Большая, высокая изба в северном стиле чуть завалилась набок от времени. Ваня такие видел раньше только на фотографиях. Прямо под крышей шла красивая резьба в виде рыбок и звёзд.

Они постучали, и дверь тут же открылась. На пороге показалась хмурого вида пожилая женщина. Поджав губы, она смотрела так, словно Иван был здесь лишним.

– Возьми меня за руку, – шепнула еле слышно стоящая чуть впереди Аграфена.

Ах, да, они же для тётки пара! Ваня поспешно взялся за узкую ладонь. Варежек Аграфена не носила, и парень даже сквозь перчатку почувствовал, что рука у неё как ледышка. Наверное, она жутко замёрзла, пока ждала его у указателя!

Аграфена чуть сжала его пальцы и как-то победно посмотрела на свою тётку. Та отвела взгляд.

– Тётушка, пришли мы, жених и невеста, от воды до воды, от льда до льда. Пусти нас, – нараспев произнесла девушка.

– Ну, проходите. В другое время не согласилась бы. Да что сейчас-то сделаешь, когда ночи такие тёмные! – в той же манере ответствовала старушка.

Ваня понимал, что он очевидец продолжения того же ритуала, что был и в его голосовом сообщении! Он обязательно расспросит об этом Грашу. Позже.

– А ты, жених, по своей ли воле пришёл? – вперила в него тяжёлый взгляд бабка.

Еле заметно дёрнулась рука Граши.

Кажется, ритуал продолжался.

Ваня постарался прозвучать как можно более убедительно:

– Конечно, по своей! Интересуюсь русской мистикой. Приехал увидеть чудо, – как-то неловко закончил он под испытующим старушечьим взором.

– Этого-то у нас вдосталь, – усмехнулась старуха. – Ладно, проходите. Я там на стол накрыла. Чем богаты.

Тётка выделила Ване маленькую комнатку с кроватью, показала, где рукомойник и прочие удобства. Весело фыркнула, когда Ваня начал по незнанию крутить в стороны сосок рукомойника. – Ничё, городской женишок, научишься. С такой-то невестой! Баню я натопила, как откушаешь, можешь заходить.

– Да я не очень-то по бане, – замялся Иван, который парился полтора раза в жизни, когда-то в далёком детстве.

– Ты что, сказок не читаешь? – спросила неприятная бабка. – Невесту уж успел завести, а в баню ходить не приучен!

Рядом хихикнула Граша. Иван почувствовал, что краснеет, и просто кивнул.

– Садитесь за стол, – скомандовала тётка.

Шаркая, она вынесла тяжёлый чугунок, от которого шёл фантастический аромат. Внутри оказалась картошка с рыбой.

Бабка раздала им по деревянной ложке. В сочетании с советской тарелочкой и клеёнчатой скатертью сама собой складывалась композиция, которую Ваня украдкой запечатлел на телефон.

Еда была горячей и абсолютно не солёной.

– Соль там, – подсказала бабка, кивая на берестяной туесок.

Ваня добавил несколько щепоток, хотел подвинуть солонку девушке, но Граша отмахнулась:

– Нельзя мне.

К квашеной капусте и солёным огурцам, на диво хрустким и сочным, девушка тоже не притронулась. Она вообще оказалась малоежкой, аккуратно выбирала деревянной ложкой кусочки рыбы.

«Наверное, что-то с почками», – подумал Ваня, вспоминая, как мучилась бессолевыми диетами мать друга, у которой нашли почечные камни. Бедняга. Может, по той же причине его новая знакомая была такой бледненькой.

Впрочем, бледность Граши выглядела не болезненно, а как-то так… Нездешне. Словно над спящим зимним лесом вдруг засияла первая звёздочка…

Хрустя огурчиком и разглядывая дверь в подпол, откуда бабка только что принесла кадушку солений, Иван вспоминал особенно жуткие песни «Короля и Шута». Напряжение скакало, лампочка в люстре вспыхивала то ярче, то слабее.

Кажется, Иван ещё не до конца осознал, куда он приехал. Деревня без дороги, за связью ехать и ехать, плюс частые отключения света… Теперь становилось понятно, как здесь могли сохраниться такие старинные обычаи.

В бане оказалось совсем не так, как запомнилось в детстве. Не грязно, не слишком жарко, приятно пахло берёзовым веником и дровами. Можно было помыться, намешав себе тёплой воды в огромном обшарпанном тазу и поливаясь из ковша с деревянной ручкой.

Вернувшись в дом, Ваня почувствовал, как дорога и новые впечатления берут своё. Он уснул, лишь только его голова коснулась высокой, набитой пером подушки в цветастой наволочке. Где-то ворочала горшками Грашина тётка, где-то тихонько устроилась и сама Граша.

* * *

Вдруг небо, до этого хмурое, прояснилось. В комнату упал косой лунный луч и пополз по Ваниной щеке, ресницам, щекотно зацепил что-то под рёбрами и едва уловимо потянул парня на улицу. Иван открыл глаза. Ему показалось, что он услышал красивый Грашин смех… Она точно где-то там. Может, уже пошли гуляния, а он всё проспал?

Он наспех оделся, сунул ноги в ботинки, а руки – в рукава пуховика и прокрался в сени. Было тихо, только снег уже привычно скрипел под подошвами. Вдалеке плескалось незамерзающее озеро. Кто-то стоял у самой кромки воды.

«Что за… Она что, голая? – всматривался в зыбкий силуэт Иван. – Или кажется?»

Ноги сами несли его к берегу. Там точно была Граша. У её ног плескалась тёмная озёрная гладь. Длинные, серебристые в лунном свете волосы рассыпались по плечам девушки, скрывая её светлым полотном. Но вот она повернулась.

Иван сглотнул. Такие фигуры он видел только у моделей в ню-пабликах.

– О, жених мой, – её голос журчал, словно ручеёк. И сама она была точно прекрасный ручеёк, так и манила прикоснуться к себе. – Я просила луну, чтобы она тебя разбудила. Обними меня, обними, дай почувствовать, как горяча твоя живая кровь! – она что-то шептала ещё, но Ваня уже не слушал, не мог слушать, потому как её прекрасные, холодные, ловкие руки гладили и сжимали его, а затем она коснулась губами его губ, и целовала, целовала, да так страстно, словно это было в последний раз…

– А я говорю, горазд ты спать, – вдруг проворчала Граша, отстранившись.

– Чт… Что? – только и смог вымолвить разомлевший Иван.

И открыл глаза. Давно рассвело. Видимо, на часах было что-то похожее на одиннадцать утра. Из коридора до него донеслось удаляющееся шарканье и бормотание Грашиной тётки. Слава всем богам, в которых Ваня не особо верил, что он был доверху укутан одеялом и ничего лишнего бабке не продемонстрировал! Граши же нигде не было видно.

– Свежий воздух, вот и сны такие… Свежие, – бубнил Ваня, плескаясь у рукомойника. Взглянул на себя в зеркало, заправил фиолетовую прядь волос за ухо и вдруг заметил маленький, неприметный синячок на шее. Провёл по нему пальцем.

Это был, однозначно, засос. Какого… водяного? Что происходит?!

Граша нашлась на улице и тепло поздоровалась с ним. Секунду поразглядывала и как-то заговорщицки улыбнулась. Он хотел узнать, что всё это значит, но не успел и рта раскрыть, как его окликнул незаметно подошедший дед с густой белой бородой.

– Здорово, новенький! Ты тут у нас стариной интересуешься? Пойдём, покажу что.

Иван обернулся, но Граша уже ушла. А Ефим Петрович – так звали деда – отвёл парня в свою избу. Тут у Ивана аж глаза разбежались – всюду у старика были развешены и расставлены предметы крестьянского быта. Вдоль стен устроились огромные берестяные корзины, похожие на бутыли.

– Вот здесь – горлатки у меня, – объяснил Ефим Петрович. – Сам мастерю. Можно в них грибы сушёные хранить, или зерно, или даже налить чего. Всё удержат.

– Это как? – спросил Ваня.

– Особым образом плетутся, а потом в горячей воде купаются, – ответил дед. Он явно был польщён вниманием парня, добродушно разрешил пофотографировать избу и утварь. Ваня нырнул в заметки, чтобы записать про горлатки.

– А вот хапуга, – достал тем временем дед откуда-то с полки эдакий деревянный совок с длинными зубьями. – За ягодой ходить, – добавил он и передал хапугу Ивану.

Вещица была аккуратной и добротной. Видно, что Ефим Петрович свою утварь любил, обращался с ней бережно. Ваня провёл пальцем по гладкой от времени поверхности, залюбовался изящной формой ручки.

– А вот тут рушнички, моя Акулина сама ткала и вышивала, царствие ей небесное, – подвёл Ваню к большому сундуку Ефим Петрович. Внутри лежали свёрнутые отрезы ткани. Один Ефим Петрович достал и расстелил перед Иваном.

Красной нитью на сероватом полотне были вышиты рыбки и женские фигуры с воздетыми вверх руками.

Ваня быстро сделал несколько кадров и спросил:

– Ефим Петрович, а вот на избах, я заметил, рыбки вырезаны, на рушнике вашем – тоже рыбки. И вот эти орнаменты, – легонько коснулся он воздевающих руки силуэтов. – У вас всё как-то с водой связано?

Дед ответил ему прямым взглядом:

– Конечно. Озеро наше и кормит нас, и поит. И сил даёт.

Ваня дальше планировал аккуратно расспросить деда про русалок, но тут в сундуке что-то блеснуло. На одном из свёрнутых отрезов ткани лежало странное украшение: нитка речного жемчуга перемежалась с мелкими рыбьими костями, а в центре висел кусочек отполированного камня зеленоватого цвета.

– Ефим Петрович, а это что?

Старик крупно вздрогнул, быстро сгрёб украшение в ладонь.

– А, это… Подарили мне, давно ещё. Ладно, не до того сейчас, – он поспешно свернул рушник и сунул его обратно в сундук. – Лучше расскажу, как хапугу использовать.

Но Ваня заметил, как ссутулился дед, как он покосился в сторону окна, за которым виднелась тёмная озёрная гладь.

– Ефим Петрович, а что там, в озере? Рыба водится?

– Рыба… – дед потихоньку опустил тяжёлую крышку сундука. – Есть рыба. Щуку ловим, окуня. Но рыбу надо с умом ловить, с дозволением.

Ваня чувствовал себя прямо-таки исследователем, фольклористом. Надо же, какие тут верования!

– А как это?

Дед подошёл к окну, долго смотрел на воду.

– Лет двадцать назад приезжал сюда один учёный. Биолог. Сети ставил, пробы брал. А потом пропал. Говорили, утонул. Только тело так и не нашли.

Вдруг в дверь постучали, и, зачарованный историей, Ваня вздрогнул. Ефим Петрович пошёл открывать.

– Ефим! Дома? У тебя жених московский?

– Иван, подойди!

На пороге стояли двое мужиков. Один – коренастый, в потрёпанном ватнике и шапке-ушанке. Второй повыше, в овчинном тулупе и с окладистой бородой.

– Миха я, а это Володька, – представился бородатый. – Дрова на костёр таскаем. К вечеру разжигать будем, Святки же. Поможешь?

Ефим Петрович одобрительно кивнул:

– Иди, Ванюша. Дело хорошее, и народ лучше узнаешь.

Иван поблагодарил деда за экскурсию, зашнуровал ботинки, вдел руки в рукава куртки, и вышел на мороз. Мужики повели его к околице, где у леса была сложена целая гора берёзовых поленьев. Ваня украдкой оглянулся, но Аграфены нигде не было видно.

– Вот тут заготовили, – Михаил указал на поленья. – А костёр жечь будем там, на берегу. Видишь столбы?

Иван увидел три высоких берёзовых кола, вбитых в снег треугольником недалеко от воды. Посреди них ещё несколько мужчин уже вовсю кололи и укладывали дрова.

– Традиция у нас такая, – пояснил Володя, передавая Ване охапку поленьев. – Костёр должен до самого озера свет давать. Чтобы… Ну, чтобы все видели, что мы тут есть, живём.

Они начали таскать поленья. Работа оказалась нелёгкой – они были сухие, но тяжёлые, а путь от околицы до места костра составлял добрую сотню метров по утоптанному снегу.

– Ничего, немного осталось! – приободрил запыхавшегося Ваню краснощёкий Володька.

– А почему именно там разжигаете? – спросил Иван, переводя дыхание.

Миха и Володька переглянулись.

– Место намоленное, – коротко ответил Миха. – Деды наши там жгли, прадеды. С тех пор как деревня стоит.

Иван познакомился и с другими жителями. У больших колод двое ловко рубили поленья на щепки и дрова потоньше. Звали мужчин Савва и Фёдор. Ещё один, Филимон, представился коротко и отвернулся. Он был одноруким, и, может быть, из-за своего увечья ни с кем почти не разговаривал. Улыбчивый рыжий Вася предложил Ване чаю из термоса.