Одри Эббот. Я фанатела от нее в подростковом возрасте. Элегантная и роскошная во всем, что бы ни делала… Британская актриса с классическим образованием и аурой роскошности, она была мастерицей сдержанности и могла заставить вас почувствовать то же, что и ее персонаж, едва используя мимику.

Ее карьера началась с театра, затем она перешла к фильмам. Одри приобрела известность, когда ей было около тридцати, и в последующие годы несколько раз сыграла в голливудских хитах – ей доставались и главные, и второстепенные роли. Она выиграла «Оскар» за лучшую женскую роль второго плана; фильм оказался таким нудным, что я даже не поняла концовку, но Одри в нем была настолько потрясающей и настоящей – суровая, выкуривающая сигарету за сигаретой жена хозяина ранчо, с которой жестоко обошлась судьба, – что я высидела два часа, наблюдая за сердитыми мужиками и их разговорами о скоте.

Когда произошел Инцидент, я была подростком. Мне стало очень обидно за Одри, и я злилась из-за жестоких заголовков в прессе. Впоследствии она исчезла с радаров и перестала сниматься в фильмах, хотя ей было всего около сорока. Она стала чем-то вроде шутки… Инцидент всплывал снова и снова, и комики, да и вся поп-культура, с насмешкой ссылались на нее. Несколько лет назад ей посвятили строчку в хитовой песне, а ведущий подкаста назвал ее «публичный срыв» культовым.

Добравшись до квартиры, я четко понимаю, что я – единственный человек, который должен написать о возвращении Одри.

Я осторожно проворачиваю ключ в замке, на цыпочках вхожу и тихо закрываю дверь. Из спальни раздается громкий храп. Я оставляю сумку на кухонном столе и прокрадываюсь в ванную. После тщетной попытки смыть макияж я чищу зубы и, сняв зеленое платье-рубашку длиной до колена, бросаю его на пол. На пути к своей половине кровати я спотыкаюсь об одну кроссовку и следом о вторую. Я смутно помню, что бросила куда-то на одеяло безразмерную серую футболку, в которой спала прошлой ночью, и с триумфом нащупываю ее скомканной в ногах постели.

Мне бы хотелось быть той девушкой, которая спит в шелковом белье или фешенебельной облегающей пижаме, но в футболке на пару размеров больше есть что-то уютное. Мы с Лиамом уже точно прошли тот этап, где мне нужно притворяться, что я сплю голой, – а именно такое впечатление мне хотелось производить в самом начале.

Я залезаю в постель, но вспоминаю о телефоне, поэтому снова выбираюсь из спальни, чтобы отыскать его в необъятных глубинах своей сумки.

Внутри которой весьма разнообразное содержимое: наполовину исписанные записные книжки, диктофон, помады без колпачков и карандаши для глаз, упаковки салфеток, бесчисленные ручки, забытые визитки, пробники духов, скомканные чеки, пачки жвачки, заброшенный крем для рук, несколько футляров для солнцезащитных очков (неясно, лежат ли в них очки), расческа и психологический триллер, который я сейчас читаю. Мне сложно найти время на чтение для удовольствия, но, когда оно все-таки находится, я предпочитаю захватывающие истории с неожиданными сюжетными поворотами и саспенсом. У меня нет времени на длинные описания мрачных пейзажей. Я хочу знать, кто кого убил и почему.

Я завожу будильники на 5:55, 5:57, 6:00, 6:03 и 6:05, осторожно кладу телефон на прикроватную тумбочку и забираюсь под одеяло. Закрываю глаза. Лиам громко храпит.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него сквозь темноту.

Зная, что спать мне осталось всего три часа, я мысленно приказываю ему заткнуться. Грубо игнорируя меня (в связи с бессознательным состоянием), он продолжает свою носовую симфонию, пока я не бью его по руке.

– Лиам, – шепчу я, – ты храпишь.

Толком не проснувшись, он что-то бормочет и переворачивается, затихая.

Довольная, я тоже отворачиваюсь.

Когда Лиам опять начинает храпеть, я стону и натягиваю одеяло на голову, принимая свою судьбу. Сама виновата. Я знала, что Лиам храпит, и даже собиралась купить беруши, но постоянно забывала об этом. Еще я жалею, что дала ему ключи. Хотя, учитывая прошлую неделю, выбора у меня не было.

Лиам остался у меня в пятницу, и на следующее утро мы вышли за кофе, чтобы потом вернуться и приготовить поздний завтрак. Мы ждали напитки, и тут мне пришло сообщение от агента, что одна из ее супермоделей собирается объявить в Инстаграме^[4] о завершении своей карьеры в двадцать восемь лет – вообще-то, она планирует купить фруктовую ферму в Девоне – и не хочу ли я эксклюзив? И если да, то смогу ли приехать прямо сейчас?

Я виновато бросила Лиама в кафе и убежала со своим флэт уайтом. Телефон я не проверяла до самого конца интервью. Оказалось, что Лиам оставил в моей квартире куртку, где лежали ключи от дома и бумажник, и все это время просидел в кафе. Чувствуя себя ужасно, я попыталась дозвониться до него, пока мой телефон не умер.

В понедельник я дала Лиаму ключи.

Не знаю, сколько в итоге я поспала, но, когда срабатывает первый будильник, я чувствую, будто закрыла глаза секунд на тридцать.

Лиам ворчит.

Я шепотом извиняюсь, но он уже снова уснул. Я пытаюсь задремать, но, когда звонит третий будильник, наконец заставляю себя выбраться из постели и иду в ванную, отбрасывая в сторону помятое вчерашнее платье.

После душа я приступаю к своей ежедневной утренней рутине, а именно перебиранию бардака в гардеробе, что гораздо сложнее делать в темноте.

– Который час? – бормочет в подушку Лиам.

Я не отвечаю, потому что занята: пытаюсь справиться с разочарованием от того, что в шкафу волшебным образом, без моего участия, не появилась новая одежда. Наконец я замечаю соскользнувшую с вешалки юбку и радостно вспоминаю, что купила ее прошлым летом, – розово-фиолетовая юбка макси с цветочным рисунком, и она отлично сочетается с черной блузкой, которая у меня тоже где-то есть.

К счастью, я нахожу блузку и заправляю ее в юбку, после чего обуваю белые парусиновые кроссовки – при моей работе удобная обувь просто необходима. Взглянув на свой наряд в зеркало, я одобрительно киваю отражению.

Не то чтобы я уделяла много времени подбору одежды, но я горжусь тем, как выгляжу. Как-то раз фэшн-журналист сказал, что у меня «игривый лондонский стрит стайл». Не совсем уверена, что это значит, но мне очень польстило. Я всегда ношу солнцезащитные очки – их у меня несколько пар, отчасти потому, что они часто теряются, отчасти потому, что с их помощью можно разбавить образ, особенно не напрягаясь.

На приличный макияж времени нет, поэтому я обхожусь тональной основой и капелькой консилера, добавляю тушь, чтобы подчеркнуть светло-карие глаза и скрыть усталость, затем наношу бронзер и матовую ягодную помаду, которую мне посоветовала Эми, редактор рубрики о красоте в нашем журнале. Раньше я всегда пользовалась нюдовыми помадами или не красила губы вообще, предпочитая делать акцент на глаза – спасибо моим нелепо большим передним зубам, – но благодаря поддержке Эми стала смелее. По ее словам, зубы – часть моего образа «соседской девчонки», и я должна этим гордиться.

Я зачесываю свои густые волнистые волосы каштанового цвета назад и завязываю хвостик. Невозможно брать интервью, делать пометки или что-то писать, если волосы лезут в лицо. В начале своей журналистской карьеры я иногда делала укладки перед важными интервью, но неизбежно расстраивалась, что волосы приходилось заправлять за уши, и зачесывала их назад через пять минут после начала. Теперь же я первым делом убираю волосы.

Я быстро возвращаюсь в спальню, подхожу к Лиаму и чмокаю его в щеку. У него обворожительная копна темных вьющихся волос и длинные темные ресницы. Он выглядит расслабленно и сексуально и чем-то напоминает инди-рок-звезду, только при этом он моется. Когда я касаюсь губами его щетины, он шевелится, но не открывает глаз.

– Прости, я сегодня рано, – шепчу я, пока он сильнее заворачивается в одеяло. – Угощайся кофе и чем захочешь.

– Хорошего дня, – бормочет он со все еще закрытыми глазами.

Уже на полпути вниз я вспоминаю, что оставила телефон заряжаться на тумбочке. Я бегу обратно, пытаясь нащупать ключи – точно нужно класть их в отдельный внутренний кармашек.

– Харпер? – щурится Лиам, когда я врываюсь в спальню.

– Прости! – шепчу я и хватаю телефон. – Кое-что забыла.

– Поужинаем сегодня? – предлагает он, его голос звучит приглушенно из-за подушки.

– Конечно, давай.

У входной двери я понимаю, что наушники, которые понадобятся мне потом для расшифровки, остались на кухне. К тому времени, как я выхожу из дома, я, кажется, сделала уже приличное количество шагов – но мы этого никогда не узнаем, потому что мои смарт-часы находятся бог знает где.

Я быстро иду к станции метро «Брикстон», сажусь на линию «Виктория» и еду до «Оксфорд-Серкус», после чего выхожу на улицу и отправляюсь в Сохо.

К нужному мне месту я добираюсь в четверть восьмого. «Ларк», трендовое независимое кафе, находится достаточно далеко от Риджент-стрит и Оксфорд-стрит, чтобы не привлекать много туристов, и при этом достаточно близко к оживленному переулку, чтобы заправлять своим первоклассным кофе местных офисных работников и артистов с Вест-Энда. Я заказываю флэт уайт с собой, после чего иду вниз по дороге и прислоняюсь к стене. И жду, зависая в телефоне.

В половине восьмого я вижу Шамари, входящую в «Ларк», и улыбаюсь самой себе. Она и вправду человек рутины. Шамари, женщина ростом метр шестьдесят, настоящая стихия, является одним из лучших агентов в этом бизнесе и яростной защитницей своих клиентов. Она не боится добиваться того, чего хотят ее клиенты, даже если требования очень жесткие. С идеально ровными черными волосами, подстриженными под каре, яркой красной помадой, в облегающем черном платье и туфлях на каблуке, Шамари выглядит готовой к сегодняшней битве. Как и всегда.

Я убираю телефон и, потягивая кофе, возвращаюсь к кафе, стараясь при этом держаться в стороне. Через несколько минут Шамари выходит, и я направляюсь прямо к ней.

– Шамари! – восклицаю я, изображая полное удивление.

– Харпер Дженкинс, – говорит она и останавливается передо мной. Понимающая улыбка расползается на ее губах. – Что ты здесь делаешь?

– Зашла за лучшим кофе в Лондоне перед работой. – Я жестом указываю на «Ларк». – Не знаю, что у них за зерна, но вещь отменная.

– Твой офис в Воксхолле, – подмечает Шамари. – Далековато от Оксфорд-стрит.

– Небольшая жертва ради хорошего кофе.

– Забавно, что я встретила тебя именно в то время и в том месте, где каждое утро покупаю себе кофе, – говорит она, склонив голову набок.

– Лондон просто крошечный город, правда? Ну да ладно, как твои дела? Чем сейчас занимаешься?

– Можешь пройтись со мной до офиса и по пути рассказать, что тебе нужно, – предлагает Шамари, закатывая глаза.

– Как цинично с твоей стороны считать, что мне что-то нужно, – говорю я, подстраиваясь под ее шаг. – Наверное, эта черта присуща только самым лучшим агентам по работе с талантами в Британии.

– Лесть тебя куда угодно доведет. Давай, Харпер, ближе к делу.

– Я слышала, Одри Эббот возвращается на сцену.

Шамари останавливается и изумленно смотрит на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Так это правда! – Я сияю. – Отличные новости!

Шамари вздыхает и продолжает идти в сторону офиса.

– Кто тебе рассказал?

– Ты же знаешь, я никогда не раскрываю своих источников.

– Не строй иллюзий насчет Одри, Харпер, ты зря тратишь время, – говорит Шамари надменно. – Мы с тобой обе прекрасно знаем, что она не дает интервью. Одри и близко не подойдет к журналистам. Она ясно дала это понять.

– А еще она ясно дала понять, что больше не будет играть, но, очевидно, ветер переменился, – осторожно замечаю я.

– Я к этому ветру не имею никакого отношения.

– Дай мне написать статью о ней, – умоляю я.

– Может, лучше возьмешь интервью у Джулиана Саламандра?

– Кто, блин, такой Джулиан Саламандр?

– Мой последний клиент и потрясающий актер, играет ее племянника, – сообщает мне Шамари. – Ты же смотрела «Скажи мне снова», ромком, который недавно вышел на «Нетфликсе»? Это как раз по твоей части.