Не сказать, что его слова были встречены всеобщим энтузиазмом. Люди были и так напуганы странными событиями, творившимися в прошедшие недели. Нападение на Марфу Алексеевну лишь еще больше обеспокоило их. Корсаков решил, что необходимо будет с ними побеседовать, но после того, как Беккер поделится своими находками.

В комнате профессора их ждал рабочий беспорядок. Вильяму Яновичу не хватило сосудов из корсаковской походной лаборатории, поэтому он приспособил для опытов всю попавшуюся под руки посуду. Растение из озера было безжалостно порезано на множество кусочков, от сравнительно больших до совсем маленьких.

– Итак, друзья мои, начнем, – объявил Беккер оборачиваясь к Корсакову и Постольскому. – Во-первых, я готов с уверенностью утверждать: этот, с позволения сказать, цветок (что не совсем правда, но давайте оставим для простоты) абсолютно не свойственен нашим широтам. Во-вторых, с чуть меньшей уверенностью я берусь предположить, что он вообще неизвестен науке. Его свойства – это нечто невероятное. Судя по всему, в его изначальной среде обитания нет солнца.

– В смысле, там очень темно? – уточнил Постольский.

– Не совсем, – загадочно улыбнулся Вильям Янович. – Скорее этому растению вообще незнакомы наши солнце и ультрафиолет, но оно очень быстро адаптируется. Обратите внимание на этот образец!

Он указал на самую крупную луковицу, которая уже успела выпустить белые и красные лепестки и начала напоминать цветок, о котором говорила Софья.

– Во-первых, так оно лучше улавливает питательные элементы, – продолжил лекцию Беккер. – Во-вторых, это своего рода механизм распространения и защиты. О, постойте! Механизм защиты! Нужно срочно надеть маски!

Он нацепил на нос свой платок и отдал слушателям салфетки, взятые на кухне.

– Думаете, растение все-таки ядовито? – обеспокоенно спросил Корсаков, повязывая импровизированную маску.

– Нет, иначе бы нам потребовались совсем другие меры предосторожности, – ответил Беккер. – Нет, мой подопытный вырабатывает определенное химическое вещество, однако оно не ба… бо… – Вильям Янович защелкал пальцами, снова пытаясь вспомнить понравившееся слово, и обрадованно произнес: – богульное! Вот! В общем, для здоровья оно, скорее всего, безопасно, однако вызывает эйфорическую реакцию, близкую к свойствам некоторых лекарств, которыми злоупотребляют наши британские и китайские друзья.

– Эйфорическую? – переспросил Постольский. – А при чем тут механизм защиты?

– Кажется, я знаю, что хочет сказать Вильям Янович, – догадался Корсаков. – Распространения и защиты… То есть вы утверждаете, что это растение расцветает и испускает феромоны с целью… какой? Чтобы его не боялись забирать из воды и приносить домой?

– Браво! Именно так! – захлопал в ладоши Беккер.

– Но это же невозможно! – воскликнул Владимир. – Это слишком быстрая эволюция. И такая формулировка подразумевает, что цветок делает это чуть ли не сознательно!

– А я говорил, что определение «цветок» не совсем верно, нет? – заметил Вильям Янович. – Помните многочисленные отростки, которые мы изначально приняли за корни? Так вот, это не корни, а скорее щупальца. А внутри луковицы скрывается примитивный орган, который по своему строению не так уж сильно отличается от мозга! А теперь – прошу внимания!

Он взял со стола скальпель, вновь подошел к цветку и быстрым отточенным движением отсек один из отростков. Растение вздрогнуло, а остальные корни-щупальца затрепетали. Из раны в воду выплеснулась черновато-зеленая жижа.

– Что-то знакомое, не так ли? – торжествующе спросил Беккер.

– Это что же, получается, что на Марфу Алексеевну напало разумное растение, которое отрастило себе зубы? – скептически вскинул бровь Корсаков.

– Не обязательно, – покачал головой профессор. – Но то, что существо, напавшее на кухарку, как-то связано с этим цветком, мне кажется вполне рабочей версией. Чтобы доказать это, мне потребуются образцы его крови из кухни, а также пара часов полной тишины.

– Думаю, это можно устроить, – сказал Постольский и повернулся к Корсакову: – Тем более что мне тоже есть чем поделиться.

XII

1881 год, июнь, усадьба Коростылевых, вечер

Владимир и Павел переместились обратно в кабинет, где поручик закончил разбор документов покойного Коростылева. Пришлось зажечь лампы – усадьбу медленно окутывали сумерки. На улице было еще достаточно ясно, однако внутри дома, особенно со стороны озера, света уже не хватало.

– Ничего способного прояснить причину страхов Коростылева я не нашел, однако вот что интересно…

Он уселся обратно за рабочий стол. Все бумаги на нем были теперь аккуратно разложены по стопкам. Павел взял несколько листов со второй стопки, куда, как помнил Владимир, они определяли документы, относящиеся к изобретениям Николая, и протянул их другу. Корсаков, чуждый инженерному делу, бегло пробежал их глазами и подытожил:

– Судя по почерку, Николай Александрович составлял эти чертежи и расчеты уже после того, как начал слышать чужие голоса, но я не понимаю, что здесь нарисовано. Какие-то формулы и… э-э-э… ящик?

– Везет тебе, что в юнкерском нас обучали взрывному делу и артиллерии, – усмехнулся Павел. – Выходит, не такой уж ты и всезнайка!

– Я смиренно принимаю границы своих познаний, – невозмутимо отозвался Корсаков. – Расскажешь, чем тебя привлекли именно эти документы, или хочешь еще немного насладиться своим интеллектуальным превосходством?

– Расскажу, – кивнул Павел. – Смотри, на первом листе у него химические формулы. Селитра, уголь, сера. Ничего не напоминает?

– Порох? – предположил Владимир.

– Он самый. Коростылев экспериментировал с различными химическими составами, пытаясь вывести формулу пороха, который сможет воспламениться и гореть под водой.

– Гореть под водой? – поразился Корсаков. – Да ладно! Сказал бы, что это невозможно, но, кажется, я это уже говорил Беккеру. Спрошу иначе: думаешь, ему удалось?

– Судя по всему, он так считал, – ответил Постольский. – Потому что перешел к следующему проекту, который ты видишь на этом чертеже. Присмотрись повнимательнее.

Владимир одарил друга раздраженным взглядом, но все же сделал так, как он сказал. Какое-то время чертеж оставался для него переплетением абсолютно непонятных линий и закорючек, пока внезапно его не осенило:

– Это что…

– Да, – кивнул Постольский, не дав ему закончить. Владимир вскочил, выглянул в коридор и позвал Федора. Тот появился очень быстро – спальня Натальи Аркадьевны находилась неподалеку.

– Как ваша хозяйка? – спросил Корсаков.

– Спит, – ответил камердинер. – Ее разбудил переполох после нападения на Марфу Алексеевну, но я не стал ничего рассказывать, чтобы не беспокоить. Она быстро заснула обратно.

– А за врачом посылали, как я просил?

– Да, но безуспешно. Наш земский доктор уехал в Новгород, вернется только через пару дней. А фельдшер, боюсь, бесполезен…

– Понятно… Скажите, Федор, когда Николай Александрович погружался в озеро, у него не было при себе жестяного ящичка? Три-четыре фута^[17] длиной?

– Да, был, – кивнул слуга. – Он прикрепил его к скафандру. Я думал, это какая-то новая деталь, и не стал уточнять. А что? Вы узнали, для чего он был нужен?

– Да, – мрачно ответил Корсаков. – Это была бомба. Николай Александрович взял с собой на дно бомбу, которая должна была взорваться под водой.

* * *

Остаток вечера прошел деятельно. Сначала Корсаков и Федор собрали всех слуг и попросили (а вернее, предоставили возможность – далеко не всех пришлось упрашивать) временно покинуть усадьбу. Владимир действовал по проверенному его предками принципу: удалить из опасного места всех посторонних. Хоть дядя, Михаил Васильевич, и утверждал обратное, пока что Корсаков продолжал исходить из того, чему его учили. А именно – потусторонние силы всегда приносят смерть и разрушение. Не потому, что они злонамеренны, а потому, что такова их природа. Привычный мир и его обитатели просто не выдерживают прикосновения духов и существ из иных реальностей. Чем больше людей путается под ногами – тем больше невольных жертв и тем выше вероятность того, что, пытаясь защитить всех, Корсаков допустит ошибку. А учитывая крест, который веками несла его семья, подобная ошибка могла стоить куда дороже, чем просто жизнь.

Многие слуги были только рады убраться подальше от дома, даже несмотря на их преданность семье Коростылевых. Кого-то, как, например, Марфу Алексеевну, пришлось отсылать в приказном порядке. Кухарка даже после пережитого нападения отказывалась покидать усадьбу и любимую семью. Убедить ее удалось лишь спустя полчаса уговоров. Тех из уходящих, кто не имел родичей в деревне, Корсаков направил к отцу Матфею – батюшка обещал любую помощь, так что Владимир не постеснялся поймать его на слове.

Таким образом, в усадьбе на ночь остались шестеро. Наталья Аркадьевна отказалась уезжать, ожидая возвращения мужа, да и сама была слишком слаба, чтобы куда-то ехать. Федор и Софья остались при ней – и если против камердинера Владимир ничего не имел, то наличие служанки считал лишним риском. Однако девушка с непоколебимой решимостью сказала, что не бросит хозяйку, и Корсакову пришлось уступить. Конечно же, остались Беккер и Постольский. И, естественно, никуда не поехал сам Владимир.

Вместе с камердинером они разместили оставшихся на втором этаже главного дома. Корсаков справедливо полагал, что разделяться в условиях, когда из любой щели потенциально могла вылезти голодная зубастая тварь, слишком опасно. Софья осталась ночевать на кресле в хозяйской спальне, Федор – на своем посту перед дверью. Гости решили собраться в кабинете Коростылева. Там уже был диван, к которому добавили еще два глубоких кресла. Соседнюю пустующую комнату отдали под временную лабораторию Вильяма Яновича.

Когда совсем стемнело, Корсаков наскоро укрепил этаж и комнаты защитными символами на случай, если противник все-таки окажется духом (в чем он, правда, сильно сомневался). Чтобы оповестить о появлении физического супостата, Владимир установил поперек коридора и у дверей растяжки с колокольчиками, о которые, по его расчетам, в темноте мог бы запнуться непрошеный гость.

Также он ввел ночное дежурство. Из шестерых оставшихся в усадьбе людей трое были вооружены: Федор – хозяйской охотничьей двустволкой, а Корсаков и Постольский – револьверами. Ночи в июне стояли короткие, но Владимир все равно сделал смены трехчасовыми, чтобы каждый мужчина получил хотя бы шесть часов на сон. Себе он взял самое тяжелое дежурство – среднее, предрассветное.

Незадолго до полуночи свои исследования закончил Беккер. С горящими глазами он ворвался в кабинет и объявил:

– Как я и предполагал, анализ показал, что сок растения их озера и кровь напавшего на кухарку существа, несмотря на определенные различия, однозначно имеют очень много общего!

– Замечательно, Вильям Янович, – пробормотал Корсаков, укрывшийся пледом на диване. – А теперь идите спать.

– Но это же открытие! – воскликнул Беккер.

– И мы обязательно обсудим его утром, – пообещал Владимир. – А у вас вся ночь впереди, чтобы хорошенько его обдумать. Но, поверьте моему опыту, полуночные гипотезы редко помогают что-то прояснить, а чаще – только запутывают дело. Кресло в вашем распоряжении.

Корсакову показалось, что он сомкнул глаза буквально на мгновение, когда его побеспокоили вновь. Он проморгался, отгоняя сон, и недовольно воззрился на Федора, прошептав:

– Что стряслось?

– Два часа, – ответил камердинер. – Вы просили разбудить.

– Ах, ну да… – смутился Владимир. Он с сожалением выбрался из-под пледа, потянулся и осмотрелся. На креслах вокруг дремали Постольский и Беккер. Если Павел как-то умудрялся даже спать почти по стойке «смирно», то Вильям Янович расползся на сиденье, закинув одну ногу на подлокотник. Бодрости эти картины не добавляли.

– Прошу, – предложил Корсаков камердинеру, отступив от дивана.