Гнев. Страх. Бессилие. Тех, кто нашел временное укрытие в этой пещере, осталось мало, и они не верили, что переживут следующую зиму. Они смирились со своей судьбой. Все, кроме одного. Того, кто оставил на стене это предупреждение. Даже он сам сомневался, что его рисунок кто-то увидит, но если это произойдет – пусть он поможет. Предостережет держаться подальше от озера.

– Воистину, удивительное совпадение, – прошептал Владимир, а затем обернулся к Матфею. – Думаете, сейчас нам грозит что-то подобное?

– В это сложно поверить, конечно, – признал священник. – Но я был бы дрянным пастырем, если бы закрыл глаза на такую возможность. А потому принялся запасать провизию в здании церкви. Она, конечно, не чета старым храмам, но, если закрыть ставни и забаррикадировать окна и двери изнутри, должна выстоять.

– А паства, с которой вы не стали воевать по поводу их языческих атавизмов, в нужный момент не станет спорить, а послушает и укроется в церкви, – догадался Владимир.

– Слова-то какие! «Атавизмы»! Мы, скромные деревенские батюшки, таких не знаем… – Корсаков не видел лица Матфея в темноте, но по голосу догадался, что тот улыбается. – В остальном же вы правы.

– Куда ведет эта пещера?

– Не знаю. Чуть дальше – последствия обвала, намертво закупорившего проход. Чтобы открыть его заново, придется постараться. Но если предположить, что тоннель не меняет направления, то ведет он к усадьбе. И озеру.

– Коростылев, видимо, разделял ваши опасения, – заключил Корсаков. – Он думал, что угроза исходит от озера. А потому решил спуститься туда самостоятельно и найти ее источник.

– И если это так, то в его гибели отчасти виноват я, – помрачнел Матфей. – К тому же деревенских мне удастся спасти, а вот обитатели усадьбы сейчас предоставлены самим себе. Я вынужден просить вас позаботиться о них. В подобных делах у вас больше опыта, чем у меня и Николая Александровича. Надеюсь, вам удастся докопаться до истины и отвратить беду. Умоляю лишь – опасайтесь озера. Что бы ни таилось на его дне – оно грозит смертью всем, кто попытается прикоснуться к его тайне. Я же рассказал вам все, что мне известно.

* * *

Обратно возвращались молча: каждый думал о своем. Корсаков пытался сложить цельную картину из разрозненных кусков головоломки. От озера, несомненно, исходила опасность: оставленные ушедшими поколениями свидетельства указывали на то, что в нем обитают твари. Чудовища из старых легенд, о которых Владимир напоминал Постольскому. Но если это так, отчего они вели себя столь тихо? Много столетий назад твари стерли с лица земли целый город. Почему же десятки лет не трогали усадьбу и деревню? При чем здесь странные цветы, найденные им с Беккером? При чем здесь голос брата, что слышал Коростылев? Неужели он как-то связан с видениями самого Корсакова? Интерес полковника намекал на это. Но что, если галлюцинации Николая Александровича – это способ привлечь его к озеру, как шепот каменного круга привлек бегущего из Петербурга Стасевича год назад? Нельзя было также сбрасывать со счетов видение Натальи Аркадьевны. Велик был соблазн списать визит ее пропавшего мужа на ночной кошмар впечатлительной беременной женщины, но Владимир не сомневался, что эта деталь тоже может сыграть свою роль в дальнейших событиях, так же как и его собственный сон об исполине из озера. Известные Корсакову факты силились выстроиться в одну цепь, но той, казалось, не хватает нескольких критически важных звеньев, без которых любые логические построения бессильно рассыпались.

У церкви Владимир, поблагодарив, попрощался с отцом Матфеем.

– Если смогу еще хоть чем-то помочь – не медлите, обращайтесь, – сжал его ладонь в могучем рукопожатии священник.

– Боюсь, ваша помощь понадобится быстрее, чем вы думаете, – отозвался Корсаков.

Он забрался обратно в коляску и велел трогать в усадьбу. Когда экипаж миновал белые столбы и выехал к барскому дому, Владимир понял, что произошло нечто непредвиденное. Двор усадьбы был полон слуг. Они стояли группами и выглядели если не испуганными, то как минимум чем-то встревоженными. На крыльцо, заметив приближающуюся коляску, выбежал Постольский. Корсаков выскочил из экипажа еще до того, как тот остановился, и подлетел к другу.

– Это я приказал всем выйти на улицу, – тихим, но взволнованным голосом сказал Павел. – В доме осталась только Наталья, у нее жар. Федор присматривает за ней, он вооружен.

– Что случилось?

– Напали на кухарку, Марфу Алексеевну.

– Она… – начал было Корсаков.

– Жива, – невольно улыбнулся Постольский. – Лучше, если ты увидишь все своими глазами.

* * *

Корсаков присвистнул, разглядывая разруху на кухне. Частью разбитая посуда и столовые приборы валялись вперемешку на полу. Компанию им составляли несколько перевернутых табуретов. Комнату покрывали брызги зловонной черновато-зеленой жижи.

– Вот вам фьють-фьють, а нам потом енто все оттирать да починять, – расстроенно заметила Марфа Алексеевна. Она стояла рядом, цокая языком и качая головой. Чуть позади нее застыл Павел, на тот маловероятный случай, если чувства переполнят старую кухарку и она все-таки решит грохнуться в обморок.

– Марфа Алексеевна, расскажите еще раз, как все было? – попросил Корсаков.

– Да я вон мальчонке вашему все рассказала, – махнула рукой кухарка, но тут же принялась излагать с видимой гордостью: – Стояла я, значит, собиралась голубчиков сготовить…

Владимир про себя подумал, что фиксация на голубчиках, возможно, и помогла ей пережить шок от нападения.

– Чу – слышу, скребется кто-то. Я уж было, грешным делом, подумала, что крысы у нас завелись. Да только откель им взяться-то? Кошки справно их душат, сто лет уже ни одной не видывала. Оборачиваюсь – а там она! Страховидла, значит. Така мерзка, блестяща, как лягуха болотная. Токмо с зубами и когтями. Во-о-от такенными! – Кухарка развела руки в стороны, демонстрируя длину, на взгляд Корсакова анатомически невозможную. – Чую – щас бросится, значит. Ну, я и приголубила!

– Чем это вы его так? – уточнил Владимир.

– Во! – Марфа Алексеевна воздела перед собой внушительную палку с лезвием на конце, напоминавшую средневековую секиру. – Сечкой его того, рубанула, для капусты. Говорю ж, голубчики…

– А эта… э-э-э… страховидла что сделала дальше? – спросил Корсаков.

– Кубарем тудыть вон отлетела, – указала кухарка, махнув своим оружием в опасной близости от его лица. – Во-о-она там упала, куда свет из окошка кажет. Ка-а-ак зашипит, заверещит тонкой голосиной – и бежать.

– Ясно, – протянул Корсаков. Он проследил взглядом цепочку черных кровавых капель, оставленных сбежавшей тварью. Они вели в угол полуподвальной кухни. Там, в обитой досками стене, зияла ощерившаяся отломанными деревянными щепами дыра, чуть больше метра в диаметре. За ней обнаружился узкий земляной лаз, уводящий куда-то вниз.

– Что-то еще успели запомнить? – спросил Постольский.

– Да навродя нет, все сказала! Токмо… – Кухарка задумалась. – Когда я, значит, зверя… того… рубанула… очаг полыхнул, будто кто пороха в него сыпанул!

– Странно, – удивился Павел.

– Спасибо за рассказ, Марфа Алексеевна, – поблагодарил кухарку Корсаков. – Ступайте наверх, подождите нас с остальными слугами.

– А как же… – начала было женщина, но Владимир угадал ход ее мыслей и безапелляционно заявил:

– Голубчики подождут!

Недовольно бормоча себе под нос, Марфа Алексеевна покинула родную кухню.

– C'est une femme dangereuse^[15], – уважительно поглядел ей вслед Корсаков и процитировал: – Есть женщины в русских селеньях…

– Потрясающая выдержка, – согласился Постольский. – Что думаешь насчет ее рассказа?

– Ну, не верить ей повода у нас нет, – ответил Владимир. – К тому же это вполне вписывается в картину происходящего, как я понял после разговора с батюшкой. Ты показывал место Вильяму Яновичу?

– Беккеру? – переспросил Постольский и взволнованно округлил глаза: – Черт, я про него совсем забыл. Слугам-то приказал выйти из дома, а его не видел с самого завтрака.

Владимир и Павел не сговариваясь рванули к лестнице на улицу, а от нее – к флигелю. Поравнявшись с дверью, ведущей в комнату профессора, Корсаков с ходу попытался ее открыть. Та оказалась заперта. Владимир с силой трижды ударил ладонью по двери и прокричал:

– Вильям Янович, вы там? Откройте немедленно!

Ответом ему было молчание. Владимир и Павел мрачно переглянулись. Не особо веря в успех, Корсаков вновь постучал и крикнул:

– Вильям Янович, откройте!

Постольский приготовился уже вышибать дверь, как внезапно они получили ответ. Из комнаты раздалось недовольное бормотание. Мужчины прислушались и разобрали голос профессора:

– Иду, иду, незачем так колотить, право слово!

Дверь распахнулась, и перед ними предстал Беккер. Выглядел он весьма своеобразно. Тело скрывал явно одолженный на кухне фартук. Вокруг рта и носа, на манер американских ковбоев, повязан платок. Разноцветные глаза над ним были широко раскрыты, и Владимир заметил, что их зрачки расширились, почти скрыв радужку.

– Что за переполох, друзья мои? – поинтересовался Беккер. – Это ваше дело может подождать? Я тут, знаете ли, занят…

– Вильям Янович, вы что же, совсем ничего не слышали? – поразился Постольский.

– А должен был? – уточнил профессор. – Который час, кстати?

– Начало седьмого, – усмехнулся Корсаков, сверившись с карманным брегетом.

– Как? Уже? – удивился Вильям Янович. – Как время бежит, когда делом занят.

– Ваши опыты придется отложить, – решительно сказал ему Корсаков, пряча часы обратно в карман жилетки. – Пройдемте с нами. Вам будет любопытно.

– Ну, если вы так считаете… – пробормотал Беккер и последовал за ними.

Увидев кухонный разгром, Вильям Янович стянул с лица платок. Выглядел он словно ребенок, которого запустили в кондитерскую лавку и дали разрешение хватать все, что понравится. Он подошел к черным влажным следам, оставленным напавшим на кухарку существом, опустился на колени, шумно втянул носом воздух и принялся разглядывать жижу. Корсаков невольно подумал, что сейчас профессор лизнет мерзкий ихо^[16] для полноты картины, но тот, кажется, сдержался.

– Поразительно, – восхищенно прошептал Беккер. – Кажется, есть еще и легкие коррозирующие свойства… Друзья мои, вы обязаны мне поведать, откуда здесь взялась эта прелесть?

Постольский бегло пересказал профессору обстоятельства нападения на Марфу Алексеевну. Вильям Янович слушал его внимательно, но, кажется, смертельная опасность, грозившая кухарке, ничуть его не тронула. Он с почти ребяческой живостью перепрыгнул несколько брызг черной крови, сунул голову в пролом, а затем извлек из кармана рулетку, на манер портняжной, и измерил дыру.

– Видимо, существо размером немногим меньше человека, – задумчиво констатировал он. – И к тому же поразительно гибкое. Тоннель дальше сильно сужается, но, судя по всему, оно смогло протиснуться. Вы правы, Владимир Николаевич, это весьма, весьма любопытно! И, похоже, связано с нашей с вами утренней находкой. Вернемся в мою комнату. Моя очередь показывать вам поистине удивительные вещи. Но сначала…

Он бегло осмотрел кухню и схватил две плотные белые салфетки.

– Эти подойдут! – радостно сказал Беккер и чуть ли не вприпрыжку направился обратно к себе. Владимир пожал плечами и последовал за ним. Павел двинулся последним, заперев за собой дверь на кухню.

Когда они вышли из главного дома, Корсаков снова вспомнил про слуг, собравшихся во дворе.

– Можете возвращаться, – громко объявил он. – Но, пожалуйста, держитесь группами по два-три человека. Не нужно ходить в одиночку, пока мы не убедимся, что опасность полностью миновала. Да, и кухня должна оставаться закрытой.