет, в тон к лавандовой обложке.

– Да, мы так и думали. Надеюсь, не будет рябить в глазах?

Она начала ставить автографы. Начала учиться: как поднимать взгляд, что говорить, где расписываться, когда благодарить. Она помнила, какую радость это доставляло Джейку; он так долго добивался внимания читателей, что эти люди вызывали у него неподдельную признательность. Люди, ехавшие к нему в любую погоду, не жалея денег на бензин или билеты, чтобы послушать, как он читает или рассказывает о книге, которую они могли бы взять в библиотеке или заказать с доставкой на дом, не утруждая себя встречей с автором. Люди, которые потратили свои деньги, чтобы купить написанную им вещь, которым было важно увидеть его вживую. Люди, хотевшие, странно сказать, получить его автограф на шмуцтитуле или сфотографироваться с ним, чтобы выложить памятный снимок в Фейсбуке^[14], и люди, желавшие спросить его – таких можно было понять, – как им добиться того, чего добился он, или как не падать духом, если от них отвернулся агент, если от них отвернулся издатель, если от них отвернулись критики, если от них отвернулись читатели, – и Джейк находил слова для всех этих людей, что было одной из немногих его черт, не вызывавших у Анны презрения. Но это не значило, что она могла с легкостью повторить то же самое.

К тому же Джейку не приходилось выслушивать от людей того, с чем они теперь подходили к ней.

– Моя жена умерла.

– Моя сестра покончила с собой.

– Подруга моей дочери.

– Моя напарница, неожиданно так. Мы даже не думали. Я была в таком шоке. Она все время казалась такой позитивной.

– Я сама его нашла. Это было ужасно.

– Я никогда не пойму.

И они плакали. А с ними – и те, кто стояли за ними, ожидая, судя по всему, возможности сказать что-то похожее, то ли от сочувствия, то ли просто на эмоциях.

– Хотела бы я быть писательницей. Хорошо уметь выражать чувства на бумаге.

Анна мрачно кивнула. Если бы у нее самой когда-нибудь возникли подобные чувства, она бы в последнюю очередь выразила их на бумаге.

На большинстве книг были желтые стикеры с нужным именем или именами. «Для Сары». «Папе Рори». «Джиллиан». «Питеру – надеюсь, это поможет». Если стикера не было, она спрашивала:

– Написать вам что-нибудь особенное?

– Нет, просто ваше имя, спасибо.

– Я знала вашего мужа, – сказала одна женщина.

Анна замерла.

– О! Да?

– Мы познакомились в Вермонте.

Она не сразу подняла глаза. На женщине была безразмерная парка, потертая и обвисшая от времени. Но парка не скрывала ее болезненной худобы. Лицо у нее было старым, только длинная коса – ненатурально рыжей.

– Да, – сказала Анна. – Он проводил там много времени. Преподавал.

– Ага. Обещал прислать мне свою книгу, – сказала женщина сухо. – Забыл, наверно.

«Наверно, – подумала Анна. – А ты, наверно, могла бы сходить в книжный и сама купить себе. Или взять в библиотеке. Обычно люди так делают». Неужели она должна была извиняться, если Джейк был готов за так рассылать свои книги кому попало, просто потому, что его попросили?

В руках у этой женщины был экземпляр «Послесловия», и она протянула его Анне, но к тому времени, как Анна открыла шмуцтитул и подняла взгляд, ожидая подсказки, женщина уже отошла от стола и пробиралась сквозь толпу к выходу.

Замечательно.

Замыкавший очередь мужчина подошел без «Послесловия». Он хотел, чтобы Анна подписала «Сороку» Джейка. Она уставилась на него.

– Я не могу ее подписать, – сказала Анна.

– Да ну? – мужчина был дородным, в рубашке лесоруба и плотных коричневых рабочих штанах. – Почему это?

– Ну потому, что это не я написала.

– Что ж, вы ведь были замужем за ним, – он помолчал. – Я был бы признателен.

И она поставила подпись, но только потому, что этот тип внушал ей страх и ей хотелось поскорее отделаться от него. Она даже поблагодарила его, но он уже был занят тем, что бережно укладывал книгу в хозяйственную сумку. После чего ушел, не попрощавшись.

Глава шестая
Меж трех времен

Так начались ее путешествия. После Бруклина она посетила фестивали в Браттлборо и Бостоне, остановилась в Мидлтауне, штат Коннектикут, чтобы выступить с чтением в Уэслиане, альма-матер Джейка (руководитель писательской программы прозрачно намекнул, что он готов к учреждению премии имени Джейка, с ее одобрения), и провела частное мероприятие для специалистов в области психического здоровья в нью-йоркском отеле «Хилтон», для которого заранее подписала пятьсот экземпляров.

К ноябрю она уже фактически жила в дороге, разъезжая по всей стране – от Луизианского книжного фестиваля в Батон-Руж до Чарльстонского (ее поселили в великолепном отеле в Атланте) и Техасского в Остине, а далее – на Портлендский литературный фестиваль, штат Орегон, с непременным заездом в Сиэтл. Там ей устроили горячий «домашний» прием в заливе Эллиот-Бей, и она нанесла «глубоко значимый» (по словам репортера) визит в Центр искусств и лекций, где когда-то впервые увидела своего мужа и куда позже вернулась, чтобы представить его посмертный роман «Промах». Она даже почтила присутствием свое старое рабочее место, радиостанцию «Сиэтл на рассвете», где сидела в кресле для гостей перед Рэнди Джонсоном.

Ее книгу Рэнди, естественно, не читал.

– Вы, наверно, сами догадываетесь, – сказала ей его молодая помощница, сменившая молодую помощницу, сменившую Анну.

– Догадываюсь, – улыбнулась Анна.

– Но все пройдет гладко.

– Да. Все пройдет гладко.

– Он такой профи.

«Еще какой», – подумала Анна. Однако их встреча обещала быть нетипичной.

Она не один год спала с Рэнди Джонсоном – их связь началась незадолго до того, как он развелся со второй женой, и закончилась вскоре после того, как он женился на третьей. Она устроилась на радио Кей-би-ай-кей стажером, будучи еще студенткой (весьма возрастной студенткой) Вашингтонского университета, а в итоге стала его продюсером, успев узнать за это время все, что ей нужно было знать о мужских особях человеческого вида, типичным представителем которых являлся Рэнди Джонсон. Но, если бы она додумалась произнести при нем слова «сексуальные домогательства», он рассмеялся бы ей в лицо и указал на дверь, недвусмысленно намекнув, что ее личная история вряд ли выдержит пристальное внимание судебных исполнителей. Она это понимала даже притом, что самые яркие аспекты ее личной истории не были известны боссу; люди, которым они были известны, были мертвы, тогда как Рэнди Джонсон жил и получал от жизни удовольствие.

Но все это было пустой теорией, потому что она никогда не собиралась обвинять в чем-либо своего босса. Сексуальные домогательства ее не интересовали даже в виде морального рычага или переговорной тактики. Она всегда могла прекратить их связь и сделала бы это, если бы Рэнди не давал ей чего-то не менее ценного, чем она – ему. Мир Рэнди – и Анны, пока она работала на него, – был подобен смотровой площадке на параде, неподвижной и отстраненной, но с прекрасным видом на марширующих участников. Это были технари, кулинары, музыканты, книгочеи, театралы и, конечно же, всевозможные политики, которым было что сказать по поводу Тихоокеанского Северо-Запада… Все они маршировали мимо и многих из них заносило в затхлую студию Рэнди, где они могли рассуждать обо всем на свете. Пока Нора Эфрон не направила свою камеру на озеро Лейк-Юнион, для большинства американцев Сиэтл ассоциировался с сериалом «А вот и невесты»^[15] (об одиноких лесорубах девятнадцатого века), но когда Том Хэнкс со своим обожаемым сыном переехали в плавучий дом, все изменилось. К 2005 году, когда доктор Макдрими сказал зрителям «Анатомии страсти», что ему нравятся паромы, пионеры информационной супермагистрали полностью овладели городом, и все в целом сошлись на том, что крутые, состоявшиеся люди, которые могли выбирать, где им жить, выбирают Сиэтл. Вот и Анна, которая могла бы жить где угодно – или, по крайней мере, где угодно, кроме Вермонта и, пожалуй, Джорджии, – выбрала Сиэтл.

Она прошла по знакомому коридору к своему старому рабочему месту, стены которого были увешаны множеством обрамленных фотографий Рэнди с сильными мира сего, и вошла в студию, когда он заканчивал дистанционное интервью. Невидимый собеседник имел какое-то отношение к спорту – это Анна поняла, едва взглянув на бывшего босса: он подался вперед, поставил локти на стол и прижал ладони к вискам, пригладив остатки растрепанных волос. Рэнди по-настоящему заводился и волновался, только когда речь заходила о спорте. Все прочее было лишь темой для шуток.

Он не поднял глаз. Возможно, нарочно. Но она заняла кресло для гостей, то самое, которое Джейкоб Финч-Боннер занимал в тот судьбоносный день три года назад, и сосредоточенно что-то записала своей уже примелькавшейся ручкой для автографов у себя в блокнотике. Эти записи должны были быть понятны и в то же время внушать тревогу мужчине, сидевшему перед ней, стоило ему обратить на них внимание, что он не преминул сделать.

ЛОКСПОТ (любимый ресторан Рэнди, где его обслуживали как бога и куда он водил ее при каждом удобном случае)

КУПЕВИЛЬ (где она отдыхала или, лучше сказать, зависала с ним несколько довольно утомительных выходных, когда работала на радио)

ВИАГРА (это, безусловно, захватило его внимание, и не в хорошем смысле)