Именно Сара долгие годы прятала его от реальной жизни; а теперь он прячется от всех опасностей в плену эндорфинов. Отец был сумасшедшим садистом и половина шрамов, покрывающих тело Сары, должен был получить Дауд: она неоднократно закрывала его своим телом. Эти нескончаемые побои научили ее сопротивляться, сделали ее сильной, но все же она не могла постоянно находиться рядом с братом. Старик понял, что Дауд слаб и пользовался этим. Саре было четырнадцать, когда она сбежала из дома с первым же мужчиной, который пообещал защитить ее от всех невзгод. Через два года, когда ей наконец удалось отработать свой первый контракт и вернуться за Даудом, выяснилось, что он уже прочно сидит на игле. Она привела его в свой новый дом, туда, где она сама и работала – больше ей было некуда его вести, – и там он научился зарабатывать на жизнь так же, как в свое время зарабатывала и она. И сейчас, когда они находятся на улице, вылечить Дауда от его пристрастия невозможно.

Если бы она тогда не сдалась… Если бы не убежала… Возможно, она могла бы его защитить. Теперь она будет сильной.

Она возвращается в гостиную и видит, что Дауд по-прежнему лежит на диване: одна сандалия соскочила с ноги, запутавшись ремешками между пальцами ног. Из ноздрей поднимается дым. Чучело сидит рядом и потягивает пиво.

– Ты хромаешь? – Чучело поднимает взгляд на нее. – Помассировать тебе ноги?

– Нет, – поспешно отвечает Сара, но в следующий миг она понимает, что получилось слишком резко и пытается изменить тон. – Нет, – повторяет она с улыбкой. – Это ушиб кости. От прикосновений только хуже.

ИСКУССТВЕННЫЕ СНЫ

«Пластиковая Девчонка» – это образец прекрасной жизни для любой проститутки. Здесь есть изолированная танцевальная комната, где с помощью специальной гарнитуры можно загрузить себе в мозги любую порнографию, какую только хочешь, или ввести себя в состояние любой эйфории – особенно если боишься пустить наркоту по венам: тем более что фармацевтические орбитальные компании поставляют это все абсолютно бесплатно, как рекламу своей продукции. Танцовщицы находятся за зеркальной стойкой в задней части бара, который оборудован аркадными играми, так что, если ты выиграешь, замкнутся определенные электронные цепи – и с танцующей девчонки падает вся одежда. А если выиграешь по-крупному – свалится одежда со всех танцовщиц.

Сара находится в большой гостиной: духовая музыка, затянутые красной кожей кабинки, медные украшения. В комнату, расположенную дальше по коридору – тихую, отделанную серебристым металлом и темным деревом, возможно, последним красным деревом в Юго-Восточной Азии, – она никогда не попадет. Та комната предназначена для «больших парней», управляющих этим опасным миром. И хотя на ее двери нет таблички «ЖЕНЩИНАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», с таким же успехом она могла бы там быть. Пусть сейчас Сара и работает на себя, пользуясь определенным уважением, но она всего лишь расходное «мясо». Хотя, конечно, более высокого уровня, чем была когда-то.

Но, будем говорить откровенно, красная комната очень даже мила. Чуть выше уровня глаз парят голограммы – разноцветные спирали, похожие на нити ДНК, разбрасывающие блики на хрустальные бокалы с игристым ликером в руках у гостей; на каждом столе расположены сокеты для компьютерных дек, с помощью которых можно проследить, что творится в мире; а еще здесь уйма девушек с улучшенными бюстами и лицами – эти девицы в обтягивающих пластиковых корсетах подходят к каждому столу, подносят вам заказанный напиток и с абсолютно одинаковыми белоснежными улыбками наблюдают, как вы подносите кредитную карту к терминалу и выстукиваете на экране ногтем щедрые чаевые.

Сара готова к встрече с Каннингемом: на ней темно-синяя куртка, способная выдержать удар до четырехсот деканьютонов, и брюки на триста тридцать. Вдобавок Сара наняла пару своих собратьев, расплатившись с ними эндорфинами, и теперь парни слоняются по бару, готовясь при необходимости заняться Каннингемом и его приятелями. Сара прекрасно понимает, что сейчас ей нужна чистая голова, и потому девушка снизила дозу эндорфинов, так что боль в бедре чувствуется по-прежнему, и она все так же не может сидеть.

Дожидаясь Каннингема, девушка стоит у маленького столика, потягивая ром с лаймом. И вот наконец появляется долгожданный гость. Компанейское лицо, карие глаза, каштановые волосы, коричневый костюм. Мягкий голос, нашептывающий искусительные речи о прекрасных местах, где она никогда не была, местах, где нет боли и зла, и лишь алмазы горят на черном бархате ночи.

– Ладно, Каннингем, – говорит она. – К делу.

Каннингем бросает короткий взгляд на зеркало за ее спиной.

– Ты пришла с друзьями?

– Мы ведь незнакомы.

– Ты позвонила Гетману?

Она кивает.

– Он тебя нахваливал, но ты работаешь не на него. Возможно, он просто отдает долг. Так что я предпочитаю не рисковать.

– Понятно. – Он достает из внутреннего кармана компьютерную деку и подключает ее к разъему. В глубине темной столешницы загорается бледно-янтарный экран, на котором горит ряд цифр. – Мы предлагаем это в долларах.

Сара чувствует, как по нервам скользит металл, как он касается ее языка. Хорошие суммы.

– Долларов? – спрашивает она. – Смеешься?

– Золото? – Рядом появляются новые цифры.

Она отхлебывает рома.

– Тяжело тащить.

– Акции. Или наркота. Выбирай сама.

– Какие акции? И что за наркотики?

– Выбирай сама.

– Полимиксин-фенилдорфин Ню. Их сейчас не хватает.

Каннингем хмурится.

– Как угодно. Но через три недели – или около того – его будет завались.

Она вызывающе смотрит на него:

– Привез его с собой с орбиты?

Он пытается держать лицо, но на виске пульсирует тонкая венка.

– Нет, – отвечает он. – Но на твоем месте я бы попробовал хлорамфенилдорфин. «Пфайзер» создает искусственный дефицит – и он продлится несколько месяцев. В нем мы готовы дать столько. Качество высокое, только что с орбиты.

Сара смотрит на янтарные цифры и кивает.

– Приемлемо. Половину вперед.

– Десять процентов сейчас, – говорит Каннингем. – Тридцать по завершении обучения. Остальное после окончания контракта, независимо от того, справишься ты или нет.

Она следит взглядом за одной из голограмм бара: цвета настолько чистые и яркие, словно они сейчас находятся в вакууме. Вакуум, думает она. Акции – это, конечно, неплохо, но с помощью наркотиков можно добиться большего. Каннингем предлагает ей оплату наркотиками по их цене на орбите, где они производятся и где их себестоимость стремится к абсолютному нулю. Здесь, на улице, они стоят намного дороже, и она сможет купить гораздо больше акций, чем ей предложено. Десять процентов – это намного больше, чем она заработала вчера, охотясь за тем ублюдком.

Чтобы попасть на орбиту, нужно обладать навыками, которые там требуются. Таких навыков у Сары нет.

Но есть и другой способ оказаться там: орбиталы не смогут отказать владельцу достаточно большого пакета акций. Жители верха высасывают из Земли ее оставшиеся богатства, и, если им помочь и скупить достаточно акций – можно будет вырваться из этой грязи. Сара подсчитывает в уме – этих денег почти достаточно. Почти достаточно на то, чтобы купить пару билетов на вершину гравитационного колодца.

Она подносит стакан к губам.

– Четверть сейчас, – говорит она. – А потом я позволю тебе угостить меня выпивкой, и ты сможешь мне рассказать, какого толка услуга тебе нужна.

Каннингем поворачивается и подает знак одной из улыбающихся девушек, затянутых в корсет.

– Все очень просто, – говорит он, глядя на нее все теми же ледяными глазами. – Мы хотим, чтобы кое-кто в тебя влюбился. Всего на одну ночь.

ТВОЙ ЛЮБОВНИК ИЩЕТ КОГО-НИБУДЬ ПОМОЛОЖЕ? СТАНЬ ТОЙ, КОГО ОН ИЩЕТ!

– Принцессе около восьмидесяти лет, – говорит Каннингем, передавая Саре голограмму, изображающую светлокожую блондинку лет двадцати. Незнакомка одета в какое-то подобие кружевной блузки, из-под которой видны округлые плечи и впадинки ключиц. У девицы, которая кажется такой невинной и ранимой, голубые глаза Дауда – прозрачные, как вода, – а на груди виднеются веснушки.

– Мы полагаем, что он родом из России, – продолжает Каннингем, – но «бюро Королева» всегда было засекреченным, и полного списка руководителей и конструкторов у нас нет. Когда ему предложили получить новое тело, он попросил стать женщиной. Поскольку он был достаточно важен, ему пошли навстречу, но при этом понизили в должности: они часто меняют старых сотрудников, чтобы заменить их на новых. Сейчас она выполняет обязанности курьера.

Ничего необычного, думает Сара. Порнографию сейчас заливают прямо в мозг, и за счет этого можно попробовать любые удовольствия, какие только хочешь. Ну, а если ты достаточно богат, то сможешь обзавестись новым телом, соответствующим твоим вкусам. Но технология передачи личности несовершенна – порой при этом теряются какие-то кусочки воспоминаний, способностей, черт характера, которые могли бы оказаться полезны. Чем больше у тебя было тел, тем сильнее изношен твой разум. Получил новое тело и потерял часть себя? Ты будешь понижен в должности до тех пор, пока не проявишь свои новые способности.

– Как ее теперь зовут? – спрашивает она.

– Уверен, она тебе расскажет. А пока для удобства будем звать ее Принцессой.

Сара пожимает плечами. Во всей этой операции – безумное множество правил, и, похоже, большинство из них существует лишь для того, чтобы проверить ее способность к послушанию.

– Тело поменялось, но ориентация осталась прежней. Изменился лишь стиль любви, – говорит Каннингем. – Стоило Принцессе приступить к новой работе, и у нее проявились весьма специфические черты характера. Когда она находится на земле, ей нравится бродить по трущобам. Она находит себе кого-нибудь из низших слоев – иногда из «грязи», но чаще из жокеев, – и забирает ее домой на день или два. Ей хочется завести себе какую-нибудь зверушку – поопаснее, погрязнее. И чтобы она была немного грубовата. Уличная девка. Но при этом та должна быть достаточно цивилизованной, чтобы знать, как доставить удовольствие. И не из соломенных.

– Я должна сыграть эту роль? – спрашивает Сара без всякого удивления. – Ее любимой зверушки?

– Мы следили за тобой. Ты пять лет была лицензированной проституткой. Твои предыдущие работодатели хорошо тебя оценили.

– Пять с половиной, – поправляет она. – И я не занималась девушками.

– На самом деле он мужчина. Старик. Почему тебя это так беспокоит?

Сара смотрит на веснушчатую белокурую девчонку на голограмме, пытаясь разглядеть в ее глазах русского старика. Когда Сара работала в борделе, все ее клиенты хотели одного и того же: чтобы она воплотила их личную фантазию – реально, но не слишком, чтобы она испытала подлинный оргазм – но не почувствовала подлинную страсть. Чтобы она осталась резиновой куклой, воплощением тех фантазий, которые спрятаны в подсознании, тех мыслей, от которых следовало быстро избавиться и которые ни в коем случае не надо было забирать с собой домой. И если эти их фантазии не воплощались – это почему-то всегда их расстраивало. Сара быстро научилась исполнять эти мечты.

Он ничем не отличается от остальных стариков, думает она, рассматривая изображение. Совершенно не отличается. Все они хотят власти – власти над своей плотью и плотью другого человека. Да и платят они не столько за секс, сколько за власть над сексом, над тем самым сексом, что может начать их контролировать. И поэтому они используют свою страсть, чтобы контролировать других. И она прекрасно понимает, что для них значит этот контроль.

Она поднимает взгляд на Каннингема:

– Тебе тоже дали новое тело? – спрашивает она. – Максимально незаметное? Или это Огнецветка обработала тебя так, чтобы ты не отличался от остальных?

Его взгляд все так же спокоен. Его, или ее, совершенно не трогают эти слова.

– Этого я не могу сказать.