Уоррен заново собирает насос, собираясь прогнать его на тестах, так что ближайшее время он будет занят. Ковбой отступает в темноту ангара. Дельты, полностью готовые ко взлету, нависают над ним, не хватает лишь пилота, который способен их оживить. Руки Ковбоя тянутся вверх, чтобы коснуться гладкого днища, эпоксидной «утки», направленного вниз обтекателя радара. Ковбой словно гладит этого матово-черного зверя, слишком опасного, чтобы стать домашним питомцем. И для того чтобы вырваться на свободу, ему нужен лишь пилот и цель.

Он передвигает лестницу от панели доступа к двигателю – к кабине пилота, и забирается в кресло, много лет назад сливавшееся с его телом. Душу греют знакомые запахи металла и резины. Он закрывает глаза и вспоминает пронизанную яркими вспышками ночь, внезапный проблеск извергающегося топлива, безумную погоню, когда он, несясь на сверхзвуковой скорости, мчался и петлял среди холмов и долин Озарка, как легавые сидели у него на хвосте, когда он так рвался домой…

Его первая дельта называлась «Полуночное солнце», но разобравшись, что же происходит на самом деле, Ковбой сменил название корабля. Он, как и другие дельтажокеи, появился не потому, что так «порешал рынок», а потому, что они были воплощением настоящего мифа. Они доставляли почту через высокий купол ночи – пусть угнетатели и стремились этому воспрепятствовать. Они поддерживали пылающий в темноте свет, становясь надеждой цвета форсажного пламени. Они были последними свободными американцами, вышедшими на большую дорогу.

И эти знания стали его жизнью. Он принял это полупрезрительное, снисходительное прозвище, которое дали ему остальные, он жил этим, он стал Ковбоем, воздушным жокеем. И перестал откликаться на другое имя. Стал лучшим. Поднялся в сферы, недоступные более никому. И свою следующую дельту он назвал «Пони Экспресс». И доставлял почту на нем столько, сколько это было возможно. А потом времена изменились. И с ними – способы доставки. Он стал каким-то мальчишкой, а не жокеем. Глаза, раньше напряженно вглядывались в ночную тьму, высматривая инфракрасную сигнатуру легавых, патрулирующих в боевых машинах над прерией, теперь разглядывают крошечную бронированную кабину, и все, что он видит, – пульты управления. Он по-прежнему лучший, по-прежнему доставляет почту. Он ерзает на своем сиденье. Кантри-свинг затихает, и в глухой тишине Ковбой слышит лишь жужжание токарного станка Уоррена. И чувствует беспокойство, которому нет названия…

Глава 2

СЕГОДНЯ/ДА

Тела вспыхивают и гаснут среди вспышек лазеров: вот – полупрозрачный блеск глаз, подведенных темно-красной тушью или вскинутых к скрытым за звездно-блестящим потолком небесам; вот – электрические волосы, на которых пляшут модные статические разряды; вот – бело-голубое свечение зубов, окаймленных темным пламенем и пронзенных вытянутым вперед языком. Танцплощадка открыта для всех. Музыка громкая и зажигательная, но многие из присутствующих на танцполе пляшут под музыку, слышимую лишь им, подаваемую на кристаллы, деликатно подключенные к слуховым нервам, а то и вовсе трясутся под звуки, доносящиеся из наушников, ловящих любой из двенадцати каналов бара… Люди аритмично дергаются, не обращая друг на друга никакого внимания. Требуется идеальный контроль, но случаются и несчастные случаи – столкновения, шквал ударов кулаками и локтями – и очередной несчастный выползает с танцпола, скуля и прижимая к груди окровавленную руку, совершенно незаметный для неистовой толпы. Танцоры в «Aujourd’Oui» кажутся Саре подергивающейся массой гибнущей плоти, окровавленной, бесчувственной, смертной. Скованной оковами земного праха. Они – мясо. Она охотник, и Ласка ей верна как никогда.

новоетелоновоетелоновоетелоново

ХОЧЕШЬ НОВОЕ ТЕЛО? ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ? СО СМЕННЫМИ ЧАСТЯМИ? МОДНОЕ? ПОЛУЧИ ЕГО НЕМЕДЛЕННО!

етелоновоетелоновоетелоновоетело

У телодизайнерши сверкающие фиолетовые глаза, а скулы – словно вырезаны скульптором из слоновой кости. Ее мелированные волосы уложены в архитектурно совершенный ирокез в форме рыбьего плавника. Мускулы у нее как у кошки, а рот похож на жестокий цветок.

– Волосы укоротим, точно, – сказала она. – Их давно не носят распущенными. – Ее пальцы метнулись вперед и ухватили Сару за подбородок, заставив ту склонить голову к холодному северному свету. Острые ногти были выкрашены в фиолетовый оттенок, в цвет глаз. Сара угрюмо глянула на женщину, и телодизайнерша улыбнулась. – На подбородке небольшая ямочка, точно, – говорит она. – Сделаем подбородок поупрямей. Кончик носа можно изменить; он слишком вздернут. Челюсть нужно выровнять – резак я принесу завтра. И, конечно же, мы удалим шрамы. Они должны исчезнуть.

Пальцы с фиолетовыми ноготками сдавили подбородок сильнее, и Сара скривила губы. Дизайнерша убрала руку и развернулась:

– Каннингем, может, подберем другую девчонку? – спросила она. – У нее совершенно нет никакого стиля. Она не умеет грациозно ходить. Она огромная, неуклюжая. Она – ничто. Просто грязь под ногами.

Одетый в коричневый костюм Каннингем сидел молча. На его безразличном, незапоминающемся лице не было ни единой эмоции. Когда зазвучал его тихий, спокойный и в то же время властный голос, Сара подумала, что так мог бы говорить компьютер – столь безразлично это звучало:

– У нашей Сары есть стиль, Огнецветка. Стиль и дисциплина. И ты должна придать всему этому форму, вылепить ее, как скульптор. Ее стиль должен стать заряженным оружием. Я тебе укажу, что сделать, – и ты это сделаешь. А когда мы скажем Саре, она пробьет то, что должна пробить. – Он глянул на Сару спокойными карими глазами. – Верно, Сара?

Сара не ответила. Вместо этого она глянула на телодизайнершу и ухмыльнулась, обнажив зубы:

– Ах, Огнецветка, позволь мне поохотиться на тебя как-нибудь ночью. Я покажу тебе, что такое настоящий стиль.

Дизайнерша закатила глаза.

– Дешевые штучки проклятых грязнуль, – фыркнула она, но на шаг все-таки отступила. Сара усмехнулась.

– И да, Огнецветка, – обронил Каннингем, – не трогай ее шрамы. Они расскажут нашей принцессе столько нового: об этой жестокой земной реальности, которую она помогла создать. Поведает, что именно она правит этим миром. Тем самым, в который она почти уже влюблена. Да, – повторил он. – Не трогай ее шрамы. – Он впервые улыбнулся: мышцы чуть дернулись, словно были скованы жидким азотом. – Нашей принцессе понравятся эти шрамы. Она будет влюблена в них до тех самых пор, пока не станет слишком поздно.

ПОБЕДИТЕЛИ /ДА ПРОИГРАВШИЕ /ДА

«Aujourd’Oui» – жокей-бар, и кого здесь только нет: лунные жокеи и жокеи с платформ, жокеи с астероидов, резак-жокеи и силовые жокеи – все они снисходят до того, чтобы позволить мальчишкам и девчонкам из «земной грязи» выйти с ними рядом на танцпол. Эти подростки крутятся вокруг, надеясь стать новыми жокеями, или разделить с ними постель, или просто хотят оказаться неподалеку, прикоснуться к их телу на танцплощадке, впитать частичку их сияния. Жокеи таскают жилеты и куртки форменных цветов, украшенные эмблемами их компаний: «Хьюз», «Пфайзер», «Тошиба», «Туполев», «АРАМКО» – эмблемами победителей в Каменной Войне, которые с беззаботной гордостью носят те, кто помог им завоевать место в небе. Рост Сары – шесть футов три дюйма, и сейчас она крадется через весь танцпол, накинув на плечи черный атласный жакет, украшенный на спине белым журавлем, взлетающим к звездному небосводу, в окружении множества хромированных китайских иероглифов. Это эмблема небольшой компании, ведущей свой бизнес где-то в Сингапуре. Его редко можно увидеть здесь, в Свободной зоне Флориды. Ее лицо незнакомо постоянным посетителям, но в душе она все-таки лелеет смутную надежду, что появление незнакомки менее диковинно, чем если бы она надела куртку с эмблемой «Туполева» или «Кикуйю Оптикс ИГ».

Ее обновленное лицо бледно как снег, типичный для Флориды загар исчез, глаза обильно подведены темным. Иссиня-черные волосы, выстриженные по бокам и длинные на макушке, заплетены на затылке в две тонкие косички, спадающие на спину. В ушах серьги из хромированной стали – настолько огромные, что касаются плеч. Огнецветка расширила ее и без того широкие плечи и сузила ей бедра. Лицо узкое, острое, волосы на лбу растут вдовьим мысом, и все вместе это выглядит как выстроившиеся в ряд наконечники стрел, как кумулятивный заряд – именно этого и требовал Каннингем. На ней черные танцевальные туфли со шнуровкой на лодыжках и темно-фиолетовый стрейчевый комбинезон – подтяжки обрамляют ее грудь, так что соски, сделанные Огнецветкой более заметными, угрожающе торчат вперед. На ней рубашка из прозрачной ткани, усыпанной серебром; и к ней – шейный платок из черного шелка. В оптические центры лобной доли мозга вживлен приемник, отслеживающий полицейские передачи, и теперь поверх ее обычного зрения неустанно горит янтарным цветом светодиод.

Это все подарки от Каннингема. А вот слившиеся с сетью нервы – ее собственные. Как и Ласка.

«Я ЛЮБЛЮ СВОИ ГЛАЗА КИКУЙЮ», ПАНЧИТ ПРИМО-ПОРНОСТАР РОД МАКЛИШ, «А С ПОМОЩЬЮ ИНФРАКРАСНОЙ ОПЦИИ Я МОГУ ОПРЕДЕЛИТЬ, ВОЗБУЖДЕНА МОЯ ПАРТНЕРША ИЛИ Я ПРОСТО ПЯЛЮ СИЛИКОН»

«Кикуйю Оптикс ИГ»,

Подразделение «Микоян-Гуревич»

Впервые она встретила Каннингема в другом баре, в «Голубом Шелке». Сара по контракту работала с Лаской, но зацепер, гонец, вцепившийся зубами в кусок больший, чем мог проглотить, и сам был на прошивке – ей пришлось залечивать синяки. К счастью, товар удалось вернуть, и, поскольку договор был заключен через посредников, ей заплатили эндорфинами, что было не так уж плохо, ведь некоторые из них были нужны и ей самой.

На задней стороне бедра синяк, и поэтому она не может сидеть; так что она прислоняется спиной к барной стойке и принимается потягивать ром с лаймом. Аудиосистема «Голубого шелка» мурлычет островные мелодии, и это приятно успокаивает ее расшатанные нервы.

«Голубой Шелк» принадлежит уроженцу Вест-Индии, бывшему резак-жокею по имени Морис. Во время Каменной Войны он оказался на стороне проигравших. У него глаза старой модели «Цейса», а на лодыжках и запястьях – гнезда для чипов, как тогда было модно у военных. На стенах висят фотографии его друзей – героев той войны, все они в лазурных шелковых шейных платках элитного корпуса космической обороны, и большинство портретов обрамлены черными траурными лентами, которые с годами выцветают и становятся фиолетовыми.

Саре интересно, что видели его цейсовские глаза. Видели ли они рентгеновские вспышки, последовавшие за ними запуски глыб весом в десять тысяч тонн с помощью орбитальных двигателей, которые прорывались сквозь атмосферу и обрушивались на города Земли? Искусственные метеориты, каждый обладающий мощью ядерного взрыва, сначала упали в восточном полушарии, на Момбасу и Калькутту, и к тому времени, когда планета повернулась и мишенью стало уже западное полушарие, Земля сдалась – но орбитальные компании посчитали, что Запад недостаточно хорошо их понял, и камни упали снова. Сбой в системе связи, так это объяснили. Миллиарды людей на Земле прекрасно понимали, что произошло на самом деле.

Саре тогда было десять. Когда три огромные глыбы уничтожили Атланту и убили ее мать, девочка находилась на экскурсии в Молодежном Реабилитационном лагере близ Стоун-Маунтин. Ее восьмилетний брат Дауд остался под развалинами, но соседи услышали его крики и смогли его вытащить. Потом Сара с братом очень долго скитались по приютам, а затем оказались в Тампе у отца, которого не видели и не слышали с тех пор, как Саре исполнилось три года. Социальный работник вел девочку за руку по обветшалой лестнице, а Сара сжимала ручонку Дауда. В коридорах воняло мочой, на втором этаже, у лестницы валялась расчлененная кукла, разломанная на кучу кусков, подобно всем нациям Земли, подобно жизням множества людей. Когда дверь квартиры отворилась, она увидела мужчину, глаза которого слезились от выпитого алкоголя, а рубашка была покрыта пятнами пота. Незнакомец скользнул непонимающим взглядом по Саре и Дауду, а потом уставился на социального работника. Тот вручил ему документы и сказал: