Участковый отошел в сторону и принялся что-то искать в телефоне. И чем больше искал, тем больше хмурился.

А у Петровны, как назло, вопросы возникли. С ними она к участковому и пристала:

– Я ведь не рассмотрела как следует, кто там лежал-то в угольной куче? Мужик или баба?

– Женщина. Девушка.

– И давно она там? Вроде не воняло. Я же за картошкой-то лазала. Хотя… Был нехороший дух. Точно был! Я все думала, крысы сдохли. Я им с осени отравы наложила по всем углам, – вспоминала она, без конца крестясь. – Думала, крысы. Это чего же, с зимы лежит она там?

– Эксперты установят. Кстати, Петровна, тебе вот этот кулон не знаком? – как-то странно взглянул на нее участковый и поднес к ее лицу свой телефон.

Конечно, она его узнала. Сноп колосьев из золота на золотой цепочке. Дочка Петровны подарила своей дочке, когда та в сельскохозяйственную академию поступила. Настояли родители. Сама-то студентка хотела в театральный поступать. Не разрешили: «Что это за профессия? А без ролей насидеться не хочешь? А в сельском хозяйстве ты всегда с работой. Вот тебе подарок…» Непонятно было, понравился подарок внучке Петровны или нет, но она его добросовестно носила на шее.

– А ты чего про этот кулон спрашиваешь? Нашел, что ли, где? – спросила она, рассказав историю кулона.

– Нашел, – неохотно ответил участковый.

– Наверное, Наташка его потеряла, когда за границу уезжала. Она ведь, Наташка-то, бросила академию еще прошлой осенью. За границу подалась на заработки. Ток много она там заработала! Матери даже не звонит, а только пишет. Дорого, говорит. Наверное, в сборах и потеряла. А может, и украл кто!

Разговаривая скорее с самой собой, потому что участковый пошел встречать районное начальство, Петровна без конца косилась на вход в погреб. Что-то ныла и ныла душа. То ли предчувствие какое, то ли стресс этот самый нервный после увиденного. Нехорошо ей вдруг стало. И пошла к машине «скорой», пока те еще не уехали. И попросила все же укол ей поставить.

После укола у нее вдруг начали слипаться веки. Доктор объяснил, что это действие лекарства, и посоветовал ей прилечь.

– А как же тут-то все? – повела она руками вокруг себя. – Глянь, сколько народу прикатило!

Народу было в самом деле немало. На полицейской машине приехал новый начальник: молодой, красивый, высокий. С ним Клавка тоже в полиции работает.

«Могла бы для нового начальства и поприличнее нарядиться, – рассеянно подумала Петровна. – Ну что, в самом деле, как пугало! Штанищи широченные. Свитер старый. Голова растрепанная. Как ее в полиции до сих пор держат, уму непостижимо».

Клавке из машины помогал выходить Коля Харитонов. Хороший мужик. Холостяк. Его Петровна знала. Он родом был из соседнего села. И родителей его покойных знала, и Колю. Хороший мужик. Только вот непонятно, чего он возле пугала этого крутится? Ведь пугало пугалом Клавка-то…

Было и еще двое молодых, безусых в форме. Они сразу принялись разматывать ленту по всему двору Петровны, погнав за нее всех, включая ее.

– Мне бы прилечь, – сонно глянула она на участкового. – Морит меня после укола.

– Пусть идет в дом, – разрешил красивый новый начальник. – Мы пока все оформим, потом с ней поговорим.

Петровна пошла в дом. Постояла в растерянности у порога. Вдруг сильнее прежнего заныло сердце, вспомнила, как участковый спрашивал про Наташкин кулон. Ой, неспроста он про него спрашивал, неспроста…

На слабых ногах она дошла до кровати и улеглась прямо поверх бархатного покрывала (подарок от подружки к прошлому юбилею). Глаза слипались, сердце ныло, из головы не шли мысли про Наташкин кулон. С чего вдруг участковый спросил о нем сразу, как из ее погреба вылез? Может, на покойнице тот кулон увидал?

Петровна попыталась сесть, но сил не было. Ноги, руки ватные, глаза не открываются. Укол проклятый действовал. Зря она о нем попросила, ой зря… Ей теперь надо быть в доброй памяти и силах, а она клуша клушей.

На этих мыслях она провалилась в глубокий черный сон.

Очнулась от того, что ее кто-то треплет за плечо.

– Петровна… Петровна… – услыхала она знакомый голос.

И распахнула глаза. Господи помилуй! Народу-то, народу! Полная хата набилась. А участковый стоял над ней и трепал ее за плечо, пытаясь разбудить.

Она села на кровати, свесив ноги. Поискала ступнями тапочки. На нового начальника не смотрела. Да и ему было некогда. Он с кем-то тихо говорил по телефону. На Клаву смотрела Петровна, а она на нее. И нехорошо смотрела, со скорбью и сочувствием.

– Что стряслось-то, господа хорошие? – Петровна встала и одернула домашнее байковое платье в клетку. – Чего это вы все здесь?

Новый начальник, прервав разговор, требовательно глянул на участкового. А тот, спрятав глаза в пол, вдруг начал говорить что-то страшное, плохо усваиваемое острым еще умом Петровны.

И про опознание, проведенное кем-то, пока она спала. И про то, что этот труп из ее подвала может принадлежать ее внучке Наташке. И что сразу несколько фактов об этом свидетельствует.

– Тебе бы самой взглянуть, Петровна, – поднял он все же на нее умоляющий взгляд. – Дочери твоей позвонили. Но она сможет приехать лишь через несколько дней. Далеко живет.

– А то я не знаю, где она живет! – фыркнула невесело пожилая женщина. – Сама вижу раз в несколько лет.

– Так как, Петровна, не готова взглянуть на… – Участковый замялся, но все же закончил: – На тело?

– Пойдем, глянем. Уж видала раз, когда следом за Ванькой спускалась в погреб, надо – еще взгляну. Ток ты не думай! Это не Наташка! Она матери пишет из-за границы уж полгода. А то и больше.

– Мы в курсе, Петровна. Говорили с ней. Идем, помогу тебе…

И он, как галантный кавалер, взял ее под руку и повел на улицу. А там (странные дела) все еще стояла машина «скорой». Чего так долго? Ждали, пока Петровна проснется?

– Ты дремала всего двадцать минут, – удивил участковый, отвечая на ее вопрос. – Ты готова?

Он завел ее за машину «скорой». Там на земле лежал черный мешок, а в нем что-то.

– Петровна, сюда, – подвел он ее к мешку. – Взгляни…

Наполовину высохшее тело принадлежало ее внучке. Ее она узнала сразу, хотя это было сложно. Но то чужим людям, а она родная кровь. И волосики Наташкины – беленькие, кудрявые – еще не сгнили. Их-то Петровна ни с чьими другими перепутать не могла.

– Наташа это, – прикрыв рот ладонью, произнесла женщина. – Она.

Участковый быстро отвел ее от мешка. Врач со «скорой» снова кинулся к ней, предлагая лекарство. Только Петровна отмахнулась от него.

– Ни к чему. Мне сейчас мозги надо светлые иметь. А с ваших лекарств все плывет перед глазами. – Она повернула к участковому несчастное лицо. – Как же она там очутилась-то?! Чего там делала, в подвале моем?! Да сколько же времени-то прошло?! Она же там в курточке демисезонной. Стало быть, весна была. А сейчас лету начало. Месяц? Два? Сколько она там пролежала-то?

Петровна заплакала. Но сквозь слезы продолжила говорить:

– Мать ее из заграницы ждет. А она вона где! Зачем она в погреб-то полезла? Упала, поди, да? Упала – и на кучу угля… Господи, так я бы ее увидала. А я не видала! Я же за картошкой-то лазила. Не было там Наташки. Откуда же она… Дочка-то моя, ох, как же она теперь…

Потом ей вопросы стали задавать другие люди. Говорили не строго, но без особой жалости. Суровым вышел разговор. И про то, когда она Наташу последний раз видела живой. И когда по телефону с ней говорила. И что Наташина мать, дочка Петровны, рассказывала о Наташе.

– Живой-то уж год почти не видела, – вспоминала Петровна. – Не очень она любила в мой туалет на огороде ходить да в бане из тазика мыться. Приезжала сюда с подружкой в начале прошлого лета. И все. Больше не видала ее. А звонить Наташка мне не любила. Бестолковой называла. Я ведь не вижу, кто звонит. Начинаю вопросы задавать бестолковые. Наташка злилась. Говорила, что достала я ее тупостью своей. Как же она… Как же она померла-то?

Ей не ответили. Коля-эксперт, который родился в соседней деревне и которого Петровна очень уважала, невнятно пробормотал, что пока преждевременно говорить о причинах смерти ее внучки.

– Экспертиза покажет, – ответил он туманно.

За эти неопределенные слова Петровна, честно, была ему благодарна. Ни к чему ей знать страшные подробности. И без того ей досталось. Хороший все же Николай человек. Только вот его интерес к Клавдии она не оправдывала.

Что он в ней нашел? Недоразумение, а не женщина! Так ведь еще и к ней, к Петровне, пристала:

– Когда точно Наташа приезжала к вам с подругой?

Тут Петровна могла вспомнить. Праздник был.

– На чем приезжала?

– Машина у подруги была. Хорошая, красная. Заграничная.

– Как звали подругу? Сколько ей было лет? Как подруга выглядела? Номера машины не запомнили?

Вот что ей на это ответить? Бестолочь! Год почти прошел.

– Как выглядела? Нарядно. Платье короткое, все блестит. Волосы черные, глаза черные. Ноги длинные, загорелые.

– Номер машины?

– Не запомнила, конечно. Куда мне? А вот номер телефона ее где-то был. Наташка записала. Зачем, спрашиваю, мне телефон твоей подруги? А она посмеивается и пишет в блокнотик. Мало ли, говорит, вдруг меня потеряете.

– А подруга в этот момент где была? – прищурилась Клавдия.

Вот что за вопрос, а! Какая теперь разница?!

– В машине сидела, – вспомнила без труда Петровна. – Наташка поначалу с ней села, а потом вдруг вернулась. И номер телефона мне записала…

Глава 5

– Номер зарегистрирован на Иванееву Ингу Андреевну, двухтысячного года рождения, – докладывала Клава Ольхова тем же днем Новикову, разложив на столе кучу бумажек.

Те странно выглядели. Какие смяты, какие с оторванными углами, некоторые и вовсе оторваны пополам на сгибе.

«Если так выглядят ее отчеты, то дело труба», – подумал с тоской Новиков, рассматривая в упор своего единственного опера.

– Мне не удалось с ней связаться, – не умолкала Ольхова, роясь в своей макулатуре. – Телефон выключен. По месту регистрации съездить не успела.

– А это где? – спросил Саша.

– Соседний райцентр. В ста восьмидесяти километрах от нас.

– Запрос не отправляли?

И тут она подняла на него взгляд. И будь он трусоват, поежился бы. Серые глаза сверкали сталью.

– Вы серьезно, товарищ подполковник? – тихо возмутилась Ольхова. – Пока я пошлю запрос, пока они там раскачаются, съездят на адрес, опросят, согласуют, подпишут, отправят – неделя пройдет. А так я завтра с утра туда мотнусь и…

– Отставить, майор! Мотнемся, как вы изволите выражаться, вместе.

– Так точно, – удивилась Клавдия и принялась сгребать со стола бумаги прямо в сумку. – Вместе так вместе.

– Что вы думаете о трупе, найденном в подвале? Вас ведь что-то поразило, так? Я наблюдал за вами, майор. Вы были шокированы. Чем?

– Это личное, – поджала Клавдия тонкие губы.

– И все же? – требовательно глянул на нее Новиков. – Я хотел бы знать. В убийстве Натальи Ягушевой вам что-то напомнило убийство вашей племянницы. Было что-то общее?

– Нет. Ничего общего. Возраст только. Моей Бэлле, как и Ягушевой, было двадцать пять лет.

По тому, как часто она сглатывала и судорожно теребила авторучку в руках, было понятно, что рана ее еще не затянулась. Ей по-прежнему было больно об этом вспоминать.

– И место… Как-то уж слишком: подложить труп к родной бабке. Вы же не думаете, что Петровна ее убила? – глянула на него Клавдия с легкой ухмылкой.