Вернулся к тому времени, когда первые переговоры с Петром и Дмитрием Пожарскими уже начались в усадьбе губернатора Гельсингфорса графа фон Энгестрёма, неподалеку от Южной Гавани. Усадьба была слегка огорожена, но не укреплена. Энгестрем построил её не так давно и не успел перевезти сюда семейство из Або, где служил до этого. Шведов мы насильно не удерживали и всячески поощряли их возвращение на западный берег Ботники. Немногочисленные в этих местах шведские дворяне выехали полностью, а простой люд оставался, там их никто не ждал, и король не призывал их покинуть эти места. Такой договоренности между нами не было. Строительство мы начали с причалов в районе рыбного рынка в Южной гавани. Севернее рынка, до нас, кто-то начинал строительство каменного замка с небольшим парком перед ним. Там мы с Марго и решили строиться, но не из камня, который оставили в качестве фундамента, а выровняли каменную кладку и начали строить нечто, напоминавшее дом в Гаскони: трехэтажный, с большим парадным залом. Усадьба Энгестрема нас не привлекла: типовая шведская постройка. Тут Катрин и Маргарита столько нарисовали, что в пору архитектора выписывать из Флоренции. Впрочем, архитекторы появились через полгода, внесли кое-какие изменения. А у Пожарских просто беда! Финансы поют романсы! Все уперлось именно в них. В районе Москвы серебряных рудников нет, они есть на Урале, но нет геологов, только теологи. Требуется оружие, так как поляков удалось немного отодвинуть от Смоленска, но и только. Запад, кроме невероятно дешевых продуктов и пеньки ничего не закупает. Вся торговля идет исключительно зимой. Живой скот там брать отказываются, требуют карантина, а Польша перекрыла почти все торговые пути. Даже мед прекратили брать. В общем, я их сагитировал, несмотря на сложности, начать реформы. Обещал поддержать их в борьбе с патриархом. И, как бы невзначай спросил: а он нам нужен? Ответа я не добивался, просто предложил подумать над этим вопросом. Они, естественно, поинтересовались тем, где находится Нофелет Никодим.

– Знакомится с Печенгским краем и Лапландским уездом, моими вотчинами. Обещал заглянуть и на Соловки из Кеми, но, как получится. Летом там тяжеленько добираться, зимой удобнее.

Подбросил я и совершенно крамольную мысль: пустить козла в огород. Меня крайне интересовал Онего-Беломорский тектонический разлом. Обещал сильно не кошмарить Соловецкий монастырь, но найти и серебро, и золото. И отдавать в казну 20%. Здесь я впервые обратился к Петру через слово «государь».

– Требуется разрешить искать благородные металлы и рудные места всем, забирать часть добычи и разрешить вкладывать остальное в производство или торговлю. Нам же требуется не казенная палата, а банк. Но не частный, а государственный. И начать выпуск облигаций, банкнот, кредитных аккредитивов. В качестве примера надо взять работы суперинтенданта герцога Сюлли. Кстати, моего друга, и можно попробовать пригласить его сюда. Я могу написать ему письмо. Он – человек увлеченный, привык работать со свободными людьми, умеет и может поддержать деловую инициативу. Он сумеет навести порядок со сбором налогов и предпринимательской деятельностью.

Получив положительный ответ на последнее предложение, Пётр, не задумываясь, черканул в старом вердикте свою подпись под названием Карельская пятина по восточный берег Онежского озера. Что это мне дает? Соль! И десяток довольно крупных месторождений. Плюс возможность построить Беломоро-Балтийский канал. Вот теперь можно начинать выпускать папиросы «Беломор»! Только в Феодосию патент передавать не стоит!

Я согласился с тем, что России требуется передышка в войне с Польшей, а так как у нас под рукой в данный момент большое количество шведских мелкосидящих галер, то, совершить увлекательное путешествие по Висле совершенно не помешает ни мне, ни освободившимся войскам Романа Пожарского. В плане финансов этот поход будет бесполезным, в Польше их нет, но напугать шляхту этим рейдом можно. Густав Адольф свои войска дал и для того, чтобы разбить войска покойного Станислава. Я отдал распоряжения, и три полка гвардии, полк морской пехоты и семь полков шведской армии соединились с 50 000-м корпусом Романа и двинулись вверх по Висле, заглядывая во все её притоки. Вскоре этот поход обозвали «русско-шведским потопом». В результате произошел первый раздел Польши. Мне, правда, пришлось взять на себя финансирование данного приключения. Увы, за удовольствие требуется платить! Но Заонежский полуостров быстро восстановит эти расходы.

Вернувшийся с Кольского полуострова Никодим, видимо, ожидал что мы с Пожарскими переругаемся, но увидел, что мы мирно и дружески общаемся, обсуждаем экспедиции на Урал, ликвидацию Яицкого городка, восстановление монополии на добычу белорыбицы, строительство заводов по воспроизводству белуги, осетров и семги. А атрибуты Патриарху так и не передали, они уже у Петра, он же их довезет до Москвы. Нас с Марго пригласили на процедуру коронации, так что, поприсутствуем, только кушать в Кремле не будем. Как Великий Князь Финляндский могу и посольство открыть, и должность посла утвердить. Смеху ради… В Гельсингфорсе Никодим услышал и о том, что грядут большие изменения. Царь и его отец настаивают на моей поездке в Москву и уже произвели меня в вотчинного боярина и воеводу Кольско-Карелькой волости, и окрест. В общем, Никодим, скорее всего, круто пожалел, что отправился в путешествие, а меня оставил одного с Петром и Дмитрием. Теперь я имею полное право принимать участие в заседаниях боярской думы, а вот снять меня или моих детей с должности не получится, только арест с конфискацией. А сделать это все более и более затруднительно! Дмитрий несколько раз поднимал вопрос о занятии мной более высокой должности, чем воевода губернии, но я достаточно аргументированно доказал ему, что в данный момент это – пустушка! Она, эта должность, станет главной, со временем, пока боярская дума контролирует правительство, становиться «премьером» и бессмысленно, и опасно. Азиа’с! Не поймут’с! Плюс, если для охраны посольства я могу направить в Москву до роты, то боярам запрещено под страхом смерти иметь более 12-ти человек личной охраны. Указ Ивана IV никто не отменял! Об этом я тоже поговорил с Пожарскими.

– Велий князь Андрей, ты же помнишь, что я был готов дать тебе роту и принять твое верховенство. Я и сейчас готов это сделать, да вижу, что остальным ты поперек горла. Надобности устраивать свару пока нет. Тихо-мирно все порешаем, я ведь ушел из воевод в разбойный приказ, но после проигрыша битвы у переправ, они сами приползли и молили взять под длань разбежавшееся войско. Призвали и Романа. И сына посадили на трон. Жадные они, считают, что мы сами все потратим и от трона откажемся. Ничего подобного! Тем, кто присягал Владиславу, я не верю! И сын мой тоже им не верит.

Глава 3. По дороге и в Москве

Так как переговоры завершились, и прошли вполне успешно, если не считать не слишком необходимого похода на Польшу, то выделив 400 000 талеров на снабжение и поставку боеприпасов, мы двинулись в Москву. Увы, на гребных судах, из той флотилии, что доставила сюда Патриарха. В отличие от Пожарских, которые добирались верхом и в походных условиях, Никодим не поскупился и большую часть пути мы проделаем не пешком, имея нормальные спальные места, приличное питание, тем более, что «наши» армейские пайки заменили провиант Патриарха на части ладей. Шкипера на ладьях сплошь «пскопские», у Никодима служат давно. Ну и теперь поход стал гораздо более удобен: Нарва – полностью наша. Но, тем не менее, «путь далёк у нас с тобою!». Только до Пскова – более 400 километров, затем немного по Черехе, до Межника, там пересаживается на лошадей, и двое суток добираемся до Шелони. Затем – Новгород, и длиннейший путь по Мсте до самого Вышнего Волочка. Там, через небольшой канал, в Тверцу, которая выведет нас в Волгу. Из Волги в Ламу, а там «рукой подать до Москвы». Со всеми отворотами и поворотами около 1800 километров. А так – рядом, недалеко от Хельсинки. Но это – ровно половина пути до Печенги, и погода здесь лучше. Особо не торопясь, гребцы – не «двигатели», а люди, им поесть и отдохнуть надо, хоть их и было две смены, за восемнадцать дней добрались до Вышнего Волочка, на Тверце пошли чуточку быстрее, так как здесь ладью тянули лошади. Но двое суток отдыхали в местном монастыре, в котором Никодим выдал идею, что именно монастыри соединяют всю страну в единый кулак.

– Святой отец, это они с тебя и твоих гостей мзду не берут. Остальные, в том числе, и государь должны с ними расплатиться и за ночевку, и за проход. Сам же видел, что государь Питириму кошелек передал. Я не против того, чтобы с путников собирали деньги, но монастыри освобождены от налогов, государству от этого никакой прибыли. Вот и стоят золотые купола по всей стране, а на что деревушки рядом похожи – ты и сам насмотрелся. Ты же у меня был? Где дороги лучше?

– Да у тебя, у тебя, но у тебя лесов меньше.

– Так ведь все равно дрова в печку уходят, у меня, правда, для этих целей уголь есть, а лес уходит в иные места. Вот решим вопрос с финансами на Руси, первое, что сделаем, так это дороги. Причем – железные дороги.

– Ты это о чем?

– На карьере у меня был?

– Да.

– Видел, чем руду на завод возят?

– Видел.

– А еще есть вагончики, которые смены в карьер доставляют. А от карьера до завода две линии путей проложены. На заводе их становится уже шестнадцать. Или уже больше. Вот так и здесь: проложим из Печенги до Невы, и от Невы до Москвы, а там, глядишь, до Астрахани и Азова, и из Москвы до Киева, и до Стамбула.

– Константинополя! – поправил меня Патриарх. Точно, зря я эту больную тему при нем поднял. Но Патриарх загорелся, даже предложил налогом дополнительно обложить всех.

– Начинать надо с малого: завод еще один построить, ближе к Москве. В Туле, например.

Это предложение заинтересовало молодого Петра, Патриарх с собой хорошего художника взял, который привез много рисунков, сделанных в Никеле и Печенге. Но того не пустили в Девкину заводь, дабы информация не ушла неприятелю. Через седмицу мы прибыли в Москву. Да не одни, с нами был батальон моих гвардейцев-норманнов и довольно большой обоз, в котором находились и скорострельные орудия. Я это подготовил на всякий пожарный случай, да и не хотелось мне оставлять нового царя без охраны. А местом базирования будет казарма, ушедшего в поход с Романом Пожарским, княжьего стрелецкого полка, у Чертольских ворот. Сам патриарх летом проживал не в Кремле, а в патриаршей Бережковской слободе. Там в наше время находится Киевский вокзал.

Первые сутки в Москве прошли нормально: по приезду царь привлек меня к передаче раритетов в руки патриарха, и Никодим назначил время коронации. Восторженные крики огласили «стены древнего Кремля». Мне даже простили то обстоятельство, что я был не в охабени или легкой шубе такой-же конструкции, и не в шапке из медведя или соболей, а в мундире королевского мушкетера и плаще голубого цвета, скрывавшего кое-какие предметы на поясе. Боярской думе я не доверял, памятуя осень 1612 года, когда меня обвинили в попытке узурпировать власть и влезть на трон. Тем не менее, шпагу я не снимал, дворцовый этикет этому не препятствовал, просто остальные бояре носили ножи за поясом под охабенью. Что-то вроде кавказских кинжалов. Затем был пир горой, но меня посадил рядом с собой старший из Пожарских, а стольники у него были исключительно свои. Марго я с собой не взял, она отдыхала после дороги в доме командира стрелецкого полка. Пир закончился, последствий не было. День начался с литургий, народных гуляний, царь несколько раз прошелся по стенам Кремля, демонстрируя себя народу, бросал мелочь из тазика вниз. Толпа ликовала, больше всех – нищие, которых было очень много. Кстати, у нас их не было. Пытались появиться, но быстренько решили вернуться обратно в Архангельск. Место только одно, и народу с гулькин нос. Да и не понимают прихожане, что им говорят по-русски. А драные носы и уши, да рубленные пальцы однозначно показывали криминальное прошлое их владельцев. У норманнов такие персонажи долго не жили.