Город ночных птиц (страница 6)
Однако по мере прохождения медосмотра и хореографического показа я поняла, что далеко не из лучших. У большинства абитуриентов за плечами были многие годы танца и гимнастики. Моя же подготовка сводилась к отработке шпагатов, когда мама выходила из гостиной. Остальные девочки казались мне восхитительными. Но учителя – достаточно громко, чтобы всем все было слышно, – бормотали: «жесткая спина», «слабая выправка», «низкий рост», «ноги коротковаты», «слишком развитая мускулатура» и – самое ужасное – «полновата». При виде меня последовал комментарий: «плохие стопы». Это сказали не один, не два, а целых три члена приемной комиссии, разглядывая и подгоняя меня, пока я стояла или двигалась по их командам в одном нижнем белье. На следующий день врач – один из великого множества людей, будто рожденных в среднем возрасте и плохой обуви, – разъяснил мне, словно сравнивая сорта картофеля у себя на грядке:
– У тебя типичная греческая стопа. Это создаст проблемы в дальнейшем, будет сложно вставать на пуанты.
По окончании второго круга медицинских осмотров вышла Светлана и вывесила на доску объявлений результаты. Мне не хватило смелости заглянуть в список, и я позволила остальным протиснуться вперед. Там была еще одна девочка. Березина. Она тоже с испуганным видом держалась позади. Девочка выглядела оживленной, но хрупкой, подобно крылышкам бабочки, в белом купальнике, в белой юбке из шифона. Темные глаза, длиннющие ресницы и идеально черный пучок, и только светло-розовые мочки ушей указывали на то, что передо мной земное существо. Она единственной из всех абитуриентов не удостоилась уничижительных комментариев. У нее не было заметных недостатков. Одна из девчонок, оказавшаяся у доски, повернулась и крикнула:
– Нина, мы в финале!
Только тогда юная Березина нашла в себе храбрость двинуться вперед. До меня донеслись слова ее подруги:
– Тебе-то чего нервничать, Нина? Ты здесь одна из лучших.
Сердце мое билось прямо под кожей, которая стала тонкой, как воздушный шарик. Остальные девочки тоже приценивались к конкуренткам. Вот и я неизбежно открыла для себя Березину, а на меня никто не обращал внимания и не глядел с завистью. Подавленность обратилась в бешенство, которое подтолкнуло меня к доске. Сердце пропустило удар, когда я увидела собственное имя в списке.
Отобранные к финальным испытаниям пятнадцать претенденток выглядели похожими друг на друга, как яблочки на рынке. Маленькие головки, ивовые шейки, тонкие плечики, гибкие спинки, длинные, худые ножки, узкие стопы – по образу и подобию Вагановой. Говорят, что продолжательницы дела великой балерины более изящные и грациозные, чем ученицы любой другой балетной школы в мире. Физические отступления от шаблона были искоренены. Даже просто стоявшие в нижнем белье девочки создавали приятное впечатление единого кордебалета. Мгновение я не могла отыскать себя в зеркале. А потом увидела собственное отражение: та же пластичность, та же плотно натянутая поверх ребер кожа, те же высокие скульптурные бедра, те же ноги-палочки, те же затянутые назад в пучок темно-каштановые волосы. Во всем похожая на остальных, без особых отклонений, не считая «плохих стоп».
– Девочки, в одну шеренгу. Шестнадцать sautés из первой позиции, шестнадцать из второй, шестнадцать changements, – скомандовала женщина из комиссии, руками показывая нам фигуры. Она же подала сигнал концертмейстеру.
Девочки в зеркале запрыгали в унисон. А затем одна из них – мое собственное отражение – поднялась выше, чем все остальные. Силу я постоянно сдерживала в себе. Мне казалось, что стоило только вытянуть руки, и я смогла бы дотянуться хоть до потолка, если бы только захотела. Члены комиссии теперь указывали на меня. Шепот и вздохи. «Вот так попрыгунья». Я подпрыгнула даже еще выше. Стоит мне только захотеть – я и в открытый космос могу рвануть, и к звездам прикоснуться.
Когда звуки фортепиано стихли, я наконец-то спустилась на землю, чувствуя на щеках тепло от взглядов остальных девочек. Я выпрямила спину и встала в идеальной пятой позиции, пока приемная комиссия продолжала перешептываться и чиркать в бумажках за длинным столом. Наконец они, кажется, пришли к согласию. Сгрудившиеся у центрального стола, чтобы переговорить с коллегами, педагоги вернулись на свои места. Светлана откашлялась.
– Мы берем двух девочек, – объявила она. Двух из пятисот. – Наталья Леонова. Нина Березина. Остальные свободны.
Я прощаюсь с Ниной и возвращаюсь в гостиницу к трем часам дня – самое неоднозначное время суток. Занавески задернуты с момента моего приезда, и воздух в комнате плотный и теплый. Я раздвигаю шторы и открываю дверь на балкон, впуская бледный, пенистый свет. По ту сторону – живая картина: карнизы домов, машины и люди, которые то и дело появляются и исчезают за рамой, каждый предмет – целый мир в себе. В тот самый миг, когда я отворачиваюсь от балкона, мои глаза ловят первый оброненный одной из кремовых роз лепесток. Он с мягким шепотом касается кофейного столика.
Приняв душ, я падаю на кровать, все еще завернутая в полотенце. К каждой связке будто привязано по гире. Ощущаю себя так, словно могу провалиться вниз сквозь этажи, прямо в лобби, и до самого центра земли, пока мне на язык не ложится таблеточка обезболивающего. Я выплываю обратно на поверхность. Тихий ветерок и шум автомобилей за окном убаюкивают, и я закрываю глаза. Сон обрушивается на меня волной, я вижу черную птичку с блестящими, черными как смоль перышками, изогнутым желтым клювом и большими глазами, напоминающими масляные пятна. Я и раньше видела эту птицу. Она летит передо мной, а я следую за ней. Словно из ниоткуда появляется все больше и больше черных птиц, сгущающихся облаком в небе. Их крики обволакивают меня звуковой завесой, унося за собой ввысь. Птицы упорядоченно кружат вокруг меня, образуя вихрь перьев над облаками, прежде чем ринуться на землю. И я лечу вместе с ними – вниз, вниз, вниз.