Графиня-попаданка (страница 3)
Всем этим хозяйством, как настоящий полководец, руководил Джек. Я наблюдала за ним со стороны, и нельзя было не признать – он был незаменим. Это был не просто управляющий, отсиживающийся в конторе. Я видела, как он, скинув кафтан, в одной простой рубахе, ловко взбирался на шаткие леса, чтобы лично проверить качество укладки новой кровли. Через час его уже можно было застать в сыром подвале, где он, с зажженным факелом в руках, обследовал кладку старых сводов, отыскивая трещины и подтеки.
Ремонт шел по всем фронтам, начиная с самого критичного – кровли. Старый, местами сгнивший гонт срывали, обнажая ребра стропил. На их место укладывали просмоленные доски, а сверху – новую, плотную дранку и гонт из лиственницы, не боящейся влаги. С высоты своих покоев я могла видеть, как серая, облезлая крыша постепенно покрывалась ровными рядами темно-золотистой древесины, обещая надежную защиту от будущих снегопадов.
Параллельно шла работа над окнами. Вместо прогнивших рам мастера вставляли новые, плотно подогнанные, а щели заделывали паклей и заливали смолой. В каминном зале и нескольких спальнях, самых сырых, Джек распорядился разобрать часть старых печей и сложить их заново, с более эффективной тягой, используя привезенный огнеупорный кирпич.
В подвалах каменщики заделывали трещины в стенах известковым раствором и обустраивали новые, сухие кладовые для зимних запасов. Со стороны внутреннего двора постоянно доносился скрежет точильных кругов – там плотники обрабатывали бревна для починки прогнивших балок на чердаке и в конюшнях.
Моя роль сводилась к стратегическому наблюдению и финансированию. Джек являлся ко мне с отчетом каждый вечер, пахнущий дегтем, известью и потом. Он подавал сметы, списки израсходованных материалов, и я, не торгуясь, выдавала необходимые суммы. Я видела, как в его глазах, при виде полного кошелька, боролись профессиональная радость и врожденная бережливость. Но качество работ говорило само за себя – каждая монета была потрачена с умом.
За две недели замок преобразился. Он еще не сиял новизной, но он перестал выглядеть умирающим. Он задышал. И когда в одно хмурое утро я увидела за окном первые робкие снежинки, кружащиеся в воздухе, на душе у меня было спокойно. Мы успели. Зима застала нас не в развалинах, а в крепком, готовом к ее приходу доме. И в этом была не только моя заслуга, но и честная, неустанная работа Джека.
Ирония судьбы оказалась тоньше, чем я предполагала. Едва успел лечь первый снег, укутав замок и его новую кровлю в белоснежную мантию, как во двор влетели нарядные сани, запряженные парой лоснящихся гнедых лошадей. Гостями оказались наши соседи – барон Зигфрид горт Хальтрен, его жена и целый выводок разновозрастных детей, от карабкающегося на подножку мальчугана до застенчивой барышни лет пятнадцати.
Я встретила их в холле, стараясь скрыть удивление. Пока барон и Джек занимались санями и лошадьми, баронесса Амалия, женщина румяная и явно любопытная, уже успела окинуть взглядом прихожую. Ее внимание сразу приковала к себе новая, еще пахнущая свежей краской табличка на массивной дубовой двери. Я видела, как ее глаза округлились, а губы беззвучно сложились в слова: «Женихам вход запрещен».
За обедом, в том самом зале, который уже не казался таким пустым и безжизненным благодаря отремонтированным окнам и жарко пылающим в исправных каминах дровам, царило оживление. Дети, осмелев, вовсю уплетали дичь и пироги. А баронесса Амалия, отодвинув десерт, наклонилась ко мне через стол, и в ее глазах плескалось неподдельное любопытство.
– Дорогая Ирина, прости мою бестактность, – начала она, понизив голос, – но я не могу не спросить… Эта табличка на двери… Неужели вы и вправду не хотите замуж? В ваши годы, с вашим положением… Разве это не единственный путь для женщины обрести опору?
Я отпила глоток игристого, давая себе секунду собраться с мыслями. Я могла бы отшутиться или ответить резко, но в ее взгляде не было злобы – лишь искреннее недоумение.
– Милая Амалия, – ответила я так же тихо, но четко. – Я не против замужества как такового. Я против того, чтобы меня считали лотерейным билетом, который можно выиграть, или вакантной должностью, которую нужно занять. Я провела большую часть жизни, сама будучи своей опорой. И теперь, очутившись здесь, я не вижу причин эту опору менять на сомнительную «заботу» первого встречного, чьи намерения простираются не дальше моего титула и этих самых стен.
Я обвела взглядом зал, где на стенах уже не висели паутины, а с потолка не сыпалась штукатурка.
– Видите ли, я не против союза. Но я против продажи. А эта табличка, – я кивнула в сторону двери, – прекрасный фильтр. Она отсеивает тех, кто не умеет читать или не желает уважать чужую волю. И, поверьте, я не испытываю ни малейшего желания тратить время на подобных кавалеров.
Баронесса слушала, широко раскрыв глаза. В ее мире, где браки заключались по расчету и для продолжения рода, мои слова, должно быть, звучали как крамола. Но в ее взгляде, помимо изумления, я уловила и искру… уважения?
– Но… а если… любовь? – выдохнула она наконец.
– Если она придет в облике человека, который увидит во мне не «старую деву», а равную, и который постучит в дверь, невзирая на табличку, – я позволила себе легкую улыбку, – тогда мы сможем поговорить. А до тех пор у меня есть замок, который требует внимания, и жизнь, которой нужно жить. И, честно говоря, мне этого вполне достаточно.
Барон, уловив конец нашей беседы, громко рассмеялся и поднял бокал.
– За здравый смысл и крепкие крыши над головой! – провозгласил он.
И все, включая смущенную, но заинтригованную баронессу, поддержали этот тост. А за окном медленно падал снег, и мой замок, прочный и отремонтированный, молчаливо стоял на моей стороне.
Глава 6
Снег за окном сыпал и сыпал без устали, густыми хлопьями, словно природа намеревалась замести нас в этом замке до самой весны. Сугробы росли, превращая знакомый пейзаж в белое, безмолвное царство. Такая изоляция могла бы вогнать в тоску, но во мне она разожгла дух творчества. Я взглянула на свой гардероб и вздохнула. Родители, конечно, снабдили меня местными нарядами – добротными, но унылыми, скромными до безобразия, с высокими горлами и темными, грязноватыми тонами. Все они успели мне смертельно надоесть, напоминая о роли, которую я отказывалась играть.