С одной стены смотрела «Ошибка отравителя», с другой – «Переполох в семействе». Попытки постичь разум преступника, увидеть жизнь его глазами, проникнуться его чувствами. Афиши занимали те участки стены, которые еще не были захвачены книжными шкафами, вмещавшими труды по разным патологиям и криминальной психологии.

Была и конторка с пишущей машинкой, сейчас закрытой чехлом. А еще вращающаяся книжная полка с разными справочниками. Стояли туго набитые кресла и пепельницы на высоких ножках. На окнах висели пестрые ситцевые занавески, на полу лежали пестрые лоскутные коврики. Это была башня из слоновой кости Дика Маркхэма, настолько удаленная от большого мира, насколько и сама деревня Шесть Ясеней.

И даже название переулка, в котором он жил…

Он закурил очередную сигарету, глубоко затягиваясь в нелепой попытке вызвать у себя головокружение. Он все еще затягивался, когда зазвонил телефон.

Дик схватил трубку так поспешно, что едва не сбил аппарат на пол.

– Алло, – произнес настороженный голос доктора Миддлсворта.

Прокашлявшись, Дик отложил сигарету на край стола, чтобы взять трубку обеими руками.

– Как там сэр Харви? Он жив?

Последовала короткая пауза.

– О да. Он жив.

– А с ним… он выздоровеет?

– О да. Он будет жить.

Дик ощутил головокружительный прилив облегчения, как будто камень свалился с души, на лбу выступили капельки пота. Он взял сигарету, машинально сделал несколько затяжек, затем швырнул окурок в камин.

– Дело в том, – продолжал доктор Миддлсворт, – что он хочет вас видеть. Вы не могли бы прийти к нему прямо сейчас? Тут всего-то несколько сотен ярдов, потому я подумал…

Дик уставился на телефонный аппарат:

– А ему позволено принимать посетителей?

– Да. Сможете прийти прямо сейчас?

– Уже иду, – сказал Дик, – только сперва позвоню Лесли и расскажу ей, что все в порядке. Она названивает мне весь вечер и едва не сходит с ума.

– Я знаю. Сюда она названивает тоже. Однако… – в голосе доктора звучала уже не просто тень сомнения, – он настаивает, чтобы вы не делали этого.

– Не делал чего?

– Не звонили Лесли. Не сейчас. Он объяснит, что имеет в виду. И пока что, – доктор снова ощутимо замялся, – никого с собой не приводите и никому не рассказывайте о том, что я только что вам сообщил. Обещаете?

– Хорошо, хорошо!

– Даете слово чести, что не станете?

– Да.

Дик медленно, пристально глядя на телефон, словно в надежде, что тот нечаянно выдаст тайну, положил трубку. Перевел взгляд на стеклянные ромбики в окнах. Гроза давно уже отбушевала, наступил ясный звездный вечер, дурманящие ароматы мокрой травы и цветов успокаивали истерзанный разум.

А в следующий миг он развернулся на месте, звериным чутьем ощутив чужое присутствие, и увидел, что из дверей кабинета на него смотрит Синтия Дрю.

– Привет, Дик, – улыбнулась Синтия.

Дик Маркхэм поклялся себе, поклялся самой страшной клятвой, что не ощутит неловкости, когда увидит эту девушку в следующий раз, что не станет прятать от нее глаза, не испытает это доводящее до исступления чувство, будто бы он совершил какую-то низость. Не вышло.

– Я постучала в переднюю дверь, – пояснила она, – но, похоже, меня никто не услышал. А дверь была открыта, поэтому я и вошла. Ты не против?

– Нет, конечно нет!

Синтия тоже не смотрела ему в глаза. Разговор как будто иссяк, пересохший поток разделял их, пока она не решилась высказать, что у нее на уме.

Синтия была из числа тех пышущих здоровьем бесхитростных девушек, которые часто смеются, но все же по временам кажутся не такими простыми, как их более легкомысленные сестры. Она была, безусловно, хорошенькая: белокурые волосы, голубые глаза, прекрасный цвет лица и ровные зубы. Она стояла, вертя ручку на двери кабинета, а потом – раз! – и стало видно, как она приняла какое-то решение.

Можно было догадаться не только о том, что́ она скажет, но и как именно она это скажет. Синтия поглядела прямо на него. Сделала глубокий вдох. Она была одета в розоватый джемпер, выгодно подчеркивавший ее фигуру, коричневую юбку, чулки цвета загара и туфли. Она шагнула вперед с просчитанной импульсивностью и протянула руку:

– Я слышала о вас с Лесли. Очень рада, надеюсь, вы оба будете ужасно счастливы.

А ее глаза в то же время говорили: «Не думала, что ты способен на такое. Это, разумеется, не имеет значения, и ты же видишь, что я веду себя как паинька, однако я все же надеюсь, ты понимаешь, насколько это низко с твоей стороны?»

(О, черт побери!)

– Спасибо, Синтия, – ответил он вслух. – Мы и сами очень рады.

Синтия засмеялась и тут же, как будто осознав неуместность этого смеха, умолкла.

– На самом деле я пришла не за этим, – продолжала она, невольно краснея, – а из-за этой ужасной истории с сэром Харви Гилмэном.

– Да.

– Это ведь сэр Харви Гилмэн, так? – Она кивнула на окна, продолжая торопливо говорить. Не будь Синтия такой основательной девушкой, можно было бы сказать, что есть в ней и порывистость, и живость. – Я имею в виду того человека, который несколько дней назад поселился в старом коттедже полковника Поупа и вел себя так таинственно, что даже смог сыграть предсказателя будущего. Это же сэр Харви Гилмэн?

– Да. Все правильно.

– Дик, что случилось сегодня днем?

– Разве тебя там не было?

– Нет. Но говорят, он при смерти.

Дик уже собирался ответить, но вовремя одернул себя.

– Говорят, это был несчастный случай, – продолжала Синтия. – И пуля попала сэру Харви чуть ли не в сердце. Майор Прайс и доктор Миддлсворт подняли его и отнесли в машину, чтобы привезти сюда. Бедняжка Дик!

– С чего это ты жалеешь меня?

– Лесли – чудесная девушка, – она произнесла это с такой очевидной и неприкрытой искренностью, что он ни на секунду не усомнился, – однако… не надо было давать ей винтовку. Правда, не стоило. Она не умеет обращаться с прозаическими вещами. Майор Прайс говорит, что сэр Харви в коме и умирает. Ты ничего не слышал от доктора?

– Э-э… нет.

– Все страшно расстроены. Миссис Миддлсворт говорит, это лишь доказывает, что не нужно было устраивать тир. Миссис Прайс довольно резко ей возразила, ведь тиром занимался майор. Но в самом деле, такая жалость, хотя святой отец подсчитал, что мы собрали со всей ярмарки больше сотни фунтов. А народ начинает распускать самые нелепые слухи.

Синтия стояла рядом с конторкой для пишущей машинки, рассеянно поднимая разбросанные рядом книги, чтобы тут же положить обратно, и говорила, чуть задыхаясь. У нее самые добрые намерения, подумал Дик; она такая чертовски прямодушная, дружелюбная и милая. И все же одна проблема, проблема сэра Харви Гилмэна, терзала его, как начал терзать и голос Синтии.

– Послушай, Синтия. Я прошу прощения, но мне надо уйти.

– Никто не видел лорда Эша и не спросил, что думает он. Правда, мы же очень редко его видим, да? Кстати, почему лорд Эш всегда так странно смотрит на бедняжку Лесли в тех редчайших случаях, когда они все же встречаются? Леди Эш… – Синтия умолкла, словно очнувшись. – Что ты сказал, Дик?

– Мне надо уйти.

– К Лесли? Ну конечно!

– Нет. Выяснить, что происходит в доме по соседству. Со мной хочет поговорить доктор.

Синтия тут же выразила готовность помочь:

– Я иду с тобой, Дик. Все, чем могу, я…

– Нет же, Синтия, я должен пойти один!

Он как будто влепил ей пощечину.

Вот теперь он точно законченная свинья. Ну что поделать!

После краткого молчания Синтия рассмеялась: тот же негодующий презрительный смешок, который он слышал у нее на теннисном корте, когда кто-то, выйдя из себя, швырнул оземь ракетку. Она смотрела на него пристально, в глазах читалась тревога.

– Ты такой темпераментный, Дик, – произнесла она прочувствованно.

– Я не темпераментный, черт подери! Просто…

– Все писатели такие, мне кажется. От них этого ждут. – Она отмахнулась от этой черты характера, как от чего-то недоступного ее пониманию. – Только, что самое забавное, с тобой писательство как-то не ассоциируется. Я хочу сказать, ты спортивный, в крикет хорошо играешь и все такое. В смысле… ой, милый! Вот, снова я начинаю! Пора меня уже выставлять.

Она не отрывала от него взгляда. Разрумянившись, ее безмятежное лицо с голубыми глазами стало почти прекрасным.

– Но ты всегда можешь рассчитывать на меня, дружище, – прибавила она.

Потом она ушла.

Извиняться теперь уже поздно. Главный злодей этой пьесы выждал достаточно, чтобы девушка успела дойти до деревни. После чего сам вышел из дома.

Широкий деревенский переулок пролегал с востока на запад, петляя между деревьями и неогороженными полями. Вдоль одной стороны тянулась невысокая каменная стена, обозначавшая границы парка Эш-холла, на другой стороне, разнесенные друг от друга более чем на сто ярдов, стояли три коттеджа.

Первый принадлежал Дику Маркхэму. Второй пустовал. Третий, дальше всех сдвинутый на восток, был сдан вместе со всей обстановкой таинственному приезжему. Все эти дома в Виселичном переулке вызывали живой интерес у гостей. Каждый стоял на порядочном удалении от дороги, и экзотичности им добавляли электрические счетчики, включавшие свет за шиллинги, и отсутствие централизованной канализации.

Когда Дик шагнул в переулок, он услышал, как церковные часы вдалеке на западе пробили десять. Переулок расплывался в сумеречном свете, хотя казался не таким темным, как небосвод со звездным узором, который выглядел так, словно на него смотрели со дна колодца. Ночные ароматы и ночные шорохи отчего-то воспринимались здесь особенно явственно. Приближаясь к последнему дому в ряду, Дик бежал вслепую.

Темно.

Или почти темно.

На другой стороне дороги, напротив коттеджа Поупа, к стене парка вплотную подступала березовая роща. А к самому коттеджу примыкал фруктовый сад, чуть протянувшийся вдоль переулка на восток. В этом месте даже днем было сумрачно, влажно и полно ос. Ночью же Дик вообще не видел дома, если не считать полос света, пробивавшихся в щели между плохо задернутыми занавесками на двух окнах, выходивших на дорогу.

Его, должно быть, услышали или заметили, как он, спотыкаясь, идет вдоль сада. Доктор Миддлсворт открыл парадную дверь и впустил его во вполне современную прихожую.

– Слушайте, – сказал доктор без всяких вступлений. Он говорил своим привычным мягким тоном, но был настроен решительно. – Я не смогу и дальше притворяться. Просто нечестно просить меня об этом.

– Как притворяться? Насколько сильно пострадал старик?

– В том-то все и дело. Он вообще не пострадал.

Дик с мягким стуком прикрыл входную дверь и развернулся.

– Он потерял сознание от шока, – продолжал объяснять доктор Миддлсворт, – так что, разумеется, все решили, он при смерти или уже умер. Я и сам не был уверен, пока не привез его сюда и не осмотрел как следует. Однако, если пуля не угодит вам прямо в сердце или в голову, двадцать второй калибр обычно не особенно опасен для человека.

Слабый проблеск веселья промелькнул в добрых глазах доктора Миддлсворта под нахмуренным лбом. Доктор поднял руку и потер лоб.

– Когда я извлек пулю, он очнулся и стал ругаться на чем свет стоит. Майор Прайс сильно удивился. Он увязался за мной, хотя я всеми силами старался от него отделаться.

– И что же?

– У сэра Харви всего лишь повреждение мягких тканей. Он даже крови почти не потерял. Спина у него поболит несколько дней, но, за исключением этого, он здоровехонек.

Дику потребовалось несколько мгновений, чтобы переварить услышанное.

– А вам известно, – спросил он, – что Лесли Грант буквально с ума сходит? Она-то считает, что убила его.

Всякая веселость схлынула с лица Миддлсворта.

– Да. Знаю.

– Тогда к чему все это?