Тыквенный латте для неприкаянных душ (страница 5)
– Как поживает тесто на пирожки? – продолжил он. – Начинка готова? Проверьте лук, я хочу, чтобы он был идеально карамелизирован. Моему рецепту нужно следовать неукоснительно. Сегодня мы обязаны предложить нашим клиентам не менее пятисот пирожков, и каждый – высшего качества. Мы удостоимся визита многих достойных господ. Сегодня зайдут важные персоны, сеньорита Норон, мои добрые знакомые, гости со званиями и поместьями. Так что шевелитесь, поднажмите и немедля организуйте заказы. Надеюсь, сегодня вы будете прилежнее, чем вчера. Советую быть предельно расторопной и, коль возникнут загвоздки или, луна упаси, проблемы, – решительной.
– Да, сеньор Алдриг, – отозвалась Пам, стоя со свежей луковицей в одной руке и пучком только что срезанного шалфея в другой.
«Тварь, – пронеслось у нее в голове. – Чтоб тебя сожрало неудержимое полчище тараканов, зараженных самыми жуткими хворями. Чтоб эти твари заползли в хлеб, что ты жрешь каждое утро, Алдриг. Старый мерзкий ублюдок, как же мне хочется тебя разорить. Как же хочется, чтобы ты сгнил заживо».
– Эти обноски вам не к лицу, – сказал Алдриг, – это неприлично. Просто позорно, что вы так выглядите, сеньорита Норон. Кой черт вам носить эти бело-розовые кудри, если вы не в силах подобрать должный наряд? Вы смахиваете на нищенку из Улья. Вам надлежит одеваться изысканно, в одеяния поблагороднее этих.
– У меня больше ничего нет, сеньор Алдриг. А волосы убраны, согласно вашему повелению.
– Сегодняшний вечер – особый случай, и от вас потребуется приличный внешний вид. Я оставил подобающий наряд в вашей комнате, сеньорита Норон. Наряд, который подчеркнет ваши достоинства.
Пам отложила лук, взбитое сливочное масло и тесто на пирожки, над которым билась часами. Уставилась на Алдрига.
– Мои достоинства? – переспросила она.
– Да, сеньорита Норон. – Мужчина оценивающе обвел свою работницу взглядом с ног до головы, даже не пряча своих намерений. К чему лукавить? Власть принадлежала ему.
– И в чем же заключаются мои достоинства, по вашему разумению, сеньор Алдриг? – спросила Пам.
– В том, что вы прячете под тряпьем. Когда пожалуют гости, вы облачитесь в предоставленный вам наряд и станете прислуживать за главным столом. Велю вас причесать, дабы господа узрели ваши волосы; они им понравятся. Вы будете выказывать радушие каждому гостю и станете отвечать на все их просьбы нежнейшей улыбкой. И, между прочим, спрячьте свои звериные ноги. Ваши собственные голые ножки пригляднее и потише. Незачем пугать людей дикарскими копытами.
Пам вздохнула, стиснула зубы, задерживая дыхание.
– Сеньорита Норон, имеются возражения? – спросил Алдриг. – Прежде чем ответить, рекомендую взвесить свои слова. – Он пригладил усы. – Не забудьте, что вы можете вести независимую жизнь, имея хлеб и лекарства, благодаря щедрому жалованью, что предоставляю вам я и только я.
– Да, сеньор Алдриг. Я признательна вам и исполню ваше пожелание.
«На жалкие гроши, что ты мне платишь, не прожить и не прокормиться. Я ворую, да, потому что мне нравится убегать и скакать по крышам. Я ощущаю себя живой и счастливой, наслаждаюсь этим. У всех свои пристрастия и вкусы. Свои дела. Но еще деньги, мне нужны деньги, потому что аренда сама не платится. А ты, проклятый неудачник, смеешь критиковать мою одежду, на которую я вкалываю! Смеешь критиковать мое тело, пытаешься заставить меня стыдиться моей природы. Мои копыта не позорят меня, я ими горжусь. Сколько удивительного я благодаря им пережила – такого, что тебе и не снилось!
Пошел ты к черту! Тебе бы родиться оборотнем, но ты появился на свет обычным. Потому твои блюда безвкусные, а когда люди попробуют мои – я открою таверну, которая тебя разорит. Какой же ты позорник, и как хочется схватить иглы Джимбо для тату, воткнуть их тебе между ног и размозжить…»
– Что ж, сеньорита Норон. Вы очень умны. Вы приняли верное решение.
Алдриг протянул руку к девушке ладонью вверх, собираясь пару раз «одобрительно» похлопать ее по спине, как хозяин поглаживает мула, поощряя покорное животное.
Пам уклонилась; не хватало только, чтобы Алдриг к ней прикасался. Она сделала это незаметно, разумеется, – иначе это вызвало бы его недовольство, а недовольство вылилось бы в незаслуженный гнев в ее сторону. Девушка сделала вид, что роняет ложку; так она избежала контакта.
– Вы всегда были очень неловкой, сеньорита Норон. Постарайтесь сохранять достоинство сегодня вечером; если разочаруете наших гостей, разочаруете и меня.
– Я никого не разочарую, сеньор Алдриг, могу вас заверить.
– В одежде, которую я для вас приготовил, – не сомневаюсь, что так и будет. Она вам пойдет, вы будете хороши как никогда.
Пам молча кивнула и подавила желание перекинуться на копыта, чтобы стоптать гнилую улыбку с лица Алдрига. Она призвала спокойствие и приказала себе держаться.
«Хорошо смеется тот, кто смеется последним».
Она даже не помнила, когда слышала эту поговорку; может быть, подслушала разговоры других слуг, но сейчас она помогла ей запереть ярость внутри.
– Сеньор Алдриг, если сегодняшний вечер пройдет хорошо, вы ознакомитесь с моими предложениями для меню? Вот, я записала здесь, каждое блюдо и его ингредиенты, все распределены по сезонам, отсортированы от самого мягкого вкуса к самому насыщенному, чтобы они не конфликтовали друг с другом.
Возможность того, что ее творения увидят свет и попадут на стол знати, была шансом, от которого Пам не могла отказаться, каким бы призрачным он ни был. Сама мысль о том, чтобы управлять собственной таверной, питала душу надеждой, давала силы испытывать свое скудное терпение и прежде всего причины терпеть наглость Алдрига.
Владелец «Форхавелы» бегло взглянул на клочок бумаги. Разразился смехом.
– Так посмотрите? – спросила Пам.
– Я уже посмотрел, сеньорита Норон.
Тишина.
– И? – запинаясь, спросила девушка.
– И? – Алдриг снова прочистил горло. – Я приглашаю вас продолжить работать по моему меню, ибо ваше, сеньорита Норон, – пустая и претенциозная чепуха. У вас нет ни знаний, ни опыта, вы экспериментируете без правил, без дисциплины, и так вы ничего не добьетесь. Смиритесь раз и навсегда, у вас нет таланта, все, что у вас есть, – это слепая, неуклюжая детская страсть; никакой базы. Вы даже не заслуживаете работать здесь, но я год за годом даю вам такую возможность. Так что не будьте высокомерной и цените мое сострадание. Выполняйте свои задачи и достойно одевайтесь. Делайте то, что должны, ведите себя подобающе и оставьте творчество тем, у кого есть природные таланты для этого.
Услышав заявления Алдрига, Пам вдохнула, выдохнула. Повторила еще десять раз.
«Держи себя в руках, – сказала ей Мария взглядом, – не кричи, не прыгай, не бей копытами и ничего не ломай. Помни о своей цели».
«Возьми себя в руки, девчонка».
Алдриг еще раз осмотрел девушку с ног до головы, одарил ее улыбкой, в которой не было тепла, презрительно фыркнул и повернулся спиной к персоналу, направляясь в столовую, где его ждал обильный завтрак, состоящий из свежего хлеба, гусиных яиц, сладкой ветчины и острой колбасы, которые ему подавали каждое утро.
Пам попыталась сжать гнев, копившийся в ней годами, удержать его внутри, но, видя, что больше не может его сдерживать, решила выпустить его в слова.
«Так будет лучше – менее жестоко, чем пустить в ход копыта».
– Эй, Алдриг! – окликнула она его, как зовут собаку.
Мария закрыла глаза и провела пальцами по векам.
Мужчина медленно повернулся, свирепо уставился на фавну:
– Вы… Как вы смеете, невоспитанная девчонка? Как вы смеете обращаться ко мне с этой дерзкой болтовней?..
– Да заткнись, тупица! – Пам сорвала фартук и швырнула его на пол. Грязная ткань упала под ноги ее начальника.
Вся кухня онемела, даже огни, казалось, перестали потрескивать, а котлы – кипеть.
Осознав, что она сказала, Пам почувствовала, как у нее заколотилось сердце. Руки и затылок покрылись холодным потом, в голове и груди появилась тяжесть, словно тело набили песком. Но она не дрогнула.