– Будешь? С мёдом. Вкусный.

Иван с благодарностью отхлебнул из металлической крышки.

Женщины тоже появлялись – приносили солому и мелкий хворост для растопки. Все они были старше Вани минимум вдвое. «Как же Граше тут тоскливо! Одна она тут молодая с этими пенсионерами… Вот, наверное, и написала незнакомому парню…» – да, Иван снова думал о девушке. Она ему понравилась, чего уж там. Надо будет спросить, согласится ли она как-нибудь приехать к нему в Москву?

Но сперва надо её найти.

– А Аграфену… То есть невесту мою, не видели? – обратился он к деревенским.

Все на секунду замерли, а потом Володя как-то будто нехотя сказал:

– Она попозже придёт. Вместе с другими, – и посмотрел на озеро. Вода была тёмная, почти чёрная, и от неё поднимался едва заметный пар.

– А вода там и правда не замерзает? – спросил Ваня, просто, чтобы поддержать разговор.

– Не замерзает, – кивнул закуривший Володя. – Будешь? – предложил он Ване сигарету. Ваня мучительно бросал последние полгода и, скрепя сердце, помотал головой. – Так вот. Озеро. Особое оно. Хоть и зовётся Студёным, а круглый год одной температуры.

– Родники?

– Может, и родники, – уклончиво ответил тот.

Когда солнце начало клониться к закату, все дрова были уложены. Мужики расправили плечи, отирая пот, несмотря на мороз. А из-за озера уже начинал подниматься туман, стелясь по воде белёсыми языками.

– Скоро солнце сядет, – заметил Миха, взглянув на небо. – А там и ряженые пойдут.

– А костёр когда зажжёте?

– Как стемнеет совсем. Тогда и начнётся всё. Ты точно готов, а, городской?

В Михином голосе прозвучала какая-то особая интонация, и Иван почувствовал, как по спине пробежал холодок, не связанный с морозом.

– Эй, молодёжь! – вдруг крикнул Ефим Петрович. – Рядиться пора! По домам!

Все разошлись. Ваня поснимал закат, туман над озером и приготовления к костру и поспешил к дому Грашиной тётки, чтобы немного подзарядить телефон. Холод или аномальная зона, но аккумулятор и впрямь садился очень быстро.

Дома у тётки на столе выпячивал бока неизменный чугунок. Рядом расположились и тарелка с ложкой. Ваня окликнул старушку, но никто не отозвался. Подсоединил телефон к пауэрбанку. Желудок требовательно заурчал, напоминая о том, что парень целый день ничего не ел. Ваня быстро положил себе еды, посолил и смолотил всё в два счёта.

И тут с улицы послышалось пение. Он подбежал к окну. Там, в погустевшем озёрном тумане, шли ряженые со свечами! Их было, кажется, пятеро, но то и дело к ним присоединялись новые участники. Затянув какой-то старинный мотив, слов которого Ваня пока не мог разобрать, медленно продвигались они между домов.

Сердце колотилось как бешеное. Наскоро записав видео прямо через стекло, он отсоединил громоздкий пауэрбанк и выскочил за дверь, едва не споткнувшись об развязанные шнурки. На ходу заправил их в ботинки, застегнул пуховик. В туманном молоке, с неровными отсветами свечей, процессия казалась каким-то видением из старых сказок.

Он ожидал, что ряжеными будут привычные по этнографическим книгам коза, медведь, смерть, а здесь были, кажется, братья и сёстры его маски водяного! Вот так Студёное! Такого его подписчики точно не видели.

Первым делом его взгляд зацепился за фигуру в длинном балахоне из мешковины, густо обмотанную чем-то вроде рыболовных сетей. Сети были украшены перламутровыми створками речных ракушек. К поясу были привязаны связки высохшего камыша, а из-под капюшона торчали длинные пряди пакли, имитирующие волосы.

Рядом шёл кто-то поменьше, весь в развевающихся лентах из полупрозрачной ткани, порванной на полосы. Ленты были вымочены в чём-то зеленоватом. На голове – венок из тонких веток, к которым были привязаны пучки мха, а волосы были, похоже, из лыка.

Третья фигура была замотана в балахон из плотной зелёной ткани, на который была пришита чешуя из фольги.

Ваня попробовал разобрать, кто есть кто, но костюмы надёжно скрывали их обладателей. Все маски на свой манер изображали белые лица с огромными тёмными глазами.

Процессия двинулась по деревне, и Ваня пристроился следом, снимая всё на телефон. Ряженые обходили дворы по какому-то известному только им порядку. У первых ворот вышла женщина с миской открытых пирожков с белой, наверное, творожной начинкой, которые фигуры в масках приняли, сказав: «По дарам и отдарок будет», и тут же спрятали угощение в складках своих одеяний.

Во втором дворе стоящая на крыльце хозяйка причитала:

– Ох, помогите, родимые! Хлеб-то у меня всё время подгорает, уж не знаю, что и делать!

Один из ряженых – тот, что был обмотан рыболовными сетями, – достал из-за пазухи небольшой пузырёк с мутной водой и кисть с кривой ручкой и на манер священника окропил крыльцо и руки женщины. Хозяйка кланялась в пояс, благодаря.

Процессия двигалась дальше, но Ваня заметил странность – к ним всё время присоединялись новые участники. Сначала их было, вроде бы, пятеро, потом семеро, потом больше… Сколько же жителей в деревне? Новые, только что пришедшие, выглядели как-то не так. У них тоже были распущенные, длинные волосы. Но они явно были не из пакли или лыка… И как будто поблёскивали чем-то влажным. Ваня присмотрелся: с густых прядей стекала вода! А ещё все они шли босиком, несмотря на кусачий мороз!

Даже более странным было то, как они двигались. Обычные ряженые переговаривались, посмеивались. Эти же молча следовали рядом, словно скользили, и, когда один из них повернул голову, Ваня увидел, что шея поворачивается слишком далеко, дальше, чем это возможно…

Вдруг кто-то взял его за руку. Холодная ладонь!

– Граша? – тихо спросил Иван.

Фигура в маске кивнула.

– Идём к костру, – сказала она, и голос её был глухим, будто доносился из-под воды, похожим и не похожим на Грашин одновременно.

Процессия подошла к костру на берегу, который Ваня помогал устраивать. Огонь был ярким, жарким, и ряженые начали прыгать через него. Сначала это были небольшие прыжки, но с каждым разом кто-то подкладывал новые дрова, и огненные языки поднимались всё выше.

Ваня не поверил своим глазам, когда увидел, как одна из фигур перепрыгнула пламя высотой почти в человеческий рост. Да как?! От удивления он даже забыл это заснять.

Последней прыгала Граша. Она разбежалась и, оттолкнувшись, перекувырнулась в воздухе с такой лёгкостью, словно была невесомой. За отсветами костра Ваня не увидел, как она приземлилась, и поспешил к ней.

– Граша! С тобой всё в порядке? Как ты это сделала?!

Она стояла немного сгорбившись, будто пыталась отдышаться. Ваня потянулся к ней, намереваясь сорвать белую маску с чёрными глазами, но…

Это была не маска!

Мертвенно-бледное лицо с огромными тёмными провалами вместо глаз текуче повернулось к нему. Аграфена медленно пятилась к воде.

Ваня в ужасе огляделся. Костёр догорал. Местных жителей – деда Ефима, Михи, Володьки и других – нигде не было. Остались только странные ряженые, все босые, с распущенными, густыми волосами, с которых капала и капала вода… И они окружали его плотным кольцом.

– Иван, Иван, – послышался голос Граши. – Иди ко мне, жених мой. Озеро ждёт. Дом наш там, на дне. Так привольно там, так тихо…

Она протянула к нему руки. Белые руки, длинные… Слишком длинные.

– Помнишь, как мы целовались? – шептала Граша. – Как ты желал меня? Иди же ко мне, мой живой жених…

Её голос заполнял сознание сладкой истомой. Ваня чувствовал, как воля покидает его. Он уже стоял почти по колено в ледяной воде, штаны и ботинки намокли, но холода он не ощущал.

Каким-то краем сознания он вспомнил чьи-то слова про озеро… И нащупал в кармане пучок полыни. Рывком выхватил его и выставил перед собой.

Граша зашипела, её жуткое лицо исказилось ненавистью.

– Сухое! Горькое! – заскрежетала она, отступая в воду. – Убери! Жжёт!

Граша исчезла, пропали и другие. Ваня стоял один перед тёмным озером. Поднялся лёгкий ветерок, разгоняя туман. Вокруг – только ночная тишина и лунные отблески на воде…

Парень попытался бежать, но мокрые штаны сковывали движения. Постоянно озираясь, он с трудом стащил их и отбросил в сторону. Еле надел обратно ботинки, хорошо, что так и не зашнуровал их до конца… Зажав телефон в руке, непослушными пальцами не с первого раза включил фонарик.

Вот тропа, по которой они шли с Грашей… С тем… существом. Он преодолел расстояние от деревни до дороги за пару минут, задыхаясь и оглядываясь. Тут налево или направо? С какой стороны они подкатили с Василичем? Вроде, сюда.

Он бежал уже из последних сил, когда – невероятное везение! – вдалеке показались две яркие точки. Фары! Машина! Ваня замахал руками. Газель затормозила.

Водитель таращился на него во все глаза.

– Ты что, купался?! В декабре?! Да ты с ума сошёл!

– Довези до станции, – задыхаясь, взмолился Иван. – Заплачу.

– Да залазь уже, совсем закоченеешь!

Ваня кое-как устроился на сиденье, натянул пониже куртку.

Водитель покосился на полуголого пассажира:

– Да что с тобой приключилось-то, браток? За двадцать лет за рулём всякое видел. Но чтоб в декабре ночью купались – такого не встречал. Штаны-то где? Уплыли?

Ваня судорожно соображал, что ответить. Правду? «Видите ли, меня русалки топить хотели»? Мужик точно решит, что он спятил.

– Проспорил, – выдавил он наконец. – Друзья сказали, что мне слабо зимой искупаться. Ну, я и полез. Глупо получилось.

– А-а, понятно, – водитель кивнул. – Молодость, дурость.

Когда они проезжали поворот на Студёное, Ваня не увидел дорожного указателя. Вместо него у обочины стояли белые фигуры с распущенными волосами и огромными чёрными глазами.

– Чёрт… – задушено выругался он.

– Ты чего? – спросил водитель и сделал печку погорячее.

Зазоры

Ирина Невская, Алексей Гибер

«Дорогой брат Петруша!

Пишу второе письмо, не получив от тебя ответа. Надеюсь, ты в добром здравии и дела свои хоть немного поправил.

У нас в Полесьево покамест спокойно. Смотрящие во главе с уездным поставили ведунство на чуткий надзор, нынче все ворожеи только во благо села свои травы жгут. То ли по их милости, то ли по Божьему промыслу, и урожай в этом году удался. Так что, тьфу-тьфу, нисколько не бедствуем.

Вот только грозой иной раз в воздухе веет, а небо-то чистое. Как бы война с чародеями до наших краёв не дошла. Ежели что знаешь о том – напиши непременно! А то совсем запропал ты, от Иванова дня нет никаких вестей! Право слово – волнуюсь. В последнем своём письме ты сообщал, что нужда тебя одолела, так что подумываешь в государевы люди податься. Сильно это меня беспокоит, брат.

Эка жизнь повернулась, гляди! Помнится, прежде всё ты обо мне, непутёвом, тревожился. Всё шалости мои перед мамкой с отцом покрывал, хотя и сам нещадно порою был луплен. Сейчас же у меня душа не на месте, так что отправляю тебе посылку (верю, что довезут в сохранности). И не говори же потом, что брат твой добра не помнит, ха-ха!

А лучше – сам приезжай. Помогу, чем смогу. Тем более что давеча я устроил одно прибыльное предприятие. Подробностей раскрывать тут не буду, а коли приедешь – всё как есть расскажу. Дело, к слову, очень простое, однако помощника мне не хватает. Из местного люда взять никого не могу – одно мужичьё тёмное, необразованное. Суевериями да страхами живы. На меня и то смотрят с опаской, плюются да на воротах знаки малюют. Ну да я, сам знаешь, – пуганый, всё как с гуся вода! Пускай себе тешатся.

Приезжай, Пётр, ей-богу!

Любящий и помнящий тебя брат,

Михаил»