– Вы что-нибудь сегодня ели? – спросил я и, не дожидаясь ответа, выложил на стол добычу, в том числе бутылку рома. – Нужно поесть и вам, и ему. Это ускорит регенерацию. Возможно, так ускорит, что и антибиотики не понадобятся.

Хотелось всего лишь приободрить, но я оказался прав: спустя пятнадцать минут здоровье Дитриха вернулось к изначальным цифрам, спустя немного времени еще подросло. Похоже, еда действительно немного исцеляет.

Но радовался я рано, вскоре здоровье снова начало снижаться. Увидев ром, Дитрих протянул руку к бутылке.

– Не прощу себе, если не сделаю несколько глотков. Вдруг в последний раз? Всю жизнь отказываешь себе в отдыхе, вредной, но вкусной пище, в алкоголе… Теперь – какой смысл?

Я не стал возражать, все-таки алкоголь – какой-никакой антисептик, при простуде рекомендуют, потому нашел пластиковые стаканчики, плеснул в них три раза граммов по тридцать – Керстин тоже не отказалась – и провозгласил тост:

– Выпьем, чтобы выжить и победить!

Ром обжег пищевод, и сразу по телу разлилось приятное тепло. Керстин выключила фонарь, щелкуны зазвучали отчетливее. Дитрих провалился в сон, а мы с его супругой остались сидеть в темноте. Поначалу молчали, думая о своем, а потом она принялась изливать душу. Осознание конечности жизни нависло гильотиной, видимо, разговаривая, женщина чувствовала себя более живой.

Им было по восемьдесят, то есть родились в конце войны. Детство выдалось соответствующим – хотя и в западной Германии. Всю жизнь они строили карьеру: Дитрих летал, она работала менеджером по продаже автомобилей. Сперва копили на большой дом, думали обзаводиться детьми после сорока. Потом обоим исполнилось сорок, сорок пять… И оказалось, что даже медицина бессильна, думать о продолжении рода поздно и ему, и ей. А теперь, раз они молодеют, есть шанс все исправить!

Мы выпили еще немного, и стало снова клонить в сон. Но мы условились дежурить по очереди – мало ли что случится – и проснуться ближе к утру.

Сперва спал я, а когда сменил Керстин, Дитрих метался по кровати в бреду и что-то бормотал по-немецки. Здоровья у него осталось 42 %.

Взошла луна над самой кромкой океана, и стали видны рыщущие по берегу силуэты.

Глава 5. Трое в лодке, не считая котенка

Я все-таки уснул, регенерация требовала своего, зато проснулся до рассвета с ясной головой, будто кто-то вытолкнул меня из сна, и впервые не почувствовал боли. А еще увидел, что зомби, не дождавшись нас, ушли.

На часах было полшестого, но рассвет еще не занимался, небо окутывала чернота.

Луна пошла на убыль, но ее света все равно хватало, чтобы разглядеть, как тяжело дышит Дитрих, здоровье его упало до 31 %. Керстин дремала у его ног.

– Керстин, – потряс я ее за плечо. – Подъем. Пора двигать.

Она сразу открыла глаза, словно и не спала.

– Как он? – спросил я.

– Хуже, – обреченно проговорила она, и вдруг в ее голосе появилась решимость: – Нужно сейчас же плыть в «Калигайахан».

Я еще раз выглянул в иллюминатор – обзор был так себе, но, похоже, удача нам благоволила: щелкуны поняли, что не дождутся, и ушли в джунгли. С другой стороны катера их тоже не наблюдалось.

– Самое время выдвигаться, – сказал я Керстин. – Фонарь не включайте, соберите продукты, я схожу на разведку, посмотрю, не затаились ли они.

Это было бы плохо, очень плохо. Нам пришлось бы и отбиваться, и защищать беспомощного Дитриха. А учитывая, что среди них есть многоуровневые, скорее всего, твари загнали бы нас обратно.

Осторожно-осторожно, стараясь не нарушить предрассветную тишину скрипом петель, я распахнул дверцу и просочился наружу. Согнувшись в три погибели, огляделся: чисто! Выпрямился в полный рост, еще раз огляделся. Повезло!

Вернувшись в каюту, я чуть не выскочил назад: там стоял сладковато-приторный запах разложения, терпеть его было невозможно. Похоже, у Дитриха началась гангрена. Неплохо бы зафиксировать его ногу шиной, но на это не было времени: зомби могли вернуться в любой момент.

Мы с трудом выволокли Дитриха из катера. Он едва стоял на ногах, стонал что-то по-немецки. Я думал, бредит, оказалось, нет.

– Он спрашивает, что происходит, – перевела его бормотание Керстин.

– Скажите, плывем за помощью. Потерпите немного.

Лодки напоминали каноэ, только та, на которой я приплыл, была привычной, большой, но с более острым и чуть загнутым носом. Керстин, вооруженная клюшкой для гольфа, которую использовала как оружие, караулила Дитриха, тревожно поглядывая в лес. Я уперся в лодку, двумя рывками подтолкнул ее к воде, и мы уложили туда немца, закинув пожитки и остатки консервов. Крош, как всегда, был рядом, его глаза светились отраженным лунным светом.

– Иди сюда, мелкий, – позвал я, и он запрыгнул в лодку.

Только сейчас я ощутил, до чего же грязный. Повел лодку, будучи по пояс в воде, стянул футболку, потер кожу, покрытую кровавой коркой. Какое же блаженство! Так бы и сидел в воде, но времени нет. Потерев свежий шрам на животе, я оттолкнул лодку, перевалился через борт и взялся за весла. Руки ныли, но выбора не было.

– Знаете, куда плыть? – спросила Керстин, поправляя подушку под головой мужа.

– Примерно. Будем держаться метрах в пятидесяти от берега – достаточно далеко от зомби… и плохих людей, но не теряя ориентиров.

Я начал грести, стараясь как можно тише вынимать и опускать весла, хотя понимал, что всплесков не слышно, потому что и ночью в джунглях кипела жизнь.

Ночь, бриз, темная вода блестит в лунном свете. В другое время – романтика, сейчас – выживание.

Дитрих то замолкал, то снова начинал стонать, бормотать что-то. Керстин успокаивала его, вытирала пот со лба, перебирала волосы.

– Он бредит, – тихо сказала она. – Говорит о доме, о Мюнхене.

– Вернетесь, если захотите, – ответил я, налегая на весла. – С мужем-то пилотом.

– Сорок лет он летал, – гордо сказала Керстин.

Через полчаса гребли мои плечи горели огнем, а на ладонях вздулись волдыри. Спасибо «Живучести» – раны заживали на глазах, но все равно было больно. Отпустив весла, я подул на ладони, дал немного поработать регенерации, но, когда Керстин предложила поменяться местами, устыдился, продолжил грести, подумав: «Трое в лодке, не считая котенка».

Близился рассвет. Небо стремительно светлело, словно кто-то подкручивал кнопку яркости.

Заметив движение под водой, я присмотрелся и выругался:

– Ну песец! Картина Репина, мать вашу!

Вода тут была чистая, прозрачная, и я отчетливо видел, как по дну ползли… бездушные! Двигались рывками, тянулись к лодке. Жуткое зрелище. Те, которые погнались вчера за мной? Вряд ли, им же дышать нужно. Эти, скорее всего, другие. Эволюционирующие. Глядишь, скоро жабры отрастят.

– Видите это? – прошептала Керстин, перегнувшись через борт.

– Вижу. Просто… ползают.

– О майн гот! – Она отпрянула. – Значит, и в воде небезопасно?

– Они не плавают… пока. Но нырять я бы не стал, Керстин.

Один подводный зомби заметил лодку и рванулся вверх, но снова опустился, не сумев преодолеть толщу воды.

Крош застыл на бортике лодки, уставившись в воду, и тихо утробно рычал.

– Спокойно, мелкий, – сказал я, почесав его за ухом. – Они до нас не дотянутся.

Когда первые лучи солнца окрасили небо, впереди показался силуэт огромного здания. «Калигайахан», судя по всему. Отель возвышался над берегом белоснежной буквой U – два двадцатиэтажных крыла. По всей его территории от пляжа до теннисных кортов толпились бездушные.

Я погреб быстрее. Отражая зарево на горизонте, панорамные окна стали вспыхивать светом: сперва верхние этажи, потом ниже, ниже, и вот над гладью воды показался краешек солнца.

Дитрих не подавал признаков жизни, и Керстин заметалась по лодке, не зная, что делать, и причитая. Утомленная бессонной ночью и бессилием, она порывалась то ли прыгнуть в воду и плыть за лекарством, то ли тащить на себе Дитриха. Я отлично ее понимал: в такие моменты нужно делать хоть что-то, промедление мучительно.

Дитрих вдруг поднял руку и что-то прошептал, не открывая глаз. Жена склонилась над ним, воскликнув что-то громко на немецком.

– Тихо! – велел я и указал на западное крыло отеля. – Видите, из-за тех зарослей и плотных кустов зомби не могут попасть внутрь. Заплывем сбоку и найдем служебный вход.

Мы причалили к маленькому пирсу для персонала. Ни одного зомби рядом не обнаружилось.

– Керстин, оставайтесь с Дитрихом в лодке, – распорядился я. – Проверю, безопасно ли там, и вернусь.

– Нет, – отрезала она. – Идем вместе. Мужа не брошу и вас одного не отпущу. Вдруг не вернетесь?

Она права – разделяться глупо. Но тащить на себе немца…

– Ладно, но только если он может двигаться. И двигаться быстро.

Мы помогли Дитриху выбраться. Он был совсем плох – движения раскоординированы, лицо горит, здоровье упало ниже 15 %.

– Держись, старина, – подбодрил его я. – Скоро найдем лекарство.

Мы обхватили его за талию с двух сторон, руки Дитриха положили себе на плечи и побежали к торцу здания, где, по идее, находилась нужная дверь. Немец висел мертвым грузом и лишь иногда отталкивался от земли, слегка облегчая нам задачу.

Служебный вход оказался запертым, но замок – ерунда. Я вскрыл его тесаком Юлии в два счета и только потом подумал, что надо бы запереться, чтобы следом не хлынули бездушные.

Дверь открывалась внутрь, и, положив Дитриха на пол, мы минут пять баррикадировали вход тумбами и банкетками, которые взяли тут же, в коридоре.

– Осторожнее… инфекции, – вдруг отчетливо произнес Дитрих. Бредил?

– Что?

– Инфекции. Их укусы… заразны. Я видел… как умирали люди… после укусов.

– Это другое, – объяснил я. – Бездушные не заражают. У тебя ожог от кислоты.

Только закончив баррикадироваться, я замер и прислушался. Тихо. Это был обычный служебный коридор: голые стены, линолеум, белые двери с двух сторон.

Удивительный контраст между пятизвездочной роскошью и серой скромностью помещений, где базировался персонал.

– Лампы! – Керстин удивленно указала наверх, на люминесцентные лампы, все они светились.

– Вероятно, работают от солнечных батарей, – предположил я, огляделся и сделал вывод: – Чисто. Заходим.

В коридоре пахло затхлостью и… хлоркой? Странно для заброшенного отеля. Впрочем, странностей сейчас в мире столько, что уже непонятно, что нормально, а что нет…

– Куда теперь? – спросила Керстин.

– Ищем медпункт. Он точно не в помещении для персонала, а скорее всего, на первом этаже, но в каком крыле?

Мы двинулись по коридору, поддерживая Дитриха с обеих сторон. Задрав хвост, Крош бежал впереди, как разведчик.

– Тут слишком чисто, да? – заметила Керстин. – Ни мусора, ни следов крови.

– Может, уборщики работают, – невесело пошутил я.

– Или здесь кто-то живет, – прошептала немка. – Выбили зомби и закрылись. Хорошо, что мы заперли дверь.

– Как бы нас не выбили, – сказал я, беспрестанно оглядываясь. – Есть тут одна бандитская группировка, так у них натуральное рабство. Старшие качаются, остальные служат. Это они меня чуть не убили.

– Какой ужас! – возмутилась Керстин, перехватывая Дитриха поудобнее. – Но почему они это делают? Почему, когда надо быть вместе и помогать друг другу?

– У меня было кое-что ценное, с чем я не хотел расставаться, – почти не солгал я. – Так что, даже если встретим выживших, радоваться рано.

Из помещения для персонала мы вышли на первый этаж правого крыла в длинный коридор. Тут все было лакшери: пол под мрамор, картины на стенах, дорогие двери в номерах, светящиеся точки в потолке, похожие на звезды.