* * *

Жизнь моя заиграла новыми красками. Ведь теперь у меня есть к чему стремиться, чего ждать и за чем наблюдать. Аппетит мой и правда улучшился, и я стала гораздо спокойнее.

Джон так рад, что мне лучше! На днях он усмехнулся и сказал, что, несмотря на эти мои обои, я, похоже, расцветаю.

Я ответила ему лёгким смешком. Говорить ему, что это как раз из-за обоев, я не собиралась – иначе он стал бы издеваться, а то и решил бы увезти меня отсюда.

А я не хочу никуда уезжать, пока не разгадаю их тайну. Осталась ещё неделя – думаю, этого времени хватит.

* * *

Я чувствую себя гораздо, гораздо лучше! Ночью я почти не сплю – именно тогда интереснее всего наблюдать за метаморфозами, поэтому спать приходится днём.

Днём исследовать рисунок трудно и утомительно.

На грибах постоянно появляются новые наросты, к тому же в новых оттенках жёлтого. Мне не удается отследить их все, хотя я честно пытаюсь.

Какого странного жёлтого цвета эти обои! Он вызывает в памяти всё желтое, что я видела в жизни, но не красивое, вроде лютиков, а старое, грязное и противное.

Есть и ещё кое-что: их запах! Я уловила его сразу, как только мы зашли в эту комнату, но было тепло и солнечно, поэтому он не так ощущался. Теперь же, после недели дождей и туманов, открыты тут окна или нет – запах чувствуется постоянно.

Он расползается по всему дому.

Я чувствую, как он крадётся по гостиной, витает в столовой, прячется в холле, подстерегает меня на лестнице.

Он въелся в мои волосы.

Даже когда я выхожу прокатиться верхом, стоит мне внезапно повернуть голову и застать его врасплох, как он тут как тут!

И такой он своеобразный, этот запах! Я часами его анализировала, пытаясь понять, на что он похож.

Он не то чтобы плохой, по крайней мере сначала, и очень лёгкий, но при этом я в жизни не встречала настолько неуловимого и стойкого аромата.

А в сырую погоду он просто ужасен – я просыпаюсь ночью и чувствую, как он нависает надо мной.

Поначалу меня это беспокоило. Я даже всерьёз подумывала, не поджечь ли дом – чтобы добраться до этого запаха.

Но теперь я привыкла. Есть лишь одно, с чем я могу его сравнить: с цветом обоев! Жёлтый запах.

На этой стене есть очень странная отметина, вон там внизу, у плинтуса: прямая, длинная и ровная полоса тянется по всему периметру комнаты, даже за мебелью, кроме кровати. Как будто в этом месте кто-то снова и снова тёрся об стену.

Не представляю, кто это сделал, как и зачем. Круг за кругом, круг за кругом, круг за кругом… мне от этого просто дурно становится!

* * *

Наконец-то мне удалось кое-что обнаружить.

Я так долго вглядывалась в узор по ночам, когда он преображается, что в итоге поняла.

Внешний узор и правда шевелится – и неудивительно! Его трясёт притаившаяся позади женщина!

Иногда мне кажется, что женщин там много, а иногда – что только одна, и ползает она очень быстро, из-за чего весь узор приходит в движение.

В самых ярких местах она замирает, а в самых тёмных – хватается за прутья решётки и изо всех сил трясёт их.

При этом она постоянно пытается выбраться наружу. Но сквозь узор никому не прорваться – он душит и душит; наверное, поэтому там так много голов.

Они пытаются выбраться, но узор душит их и переворачивает, и глаза у них становятся белыми!

Если бы кто-то прикрыл или убрал эти головы, было бы не так страшно.

* * *

Кажется, эта женщина днем всё-таки выходит! Скажу вам, откуда я это знаю – строго между нами, – я её видела!

Её видно изо всех окон этой комнаты!

Это та самая женщина, я точно знаю, потому что она всё время передвигается ползком, а большинство женщин днём не ползают.

Я вижу её на той длинной дороге в тени деревьев, она ползёт вперёд и прячется от проезжающих экипажей в кустах ежевики.

Вообще-то я её не виню. Должно быть, это весьма унизительно, когда тебя застают ползающей средь бела дня!

Когда я ползаю днём, всегда запираю дверь. Ночью я не могу этим заниматься, иначе Джон сразу же что-то заподозрит.

А он нынче ведёт себя так странно, что я не хочу его раздражать. Вот бы он переехал в другую комнату! Не хочу, чтобы ночью эту женщину выпустил кто-то кроме меня!

Интересно, можно ли увидеть её во всех окнах сразу.

Но как бы быстро я ни поворачивалась, я всегда вижу её лишь в одном окне.

И хотя я не спускаю с неё глаз, ползает она, судя по всему, быстрее, чем я поворачиваюсь!

Несколько раз я видела её очень далеко, на открытом пространстве – она ползла так стремительно, будто тень облака на быстром ветру.

* * *

Если бы только можно было отодрать верхний узор от нижнего! Я собираюсь попробовать, кусочек за кусочком.

Я обнаружила ещё одну забавную вещь, но в этот раз я вам ничего не скажу! Нельзя слишком доверять людям.

Осталось всего два дня, чтобы разобраться с обоями, а Джон, кажется, начинает что-то замечать. Не нравится мне, как он на меня смотрит.

И я слышала, что он задавал Дженни кучу врачебных вопросов обо мне. Уж она отчиталась перед ним по полной программе.

Сказала, что днём я много сплю.

Джон и сам знает, что ночью мне спится плохо, хоть я и стараюсь лежать тихо-тихо!

Он и мне задавал всякие вопросы, притворяясь любящим и добрым.

Как будто я не вижу его насквозь!

Впрочем, неудивительно, что он так себя ведёт – три месяца спать в комнате с этими обоями!

Увлечена ими лишь я одна, но наверняка они незаметно повлияли и на Джона, и на Дженни.

* * *

Ура! Сегодня последний день, но этого времени мне хватит. Джон остался в городе на ночь – и не вернётся до вечера.

Дженни хотела переночевать со мной – вот ведь какая хитрая! Но я сказала, что отдохну куда лучше, если буду одна.

Это я здорово придумала, ведь я вовсе не была одна! Как только выглянула луна и эта бедняжка принялась ползать и трясти узор, я вскочила и бросилась ей на помощь.

Она трясла, а я тянула, потом она тянула, а я трясла, и под утро мы содрали несколько ярдов этих обоев.

Полкомнаты освободили, где-то до уровня моего роста.

А когда взошло солнце и этот мерзкий узор начал смеяться надо мной, я решила, что расправлюсь с ним сегодня же!

Завтра мы уезжаем, и мебель отсюда снова переносят вниз, чтобы оставить тут всё как было.

Дженни удивилась, когда увидела стену, но я весело сказала ей, что сделала это, потому что меня бесят эти мерзкие обои.

Она рассмеялась и сказала, что и сама бы не прочь с ними расправиться, но напомнила, что мне нельзя переутомляться.

Вот тут-то она себя и выдала!

Но я ещё здесь, и никто, кроме меня, не прикоснётся к обоям – ни одна живая душа!

Она попыталась выманить меня из комнаты – какая наивная уловка! Я ответила ей, что здесь теперь так пусто, чисто и спокойно, что лучше я прилягу и попробую поспать, сколько смогу, и что к ужину будить меня не надо – как только я проснусь, я её позову.

И вот она ушла, и слуги ушли, и унесли все вещи, и ничего здесь больше не осталось, кроме этой огромной, приколоченной к полу кровати с брезентовым матрасом, который был здесь с самого начала.

Этой ночью мы будем спать внизу, а завтра сядем на паром и отправимся домой.

Теперь, когда комната снова пуста, мне она даже нравится. Ну и разгром тут устроили эти дети!

Остов кровати словно весь изгрызен! Но пора приниматься за дело.

Я заперла дверь и выбросила ключ на дорожку перед домом.

Выходить я не собираюсь, а входить сюда никто не должен, пока не приедет Джон.

Хочу его удивить.

У меня есть верёвка, которую мне удалось скрыть даже от Дженни. Если та женщина выберется и попытается сбежать, я её свяжу!

Вот только я не сообразила, что не смогу дотянуться до верха – здесь не осталось ничего, на что можно встать!

А кровать не поддаётся!

Я пыталась приподнять её или сдвинуть, но только ушибла ногу и в итоге так разозлилась, что отгрызла кусочек дерева в углу кровати, отчего у меня заныли зубы.

Потом я отодрала все обои там, куда смогла дотянуться с пола. Приклеены они намертво, и этот узор явно измывается надо мной! Все эти задушенные головы, выпученные глаза, ползущие грибные наросты просто визжат от смеха!

Меня так это злит, что я готова на отчаянный шаг. Выпрыгнуть из окна было бы просто прекрасно, но решётки такие прочные, что и пытаться не стоит.

Да я бы и не стала. Ни в коем случае. Неужто я не знаю, что это недостойный поступок и его могут неправильно истолковать.

Мне и выглядывать-то из окон не хочется: там столько этих ползающих женщин, и передвигаются они очень быстро.

Интересно, они все вылезли из обоев, как и я?

Но теперь я надёжно привязана той верёвкой, которую припрятала – на дорогу меня ни за что не вытащить!

Думаю, с наступлением ночи мне придётся вернуться за узор, а это нелегко!

Так приятно свободно ползать по этой просторной комнате, сколько душе угодно!

Из дома выходить я не желаю. Не выйду, даже если Дженни попросит.

Ведь там придётся ползать по земле, а вокруг всё зелёное, а не жёлтое.

А здесь я могу легко ползти по полу, и моё плечо точно вписывается в эту длинную полосу на стене, так что я не потеряюсь.

Ой, вот и Джон за дверью!

Бесполезно, юноша, вам её не открыть! Как же он кричит и стучит!

А теперь кричит, чтобы принесли топор.

Как не стыдно ломать такую красивую дверь!

– Джон, милый, – нежнейшим голосом сказала я, – ключ внизу, у лестницы, под листом подорожника!

Это заставило его ненадолго умолкнуть.

Потом он сказал, очень тихо:

– Открой дверь, дорогая моя!

– Не могу, – сказала я. – Ключ внизу, у входной двери, под листом подорожника!

Я повторяла это снова и снова, очень мягко и медленно, пока наконец он не соизволил спуститься вниз и проверить. Конечно, он нашёл ключ и отпер дверь. Но на пороге замер как вкопанный.

– Что с тобой? – воскликнул он. – Ради бога, что ты делаешь!

Не переставая ползти, я взглянула на него через плечо.

– Наконец-то я выбралась, – сказала я, – назло вам с Джейн. А обои я почти все сорвала, так что обратно вам меня не упрятать!

Ну и с чего бы ему падать в обморок? Но он упал, к тому же прямо у стены на моём пути, и каждый раз мне приходилось через него переползать!

Женландия

1915

Глава 1. Вполне заурядное предприятие

Увы, я пишу это по памяти. Сумей я взять с собой все те материалы, что так тщательно подбирал, мой рассказ был бы совсем другим. Толстые блокноты с заметками, бережно переписанными данными, словесными портретами участников событий и, в первую очередь, фотографиями – вот уж потеря так потеря! Города и парки с высоты птичьего полета, бесчисленные снимки живописных улиц, местных домов – снаружи и внутри, несколько восхитительных садов, а самое главное – сами женщины.

Никто же не поверит, как они выглядели. Описать женщин можно, но всё будет не то, да и не очень мне даются описания. И всё же я обязан это сделать – мир должен узнать о том, что это за страна.

Я не стану говорить, где она расположена, дабы туда не ринулись все эти самозванцы-миссионеры, коммерсанты или охочие до чужой земли экспансионисты. Пусть так и знают – им там не рады, а если однажды они найдут туда дорогу, их ждёт участь похуже нашей.

Вот как всё начиналось. Нас было трое: Терри О. Николсон (или Старина Ник^[1], как мы его не без причины называли), Джефф Маргрейв и я, Вандайк Дженнингс. Давние школьные друзья, мы общались уже очень много лет, и хотя характеры у всех были разные, нас многое объединяло. В частности, все мы интересовались наукой.