– Привет, меня зовут Мэтью.

– Я Джен.

– Первые сутки на тропе? – спросил он.

– Да, мы с друзьями только начали наше путешествие. Планируем пройти отсюда на юг, перегруппироваться, а потом отправиться на север.

– Круто. В таком случае, вероятно, это наша не последняя встреча.

Когда Мэтью ушел, я быстро набрала воды и включила налобный фонарик, чтобы подсветить дорогу обратно. Короткий разговор позволил мне переключить внимание. Мэтью был первым человеком, с которым я познакомилась на Аппалачской тропе, и это придало походу ощущение реальности. Было очень приятно встретить незнакомца и почувствовать с ним связь общей целью. К тому же я называла себя «тропоходцем». Мне нравилось, как это звучит.

Вернувшись в убежище, я установила туристическую газовую плиту и с нетерпением поставила на конфорку кастрюлю с мутной водой и макаронами в форме ракушек с сыроподобной массой. Температура на улице была гораздо ниже нуля, поэтому приготовление ужина заняло больше времени, чем ожидалось. Пока я смотрела на неподвижную воду с мыслями, когда же она закипит, мои пальцы онемели до боли. Через пятнадцать минут от воды пошел пар, но она все еще не бурлила, и, недотерпев, я решила, что лапша уже достаточно долго замачивается. Дрожащими руками я подняла кастрюлю, слила коричневую воду и, добавив сыр в виде оранжевой жижи, нелепо перемешала соус с макаронами.

Поднеся вилку ко рту, я попробовала получившееся блюдо. На вкус оно мне напомнило жидкий сыр и яичную скорлупу. Мне удалось проглотить лишь несколько макаронин, прежде чем ослабленный организм и ярко выраженный рвотный рефлекс дали о себе знать. Будучи все еще голодной и не зная, что делать с остатками еды, я с позором вернулась к водопою и выбросила их в ближайший куст. Погрузив кастрюлю в ручей, я попыталась отмыть сырный налет. Я прекрасно понимала, что не стоит так делать, но мне было настолько дурно и холодно, что я просто не нашла в себе сил поступить иначе. Подготовившись ко сну, я бросила сумку с едой и грязные кухонные принадлежности в рюкзак и прислонила его к стенке укрытия, а затем втиснула свою поролоновую подушку и спальный мешок между Сарой и Мэтью.

– Спокойной ночи, Джен, – сказала Сара.

– Спокойной ночи, – ответила я.

Затем, посмотрев на пустой спальный мешок рядом с ней, я спросила:

– А где Даг?

– Даг подвешивает рюкзак с едой на трос, чтобы до него не добрались медведи. Он должен вернуться с минуты на минуту.

– Ну, хорошо. Тогда увидимся с ним утром.

Я обращала внимание на металлические тросы, висевшие на дереве рядом с приютом, но понятия не имела, что они нужны для того, чтобы подвешивать на них еду.

Я сразу вспомнила о рюкзаке, полном еды и грязной посуды, который облокотила на одну из стен. До него с легкостью могли добраться мыши или, что еще хуже, медведи. Мне очень хотелось встретить медведя на тропе, но не в первую же ночь и не потому, что я сделала что-то не так. Мне было досадно оттого, что я не знала, как правильно готовить, мыть посуду и куда подвешивать еду. Простейшие бытовые задачи автоматически приобретали новый уровень сложности во время похода. Даже такие действия, как попить воды, найти место, где можно переодеться и выплюнуть зубную пасту, превратились в определенного рода препятствия.

Я чувствовала себя неподготовленной к первой ночи в таких условиях и была подавлена мыслью, что мне предстоит провести здесь несколько месяцев. Я пыталась заснуть, но не могла унять дрожь, а деревянные половицы были слишком жесткими, чтобы удобно на них расположиться. Пока я лежала на левом боку, у меня разболелось бедро, потом я перелегла на спину, затем разболелась и она. Когда я легла на правый бок, у меня онемела рука, затем я старалась лежать на животе, и боль от жестких деревянных досок заставила меня вновь перевернуться на бок. Я чувствовала себя цыпленком, замороженным в морозилке.

Тепло и мягкое сияние солнечных лучей, разбудивших меня на следующее утро, принесли долгожданное облегчение. Бо льшую часть ночи я провела, вглядываясь в темноту и ожидая восхода солнца. И когда первые утренние лучи заглянули под наш навес, все в убежище зашевелились. Одни разжигали печки, чтобы приготовить теплый завтрак, другие снимали еду с ближайших тросов и забирались в спальные мешки, чтобы полакомиться печеньками прямо в постели. Я не хотела готовить, не хотела приковывать внимание к тому, что мой пакет с едой лежит в рюкзаке рядом с убежищем, и, в отличие от четверки «персиков Джорджии», я не знала, как переодеться в спальном мешке. Последнее не имело большого значения, поскольку вся одежда уже была на мне. Я решила, что лучшим вариантом будет свернуть спальный мешок, засунуть его в рюкзак и отправиться в поход. Я повернулась к Саре, у которой на верхней губе были крошки от печенья.

– Эй! Думаю, мне пора отправляться.

– Хорошо, мы не будем слишком задерживаться. Но если вдруг нам не удастся тебя догнать, помни, ты не покинешь Спрингер без нас.

– Уверена, мы еще увидимся, – рассмеявшись, ответила я.

Затем, выскочив из приюта, я собрала рюкзак и отправилась в лес.

На второй день путешествия меня ждал сложный подъем, снежные хлопья и мучительная боль. Несмотря на то что я только отправилась в путешествие, у меня уже выработалась привычка. Спустя тридцать-сорок минут плечи начинали ныть, а руки неметь. Тогда я делала небольшой перерыв, снимала рюкзак и давала себе отдохнуть до момента, пока кровоснабжение не восстанавливалось. Затем я отправлялась в путь дальше. Не могу сказать, что рюкзак был безумно тяжелым: по моим подсчетам, вместе со снаряжением, едой и водой он весил, наверное, килограммов тринадцать, но, в отличие от большинства туристов, я никогда его не взвешивала. Вес был спорной темой среди путешественников. Те, у кого действительно тяжелые рюкзаки (более двадцати килограммов), несут их с гордостью, несмотря на боль в спине. Они медленнее ходят, но чувствуют себя выносливыми и готовыми ко всему. С другой стороны, туристы, путешествующие налегке, изо дня в день борются за то, чтобы уменьшить свой семикилограммовый груз на долю унции. Они ходят быстрее и получают меньше травм, но жертвуют комфортом в кемпингах. Я не относила себя ни к одной категории, и мой мозг говорил мне, что с таким рюкзаком можно легко справиться, но спина твердила обратное. Боль, пульсирующая в узких, костлявых плечах, была отчасти моей виной: вместо покупки нового рюкзака я отправилась в кладовку на нижнем этаже родительского дома и, порывшись в спальных мешках тринадцатилетней давности, нашла старый, который мой брат обычно брал в летний лагерь. Его выцветший серый цвет и потертый поясной ремень, конечно, не смотрелись гламурно, но, по крайней мере, у меня была возможность им воспользоваться.

Невозможно представить, что десять процентов людей сойдут с дистанции, не дойдя до границы Северной Каролины, а еще шестьдесят – не пройдя и половины пути.

За первые сутки на тропе мне повстречались двадцать пять-тридцать туристов, направлявшихся на север. Со всеми из них я здоровалась. Некоторые останавливались, чтобы поговорить, другие просто кивали и шли дальше. Невозможно представить, что десять процентов людей сойдут с дистанции, не дойдя до границы Северной Каролины, а еще шестьдесят – не пройдя и половины пути. И только один из четырех встреченных мною туристов с открытым ясным взглядом дойдет до конца маршрута. Думаю, большинство людей оценивают потенциальных участников похода по их телосложению, опыту и весу рюкзака, но я предсказывала их шансы на успех по выражению лица. Если человек улыбался во время снежных бурь и в голых лесах Северной Джорджии, неся на спине громоздкий рюкзак, я могла предположить, что он дойдет до Катадин. Если же он грубо здоровался, не поднимал глаз или бубнил себе что-то под нос, когда я проходила мимо, было понятно, что шансы у него невелики. По мере того как солнце заходило за горизонт, я встречала все меньше и меньше людей. Темнеющее небо означало, что большинство туристов уже ищут, где бы им переночевать, но мои друзья так меня и не догнали. В надежде, что Сара и Даг не так сильно отстают от меня, я решила передохнуть и дождаться их. Мы договорились, что, скорее всего, не будем проводить каждую ночь вместе во время путешествия в Спрингер, но мне казалось, что я еще не готова лечь в одиночестве.

Я присела поужинать на поваленное дерево. Готовить не хотелось, поэтому я заменила горячую еду энергетическим батончиком и смесью быстрого приготовления. Это безусловно было лучше, чем полусырая еда из кастрюли. Из-за низкой температуры мне пришлось облизывать батончик, как мороженое. Даг и Сара так и не появились после ужина. Поблизости не было ни одного убежища, и, с друзьями или без них, мне пришлось искать место, чтобы разбить палатку. Начав искать ровную поверхность, я услышала шаги позади себя. Повернувшись, увидела поднимавшихся Сару и Дага, и на меня нахлынула волна облегчения от осознания, что мне не придется ставить палатку в одиночку.

Вместе мы прошли еще сотню метров и наткнулись на импровизированный кемпинг. В его дальнем углу стояла одна темно-синяя палатка, но никаких признаков жизни она не выдавала. Мы втроем, уставшие и готовые остановиться, нашли два места на ровной поверхности неподалеку от тропы и приступили к установке. Я была более чем счастлива спать на земле после того, как накануне вечером без устали ворочалась на половицах убежища. Но меня расстроило то, сколько времени мы потратили на установку палатки. Дома я несколько раз практиковалась в ее установке, но сегодня из-за холода колья было невозможно воткнуть в мерзлую землю. Мои пальцы настолько онемели, что я едва могла расстегнуть молнию и завязать узлы. Наконец спустя тридцать минут я закончила устанавливать палатку: конструкция была кривой, а ткань, образующая стены, провисла. Я подошла к Саре и Дагу, чтобы пожелать доброй ночи. Пока мы разговаривали о прошедшем дне и обсуждали план на утро, из той самой палатки в углу кемпинга послышался шорох. Мы наблюдали за тем, как синяя от дождя накидка медленно открылась и из нее показалась красная шерстяная шапочка. Молодая женщина с темными волосами и бледным лицом смотрела на нас красными заплаканными глазами.

– Я лишь хотела посмотреть, кто здесь, – сказала она.

А затем так же быстро, как и появилась, красная шапочка исчезла, и накидка вновь оказалась застегнутой. Только когда я забралась в спальный мешок и наступила ночь, я расслышала ее приглушенные всхлипывания и надрывные звуки, разносимые ветром.

Почему она плакала? Может быть, она была напугана или чувствовала себя одиноко? Или же ей было холодно? (Иногда мне тоже хотелось плакать из-за этого собачьего холода, но я понимала, что мои слезные протоки просто-напросто замерзли.) Я подумала, не окажется ли она одной из тех десяти процентов, что сойдут с тропы в течение первой недели. Затем пришло осознание, что, судя по статистике, только один из нас четверых в кемпинге закончит маршрут. Это пугало.

Я никак не могла уснуть, мне очень хотелось помочь своей малознакомой соседке. Возможно, ей нужен был совет, или слова поддержки, или физическая помощь: я не понимала, что именно могу сделать для нее. Неужели Сара и Даг не слышат ее плача? Почему они ничего не делают? В обществе принято позволять людям горевать в одиночку, особенно если ты не знаешь человека. Но на этом далеком и безжизненном склоне горы жестоко позволять кому-то плакать в одиночестве, учитывая то, как близко мы находимся. В итоге я так и не смогла перебороть себя и смириться с ее всхлипами и, когда ее сопение стало тише, тихонько помолилась за нее. Я решила, что в своем дальнейшем путешествии буду стараться помогать людям, которые испытывают трудности, независимо от того, знакомы мы или нет.