В тишине этого часа шепот узких переулков и их ночных обитателей ждал рассвета, пока ловкая фигура, прячась в тени, проворно скользила по влажной черепице.

Окрики стражников и тревожный лязг доспехов звенели меж мощеных улочек.

Пам двигалась стремительно и искусно – бешеная пляска, где нужно было пробираться мимо приоткрытых окон ранних пташек и любопытных глаз факелов внизу.

«Я много лет этим занимаюсь, бывало и хуже. Сегодня не поймают».

Хотя она верила, что уйдет от погони, крыши будто растягивались с каждым прыжком, как бесконечный лабиринт, удерживающий ее в западне разъяренной охоты, где она была единственной дичью.

Она мчалась как орлица; отчаянье и пылающая кровь окрыляли ее, но рой топоров и отравленных копий приближался. Рискуя, она зацепилась за край разбитого дымохода. Упала на колени, соскользнула, но мгновенно вскочила.

Хуже было другое – удар о неровный камень, зацепивший складку сумки и грубо распоровший ее. Монеты, жемчуг и самоцветы рассыпались по крышам сверкающей рекой, звеня, как погремушка, и канули в город – а с ними и нужды, замыслы, мечты, что Пам в них вложила.

– Там! – закричал стражник, указывая на нее.

В «Форхавелу», решила Пам. Она бросила взгляд на первые проблески зари. Уже почти пора.

Она начала обращаться, завидев вывеску таверны; грубая доска с толстыми железными буквами, краску на которых сожрали дожди и время. Пам приземлилась. Шерсть на ногах истончилась и пропала, жесткие копыта смягчились, приняв форму двух беспокойных пяток, старающихся не наступить в городскую грязь.

Добравшись до переулка, куда выходил черный ход «Форхавелы», Пам натянула чулки и обулась. Надела полагающийся по форме платок на голову, как велел мистер Алдриг, спрятала под ним непослушные волосы и рожки. Сунула оставшиеся пожитки за трухлявую бочку, кишащую термитами, и вошла в заведение.

К счастью, она пришла первой.

Пам завязала фартук и попыталась отдышаться.

Обеими руками схватила мешок из рогожи, перевязанный толстой веревкой – в нем лежали вчерашние отбросы, – и потащила к открытой двери.

– Сеньорита! – окликнули ее. – Простите, сеньорита!

– Это вы мне? – отозвалась девушка с непринужденностью, удивившей ее саму, не отпуская веревку. Дотащив мешок до угла, она обернулась и, как ожидала, увидела одного из них.

– Доброго утра, сеньорита, – поклонился стражник.

Пам сделала вид, что вытирает рукавом пот со лба, и изобразила свою лучшую улыбку. Стражник, дородный, но заурядный, покраснел.

– Не хотел беспокоить вас или отвлекать от работы, – прочистил он горло, – но мы ищем опасную воровку. Вы очень поможете, если скажете, видели ли вы ее.

Пам внутренне рассмеялась.

– Воровку? – Она прижала пальцы к губам, изображая удивление.

– Да, сеньорита, – кивнул мужчина. – Фавну, – уточнил он. – Вероятно, она оборотень. В зеленом плаще, с коричневой котомкой.

– Ох, – промолвила Пам. – Очень жаль, но никого такого я здесь не видела, сеньор. А я здесь уже несколько часов.

– Понимаю. Не извольте беспокоиться. – Он поклонился на прощание. – Если заметите что-либо, сообщите властям.

– Непременно.

Когда стражник скрылся из виду, девушка облегченно вздохнула и вернулась на кухню. Чувство победы после успешного побега обратилось в яростное разочарование, когда она вспомнила о том, что случилось на крыше. Она обыскала карманы и все укромные уголки белья в надежде что-нибудь найти. Нашла три золотые монеты.

«Ну что ж, – подумала Пам, пожимая плечами, – лучше, чем ничего».

В полумраке «Форхавелы» она вдохнула полной грудью и вытянула шею, затем покрутила ею из стороны в сторону, разминая круговыми движениями. Напряжение в позвонках после побега ощущалось невидимой ношей.

Наклонила голову, слегка хрустнув шеей. Над почерневшими от копоти очагами Пам различила пять небесных жемчужин, питавших таверну. Они начинали угасать.

«Через два-три месяца придется их менять».

Пам выгребла золу, набрала в охапку дров и щепы и подбросила в камин, чтобы оживить пламя. Пропитала фитили ореховым маслом, зажгла факелы и укрепила их на стенах, чтобы кухня озарилась великолепным теплым светом.

На массивном центральном столе расставила чистую посуду, как велел Алдриг: железную утварь справа, глиняные кружки и миски слева, аккуратно сложенные стопками.

Подошла к колодцу и вернулась с двумя полными ведрами воды, наполнила котел для похлебки и подвесила его над пламенем, разожгла огонь, отогнала крыс, вытряхнула тряпки, вычистила ступки и проверила кувшины, готовя кухню к наступающему дню.

И вот так Пам, воровка, в очередной раз обошла закон.

Остальные работники не заставили себя долго ждать.

Она, как всегда, встретила их улыбкой и сердечным приветствием.

– Полагаю, одежда и свертки у нашего входа – твои, – тихо сказала Мария.

«Нашего входа». Служебного входа.

Хотя большую часть времени Мария раздражала Пам, она была ее лучшей подругой. В конце концов, именно эта женщина спасла ей жизнь, да и Джимбо тоже.

Это Мария обнаружила двух босоногих, истощенных детишек в темном переулке, когда они копались в мусорном баке втрое больше их самих. Это она прятала по карманам во время работы хлеб, сыр и фрукты, чтобы потом оставить еду на укромном сеновале, куда дети приходили каждый день, чтобы что-нибудь сунуть в рот.

Мария любила задавать девушке неудобные вопросы, пока натягивала льняные перчатки, а сверху – кольчужные, пока прикрывала свой выдающийся живот фартуком и убирала в тугой пучок непослушные седые кудри, – как того требовал Алдриг.

– Конечно, – кивнула фавна, – как всегда. Не понимаю, зачем ты спрашиваешь об этом, ты же знаешь ответ, Мария.

Женщина тихонько рассмеялась и подула, чтобы раздуть огонь, который уже начал лениться.

– Удачное было утречко, девочка? – спросила она.

– Я уже много лет как повзрослела, а ты все зовешь меня девочкой, – сказала Пам. – Когда ты перестанешь?

– Никогда не перестану, даже когда тебе стукнет восемьдесят, если доживешь. А теперь отстань со своими глупыми вопросами и расскажи, как все прошло.

Пам бросила в чугунный котел, что царил на кухне, гору очищенных и нашинкованных луковиц, над которыми изрядно провозилась. Добавила соль, травы, молотый черный перец, восемь гвоздичек, десять долек чеснока и две козьи ножки. Энергично перемешала деревянной ложкой и щедро плеснула в огонь медовухи. Туда же подкинула пару больших кусков угля, потому что была уверена, что подгорелые кусочки придают особый вкус всем ее творениям.

– Памьелина Норон!

Услышав это имя, Пам встревоженно вынырнула из транса своей механической работы. Бросила дела, небрежно вытерла руки, стряхнув кусочки овощей, специй и других ингредиентов, которые бросала в котел.

– Не зови меня так, – буркнула девушка, – мне не нравится. Ты же знаешь.

– Ну так соберись и ответь мне, девочка: как прошло сегодня?

– Хорошо, блин, Мария, вечно ты мне твердишь, что…

– Не выражайся при мне. Ты прекрасно знаешь, что мне не нравится, когда ты проявляешь неуважение. А ты этим злоупотребляешь.

– Извини, – ответила фавна.

– Ладно. Подай-ка мне сливочное масло, сладкое вино, миндальное масло, розмарин и дикий чеснок; этот цыпленок сам себя не замаринует.

Пам кивнула и подчинилась без возражений.

– А теперь, девочка, расскажи мне, как прошло утро.

– Началось все хорошо, но потом меня заметили, и пришлось валить…

– Тебя заметили?! – испугалась Мария.

– Только со спины, – успокоила ее Пам, – и с копытами. Побежали за мной, но не догнали. Когда стража герцогини меня…

– Герцогини Сильбеннии Мирден?

– Да.

– Ради синей луны, Пам, ты чем думала? Как тебе в голову пришло туда пойти? У этой женщины тысяча стражников, а теперь, когда она овдовела, их станет еще больше – она хоть и обожает мужчин да веселье, но осторожна! Крайне осторожна!

– Знаю.

– Залезть в ее дом – самое глупое, что можно было совершить. Особенно если тебя видели.

– Дай договорить, Мария. Если не замолчишь – не дослушаешь.

– Говори, да побыстрее. Не хочу заразить тревогой этого цыпленка, готовлю ведь. Давай, давай! Алдриг скоро придет.

– Говорю же, меня видели только со спины и с копытами. Потом я скрылась. По крышам. Все шло нормально, но за мной бежали по улице, и я испугалась, что меня найдут. Спрыгнула неудачно, и сумка лопнула. Я потеряла почти всю добычу.

– То есть в лицо тебя не видели?

– Нет, – сказала Пам. – Ну то есть да. Но когда я уже вернула себе ноги. Прикинулась дурочкой – это я умею. Стражник поверил, ни на секунду не усомнился в моих словах. В этом я уверена.

– Он сюда приходил?

– Да, нарисовался у черного хода. Заметил меня, когда я выносила мусор, который ты оставила вчера. Спрашивал меня про одну опасную воровку, я заверила, что никого не видела, он отвесил поклон, зарумянился (видимо, я ему приглянулась), попросил сообщить страже, если увижу что-нибудь странное, и ушел своей дорогой.

– Ладно, – кивнула Мария. Она толкла чеснок в массивной каменной ступке. – Все?

– Да. Это все.

Остальные работники были крайне поглощены своей кропотливой кулинарной работой; дел было невпроворот. Беседу Пам и Марии они игнорировали в той же манере, в какой пропускали мимо ушей утренние разговоры поставщиков, которые заворачивали в «Форхавелу», чтобы предложить свои продукты «высочайшего качества», если верить продавцам.

Ограниченный персонал таверны оставался глух ко всякой внешней суете, и все, что не имело отношения к искусству приготовления блюд, совершенно их не интересовало.

На кухне «Форхавелы» царил тот самый гармоничный, деловой порядок, который объединял всех, кто наслаждался созиданием, любил играть с ингредиентами. Переносить жаркое с одного огня на другой, добиваясь идеальной текстуры карамелизированных овощей и маринованного для нежности в алкоголе мяса – как танец, выверенный, благоухающий танец, в котором участвовали все кухонные работники.

«Тут славно работать, – думала Пам. Но без особой уверенности. – По крайней мере, когда его нет».

«Терпи и старайся задобрить старикашку. Если разыграешь карты с умом, скоро сможешь выдвинуть свои предложения. Когда станет ясно, на что ты способна, появятся и деньги, и возможности. Дело времени. Стисни зубы, работай примерно, а когда достигнешь цели, тебе хватит сил, чтобы отплатить ему за все мерзости».

Пам почувствовала пронизывающий холод в затылке – верный вестник дурных предчувствий.

Благостная и деловая атмосфера кухни разлетелась вдребезги. Разговоры оборвались на полуслове, люди окаменели, воздух застыл.

Алдриг пожаловал.

Они столкнулись лицом к лицу; Пам пришлось изо всех сил вцепиться в миску, чтобы не вывалить муку на мужчину.

Он лишь лениво скользнул по ней взглядом. Надменно, с тем же видом оценил остальных слуг и снова уставился на нее. С тем же выражением разочарования, что дарил ей каждое утро.

– Сеньорита Норон, – произнес Алдриг.

Его черные волосы были залихватски зачесаны назад, жирнее и грязнее обычного, а несколько седых прядей дерзко выбивались по бокам, насмехаясь над попытками придать им порядок. Глубокие морщины, оформляющие его вечно сердитое лицо, стали еще резче, выражая гнев и брезгливость.

Хозяин «Форхавелы» прочистил горло.