Мысли тонули в дикой боли и страхе.

Закрыв глаза, я заплакала уже молча.

Обидно и больно…

… Меня отнесли в дом и уложили в постель в моей комнате. Служанка, охая, приложила к жуткой рваной ране полотенце, чтобы остановить кровотечение. Вскоре появился и лекарь, а вместе с ним и отец.

Я так обрадовалась ему.

– Папа, за что меня так? – малодушно пожаловалась ему.

Он молчал, наблюдал, как лекарь останавливает кровь и восстанавливает рану.

– Что там? – не выдержал он.

– Простите, лорд, но останется шрам. Такие раны не восстановишь бесследно. Но хромать леди не будет. Кость цела.

– Прекрасно, надеюсь, это послужит уроком, – в его глазах вспыхнула злость.

Я впервые видела это выражение на его лице.

– Папа, – мой голос дрогнул, – почему ты так смотришь?

– Мне донесли, Виола, как ты себя вела, – не слушая меня, строго проговорил он. – Написать записку Джосеми, выставить мальчика глупо. Дразнить детей и гнать их из сада в псарню. Как ты могла, дочь?

Услышав такое, я огромными глазами смотрела на него, не веря. Но отец говорил на полном серьезе. Он отдернул ворот своего сюртука и ослабил бант на шее.

– Это неправда, ты же знаешь, я сама им площадку украшала. Папа… – попыталась объясниться я.

– А после не пустила детей на неё, – бросил он мне в лицо. – Хватит лжи! Девочки мне про тебя всё доложили. Как ты могла так с ними обойтись? Ты моя дочь и так опозорить!

– Это неправда, – прокричала, – они со мной не играли. Они сказали, что ты отошлёшь меня в закрытую школу, потому что я больше не нужна.

Он приподнял бровь и, к моему ужасу, кивнул.

– В пансион для благородных девиц, Виола. И я не вижу здесь ничего плохого. Все леди должны получить образование. И неважно, будешь ты учиться на дому или в специальном учреждении. Хотя второе больше пойдёт тебе на пользу. Как выяснилось, ты очень двулична и невоспитанна. Как я мог так тебя упустить? Но всё, этому придёт конец. Я хотел, чтобы ты отбыла через неделю, но с твоим поведением не вижу в этом смысла. Завтра же уедешь. И подумай над своим поведением. Ты опозорила меня. Ещё и пса дразнила. Немыслимо.

Слёзы стекали по щекам, я смотрела на него и не верила. Но, переведя взгляд на дверь, заметила в проёме его новую жену, а вместе с ней и ту самую девочку, что дразнила меня. Они обе улыбались переглядываясь.

И я всё поняла.

– Папа, разве я такая? Разве я могла так поступить? Это же я, твоя Виола, – прошептала, пытаясь всё же достучаться до его любви. – Папочка…

– Хватит, Виола, эти несколько дней я только и слышу о том, как ты ужасно себя ведёшь. Только и слышу. Я устал испытывать стыд. А дальше что? Начнёшь изводить Этель, – он указал на мачеху, и та вмиг приобрела несчастный вид, – а после и наших общих детей в угоду своему эгоизму и ревности. Хватит, я сыт по горло стыдом за свою дочь. Ты уезжаешь завтра. И ещё раз тебе советую пересмотреть своё поведение.

На его лице было столько злости.

В этот момент я узнала новое для себя чувство – предательство.

Лекарь осторожно касался раны, соединяя ткани. Боль он убрал, физическую, но не ту, что была в душе.

– Ты всё поняла, Виола?

– Да, папа, – я кивнула. – Я уеду.

И всё. Ничего более. Всё было бесполезно. Меня предали. Он позволил себя обмануть, легко поверил в то, что его дочь – подлая обманщица. Я была уже достаточно взрослой, чтобы это понять.

Я мешала его новой жене, ещё не родившимся детям.

А раз мешаю, значит, просто выбросить.

Наверное, эта девочка рассказала остальным о том, что меня ждёт. Они специально дразнили и издевались надо мной, чтобы и я вела себя плохо. Чтобы выставить во всём виноватой.

Так низко и подло.

Бессилие – ещё одно гадкое чувство.

Просить, умолять, унижаться.

Требовать, чтобы меня любили как раньше.

На лице отца я видела лишь злобу.

Взглянув на него, покачала головой и отвернулась к окну.

– Что, больше сказать нечего? – кажется, даже такое моё поведение его не устраивало.

Но я снова покачала головой. Хотя…

– Жрец в храме, папа, часто говорит, что за всё нужно платить, – я снова повернулась к нему. – За предательство тоже, папа. Надеюсь, за него будет особенно высокая цена.

– Она ещё и дерзит, – рявкнул он и вышел.

Эта его жена с мерзкой девчонкой радостно побежали следом.

– Мне жаль, леди, – лекарь старательно исцелял рану.

– Господин Иерсан, я хочу, чтобы там остался заметный шрам, – прошептала, разглядывая небо за окном.

– Зачем? Вы вырастите в красивую молодую женщину, и такой изъян…

– Хочу, чтобы там был шрам. Большой, – настойчиво пробормотала. – Чтобы не забывать. Никогда не забывать… об этом дне.

… Душа заледенела. Я даже плакать не могла. Лежала в своей комнате и слушала, как там, под окнами, веселятся гости. Как играет музыка, смеются дети.

В доме был праздник, и никому не было дела до моего разбитого сердца.

Служанка, не смотря мне в глаза, собрала дорожный сундук. А после его унесли.

Я продолжала лежать, понимая, что это последний день в родном доме. Отец всё решил. Он поверил своей новой жене. Раз собрали вещи, значит, бабушка решила не вмешиваться. Ей нужен был внук, чтобы великий род магов продолжился. И ради этого она готова была пожертвовать мною.

Если бы я сейчас к ней пошла, расплакалась и попросила бы оставить меня здесь, то она отчитала бы. Ведь я должна в первую очередь думать о семье. О том, чтобы родителям было хорошо… А вернее, хорошо той, кто родит такого важного сына.

Как же я ненавидела этого ещё не родившегося братика.

Дверь тихо скрипнула, и я повернула голову.

Он стоял в проходе и виновато смотрел на меня. Такой красивый и мерзкий…

– Виола, – Джосеми опустил взгляд. – Мне сказали, что это не ты написала. Я хотел…

– Уйди вон, – выдохнула. – Ты трус и мерзавец. Ты такой же, как и остальные. Не мальчик и не дракон. Ты трусливая ящерица. Ты старший, и ты позволил так со мной поступить. Теперь меня выгоняют из родного дома, а ты будешь здесь жить. Или пришёл проверить, хороша ли моя комната? Что же, можешь её занять.

– Я не хотел этого, – он сделал шаг, но остановился. – Мы заигрались. Никто не думал, что этим обернётся. Никто.

– Пошёл вон, трусливая жалкая ящерица. Ты подлое ничтожество… И никогда тебе не стать достойным мужчиной. Драконом. Ты гнилой, со смердящей тщедушной душонкой. Ты не мужчина и никогда им не станешь!

Я заплакала, а он, опустив голову, ушёл…

… А утром мой мир обратился в руины. Отец даже не вышел проводить.

Карета увезла меня далеко и на долгие годы.

Глава 1

10 лет спустя

– Виола эрч Эмистер, – услышав свое имя, волнуясь, я вышла из длинного, ровного строя девушек и, гордо подняв голову, пошла на возвышение получать заветный документ об окончании учебы – диплом с отличием.

Мне было чем гордиться. Поднимаясь по ступеням, я поглядывала на своих учителей, которые все эти годы поддерживали меня, не позволяли пасть духом, давали советы и учили стойко переносить удары судьбы.

Да, строгие, но в то же время справедливые.

– Поздравляем Виолу с завершением учебы. Желаем тебе успешно найти свою дорогу в этой жизни. Помни: главное – путь. Всегда иди вперед к цели и не оборачивайся. Цени тех, кто протягивает тебе руку, чтобы поддержать, и обходи стороной тех, кто пытается сделать подножку, – директриса, пожилая драконесса со строгим пучком волос, кивнула и как-то печально выдохнула, глядя на меня. – Я помню тебя еще совсем девочкой. Ты выросла настоящей красавицей, Виола. Я знаю, что говорю это каждой из вас, но вы действительно такие. И сегодня я отправляю тебя в жизнь, милая, – ее голос стал тише, и теперь никто нас не слышал. – Твоих родных нет. Они не приехали.

– Я не писала им и не сообщала, – честно призналась ей.

– Я так и поняла, поэтому не удивилась, получив письмо от твоей бабушки. И зная, как ты любишь отправлять подобные весточки в камин, прошу, ну эту хотя бы прочитай.

Я поморщилась, а после усмехнулась. Ну что за женщина, нигде ее нет, но все она знает.

– Так вы поэтому мне раз в полгода все события, произошедшие в семье, пересказываете? – я поджала губы. – Никогда не решусь спросить, откуда вы знаете, как я поступаю с письмами.

– Магия, милая, и ничего больше, – в глазах драконессы вспыхнул и погас белый огонек. Менталист. Ну конечно же. – Церемония завершится, и жду тебя в кабинете. Это важно, Виола. Пора взрослеть и смотреть проблемам в лицо, а не сжигать их в камине.

– Хорошо, вы меня подловили, госпожа директриса, – я кивнула ей, затем развернулась к залу, показала диплом, поклонилась и пошла на свое место.

– Аминель эрч Олисер… – прозвучало следующее имя.

… Снова встав в строй, улыбаясь, я смотрела на девушек и ощущала легкую боль в сердце. Сбоку на высоких скамейках сидели многочисленные родственники выпускниц: родители, сестры, братья, бабушки и дедушки. Столько гордости было на их лицах, счастья.

Наверное, я здесь была единственной, кто этим вечером вернется в комнату вместо семейного ужина.

Да и пусть. С этой болью жить я научилась. И с каждым годом она мучила меня все меньше. Я настолько привыкла к одиночеству, что уже и не замечала его.

… Церемония подошла к концу. Девушки разбрелись. Большинство вышло в огромный сад на заднем дворе. Я же, обнявшись с подругами, направилась на второй этаж. Проходя мимо картин, уже по привычке вглядывалась в пейзажи, ловя себя на мысли, что так и не решила, куда направлюсь. Что мне нравится больше: хвойные леса и горы или океан и бескрайняя полоса песчаного берега?

Столько дорог, хоть разорвись.

Постучав в тяжелую дубовую дверь, я открыла ее, дождавшись ответа. Директриса уже была на месте и ждала меня. Стояла у окна и поливала свои любимые кактусы. Других цветов ей не дарили, все знали: забегается, не польет, и растение погибнет.

У нее даже не каждый кактус выдерживал.

– Виола, – она обернулась. – Все же пришла. Я столько лет думала, как устроить твою жизнь. Что придумать, чтобы помочь. Много девушек покинули стены этого поместья. Пансион для благородных девиц Самкрафта стоял здесь еще до моего рождения, но, знаешь, я не помню никого со столь тяжелым положением, как у тебя. Сирота при живых родственниках. И, хуже всего, ты сама себя предпочитаешь видеть такой.

– Директриса, – оборвала ее, – простите, но если вы хотите поговорить о том, чтобы мне вернуться домой, то и речи быть не может. Я уехала оттуда десять лет назад, чтобы никогда не вернуться. И я ничем не обязана этим людям. После моей матушки осталось наследство, и оно с лихвой покрыло те расходы, что отец понес в связи с моей учебой. Так что совесть меня мучить не будет.

– Прекрати, ты, как всегда, не дослушав, делаешь поспешные выводы, выбирая самый негативный расклад, и начинаешь выстраивать стену, огораживаясь от окружающих. Но так нельзя, милая. Хотя бы послушай, что желает тебе сказать отец.

– Он уже высказался десять лет назад, стоя у моей кровати, когда лекарь залечивал мне мышцы, разорванные собакой. И я внимательно его слушала. Повторять опыт не желаю.

Вздохнув, она поставила лейку на подоконник и подошла к своему столу. Потянувшись, подняла белый конверт. Вскрытый. Это озадачило.

– Это не мне, а вам, да? – быстро догадалась, что к чему.

Драконесса кивнула.

– От твоей бабушки. Думаю, она прекрасно поняла, что ее послания никто не читает. Поэтому последняя ее весточка была направлена мне.