Ночью я спал плохо, так как знал, что спичечный коробок и деньги по-прежнему находятся в квартире. Казалось, эти предметы обладали некой силой тяжести, которая путала мои мысли, и я несколько часов проворочался в кровати. Уснул только тогда, когда сдался и перестал бороться с бессонницей.

Мне снилось, что я на дне рождения друга, в его квартире. День рождения реально был, только во сне все казалось иным. Праздник, кстати, прошел неплохо, обычная встреча тех, кому за тридцать, на таких мероприятиях люди как правило больше едят, чем пьют. А если есть интернет или телевизор, то вечеринка перетекает в дискотеку под песни из Ютуба. Дискотеки бывают двух типов, но эти типы тесно переплетаются друг с другом: трэш и ностальгия по 90-м.

Помню, мы тогда включили песню 1997 года венгерской джи-фанк группы G-Play под названием «Пускай идет дождь», потому что именно в тот момент во мне зародилась основная идея рассказа, который я позже назвал «Из праха». Во сне, правда, по телевизору играла другая – это была песня «Из праха» группы Partytime. Именно с нее начинается действие моего рассказа. Песню я придумал сам, специально для рассказа. Мне не хотелось упоминать группу G-Play, потому что тогда бы мне пришлось писать об их певице, но, естественно, я не хотел прибегать к реальным персонажам в выдуманных историях; зачем втягивать реальных людей в вымышленный сюжет? Поэтому песня из рассказа очень похожа на «Пускай идет дождь», особенно с той точки зрения, что «Из праха» тоже хит 90-х, возникший под влиянием рэпа, и как и «Пускай идет дождь», это хроника реального убийства, а припев исполняет известная певица.

В рассказе идет речь о певице, так как мне показалось интересным, что в оригинальной песне куплеты описывают обстоятельства убийства со стороны, в то время как припев – это слова самой жертвы, причем она не просто говорит, а описывает свои чувства post mortem, то есть после своей смерти.

Таким образом, певица как в оригинальной, так и в придуманной мной песне играет роль покойника. Не уже умершего, но продолжающего жить в контексте песни, а умершего в процессе ее исполнения. То есть певица будто врата. Выступает в качестве посредника.

Поскольку я не музыкант, и меня вообще никогда не интересовала музыка, на самом деле, когда я думал о рассказе «Из праха», у меня в голове всегда играла «Пускай идет дождь». Однако сейчас, во сне, я услышал песню, о которой писал в рассказе, и во сне она звучала совершенно естественно, как будто реально существовала. Я четко слышал и прекрасно понимал каждое слово рэп-куплетов, а мощный, но меланхоличный припев заставил меня расчувствоваться прямо во сне. Для рассказа я придумал несколько строк припева, но совершенно не продумал мелодию, просодию и гармонику. Во сне песня ожила, и каким-то образом я понимал, что на этом дне рождения она существует из-за меня.

В клипе, как и в оригинале, лысые мужчины в солнцезащитных очках читают рэп в разных позах: на корточках, на коленях, опираясь на предметы вокруг, стоят на лестничных клетках типичных многоэтажек, сидят в уже закрывшихся клубах или на заднем сиденье полицейских автомобилей. Певицу камера показывала только в припеве: ее длинные светлые волосы были разбросаны в разные стороны; в этих кадрах она смотрела прямо перед собой, как мертвая, разевала рот и повторяла свои строчки. В первом припеве она лежала на полу, предположительно на месте убийства, потому что иногда крупным планом показывали подозрительные детали: трещину в стене, молоток на журнальном столике, опрокинутый стул со сломанной ножкой. В конце припева лицо певицы закрывают белой тканью.

В первом кадре следующего припева ткань снимают; певица разевает рот и повторяет текст припева, лежа на патологоанатомическом столе.

Я проснулся перед третьим.

Здесь все могло бы и закончиться. Очередная неудачная попытка выбиться в люди, очередное обещание, которое ни к чему не приведет, останется только несколько неприятных воспоминаний, кошмары и горький привкус во рту, после того как я признаю, что относительного успеха снова не удалось достичь. Я даже смог бы объяснить, почему не удалось, и пошел бы дальше навстречу очередной надежде. Такова природа человека. Ну тогда в следующий раз получится, говорим мы себе, пока у нас еще есть возможности.

Однако спустя пару недель я все же получил свой авторский экземпляр.

Это было типичное университетское издание, обложка неприятного красного цвета, какая-то непонятная размытая фотография на откровенно унылом титульном листе. На задней стороне пусто, бумага на ощупь как пластик, и ни следа дурманящего запаха свежей типографской краски, в который так легко влюбиться.

И тем не менее…

Я нашел свое имя в содержании, хотя оригинальное название рассказа в нем указано не было, или было, но я не сумел его прочитать. Кроме собственной фамилии я в общем-то ничего не смог понять в этом тексте, так как язык, на котором был издан сборник, не использовал ни латиницу, ни кириллицу, ни греческий алфавит, ни арабскую вязь. Не знай я, что передо мной текст, я бы скорее принял сборник за творческий эксперимент или практикум по каллиграфии, а не за антологию, но, кстати, не сказал бы, что текст, точнее эти якобы буквы выглядели эстетично. Знаю, некрасиво говорить так про другие культуры и языки, но эти значки, беспорядочно разбросанные по страницам, скорее походили на уличный мусор, при виде этих страниц у меня по спине пробежался мороз.

Но какая разница? Меня напечатали!

Здесь мне стоило остановиться, успокоиться на том, что сборник укрепит мою шаткую позицию в Академии писателей-фантастов, позволит публиковать умные посты, и я смогу поставить его на полку, чтобы показывать родственникам, как много всего я добился в последние годы. Но нет, конечно, я не мог здесь остановиться. Мне нужно было увидеть свою историю на этом необычном иностранном языке. Пускай я ни слова не пойму, но мне надо было убедиться, что перевод существует, как будто без него не могло существовать меня самого.

Мой рассказ был четвертым по счету. Мое имя было несколько искажено, но я списал это на то, что мы тоже переводим Жюля Верна на венгерский как Дюлу Верна. Конечно, я был рад, но как всегда искал подвох. И все-таки нашел.

Потому что название, которое я так хорошо знал, ведь это я дал его рассказу, на этом языке состояло, по-видимому, из четырех слов. Я бы радовался и дальше, но мой взгляд то и дело останавливался на пробелах между словами. Эти пробелы меня напрягали. Я намеренно назвал рассказ «Из праха». Люблю такие волнующе короткие заголовки. Я бы спокойно принял название, если бы в нем было два или три слова. На английский его можно перевести двумя словами, на немецкий, пожалуй, тремя. Кто знает, может, у этой народности нет выражения «из праха в прах», тогда каким-то образом им пришлось расширить название, например, «Человек, созданный из праха» или «Певица, созданная из праха и в прах обратившаяся», хотя в последнем случае язык скорее должен был обладать поэтической лаконичностью.

Это не давало мне покоя. Я снова отправил письмо редактору, но в ответ получил все то же оповещение об ошибке. Тогда написал Хекле, объяснив ситуацию, но и от нее тоже пришло оповещение об ошибке. Это было более чем возмутительно, хотя меня уже не удивило. Я перепробовал все способы, чтобы найти сборник в интернете, но в Гугле ничего толкового не находилось. Конечно, поиск усложняло еще то, что на моей раскладке не было таких букв, я даже название сборника еле напечатал. В итоге решил обратиться за помощью на Реддит. Сфотографировал одну из страниц сборника (хотя чего скрывать… не одну из, а ту, на которой был напечатан первый абзац моего рассказа) и отправил в несколько тредов, где люди со всех уголков света обсуждали языки и вопросы лингвистики. What Language is this?^[2] – написал я под каждым постом, а потом принялся терпеливо ждать, когда же мне ответят.

К моему удивлению модератор на Реддите удалил все мои посты, так как они, по его мнению, нарушали условия пользовательского соглашения, а мой аккаунт забанили на четыре дня. Честно сказать, я был в ярости, потому что ничего запрещенного не постил, да и вообще, что можно такого сделать, чтобы тебя заблокировали на странице, где вообще-то неонацисты преспокойно обсуждают превосходство белых.

Однако за минуту до того, как меня заблокировали, под одним моим постом появился ответ: «Ратун сампи». Это все, что сообщил пользователь, а чуть позже мой пост вместе с комментарием удалили.

Я вбил эти два слова в поисковик, но он выдал мне очень мало результатов, в основном не относящихся к делу. Первым был аккаунт в соцсети какого-то, предположительно, тайца, затем несколько страниц с неполным соответствием про саамов, но ничего из этого не помогло мне разгадать загадку моего авторского экземпляра. Я дописал слово «венгерский» и запустил новый поиск, кто знает, вдруг этот сборник где-то рекламировали. И мне повезло! На третьей странице с результатами нашлась статья двадцатилетней давности, в ней упоминалось имя одного молодого лингвиста, доктора Андраша Войт-Келемена, который занимался исследованиями в том числе и «языков ратунов». По его имени я нашел следующее: доцент Института языкового посредничества Университета имени Лоранда Этвеша, специалист по экзотическим языкам. Больше ничего особенного выяснить не удалось, только несколько ссылок на университетские публикации. Еще несколько лет назад я пообещал себе, что всю оставшуюся жизнь буду читать только тексты развлекательного характера, именно поэтому решил обойти стороной публикации доктора Андраша Войт-Келемена. Нашел добавочный номер, по которому, вероятно, можно было бы позвонить доценту, но, сколько бы ни звонил, никто мне не ответил. Я отправил имейл, на который в течение нескольких дней никто не отвечал, а затем пришло короткое письмо: доцент пригласил меня в свой офис в здание филологического факультета Университета имени Лоранда Этвеша строго в приемные часы.

Не стоило тратить на это время, но я как раз подумывал заглянуть в книжный магазинчик при университете. Я тешу себя тем, что смогу найти там дешевые книги, при этом жутко боюсь, что однажды найду там свои произведения. Я выбрал два сборника современной художественной литературы, которые точно никогда не прочитаю, но которые будут хорошо смотреться на полке, и только после этого отправился в здание университета. В коридорах было холодно, потому что денег на отопление опять не хватало.

Я постучался, дверь офиса открыла секретарша доктора Андраша Войт-Келемена. Не уверен, что она была секретаршей, скорее ассистентом преподавателя, в любом случае по девушке было видно, что она в дурном настроении, не высыпается, ей не нравится ее жизнь, и вероятно, ее постоянно все донимают. Господин доцент сидел за столом, взвалив все свои сто сорок килограммов на старый офисный стул. На доценте был вельветовый пиджак, в нескольких местах прожженный сигаретой. Он не брился уже несколько дней. При каждом вздохе у него из легких раздавался свист, при этом на столе валялась красная пачка «Мальборо» и пластиковая зажигалка с изображением обнаженной женщины, а ногти доцента пожелтели от никотина. Голос у него был глубокий и грубый, а волосы похожи на мочалку.

Я представился и объяснил свою ситуацию, сказал, что хотел бы сравнить свой рассказ с переводом, и не может ли случайно господин профессор – или как там правильно величать этих, чтоб их, университетских лекторов – сказать, насколько тексты соответствуют друг другу. Я показал ему сборник, ну и конечно же свой рассказ, и стал ждать ответа. Доктор Андраш Войт-Келемен взял книгу, бросил взгляд на страницу, а затем выпустил томик из рук. Он откашлялся, достал сигарету из пачки, бросил резкий взгляд на ассистентку, чтобы та открыла окно.