Потрясающее свойство детей – быстро купировать боль и обиду. Часто, когда обида и боль слишком велики, они прячутся в самых сокровенных слоях человеческой души, чтобы выскочить заматеревшими проблемами и аукнуться. Аделии такие клиенты попадались. В их глазах метались тени прошлого. Чуть копнешь в разговоре, а там ступить некуда, чтобы не наступить на что-то воспаленное, мягкое и больное. Как ни странно, такие клиенты хорошо воспринимали эзотерику, даже легче, чем научный подход. Расклад таро они трактовали как речь гуру, воспринимая его буквально. И там, во время трактовки такого расклада, можно было заложить фундамент нового человека, проработать прошлое и выпустить затаившихся демонов. Аделия никогда не позволяла себя внушить таким людям ложные приоритеты – это так же низко, как обмануть ребенка.

Аделия привычно сохранила эмоцию, чтобы потом, когда обида отпустит, препарировать ее для будущих консультаций.

Улыбнулась собственной прагматичности: все в работу, все для карьеры – это что-то для нее нехарактерное.

Они с Настюшей вернулись в номер, захватили игрушки, воду в бутылочке и пару упаковок с детским пюре, чтобы подольше не пришлось возвращаться. Аделия сперва решила помучить себя диетой – чтобы эффект катарсиса от испорченного отпуска усилился – но потом решила, что Макс все-таки этого не заслужил. Поэтому решила порадовать себя свежей выпечкой в пляжном кафе при отеле. Подхватила дочь на руки и вышла из номера…

– Вы снова одни!

Соседка Валентина Николаевна Догматова будто бы караулила их в дверях своего номера: стоило Аделии щелкнуть замком, как полная дама оказалась рядом. Аделия уклончиво кивнула, вежливо улыбнулась и постаралась проскользнуть к лифту. Ей даже на какой-то момент показалось, что ей удалось избежать неприятного разговора, но не тут-то было: Валентина быстро закрыла номер и догнала ее прежде, чем распахнулись створки приехавшего лифта.

– Ах, как неприятно! – подхватила она. – Эти мужчины так невнимательны!

Она сварливо отмахнулась, очевидно, обращаясь ко всем мужчинам сразу. Ее взгляд горел, щеки пылали от вполне ненаигранного гнева. Даже верхняя губа немного подрагивала. Валентина походила на рассерженную тучу, готовую вот-вот разразиться южным залповым ливнем. Крупные маки ее платья ожили, покачиваясь на полном теле, соломенная шляпка с большими полями съехала на макушку, оголив полную шею и крупные пластиковые клипсы-клубнички.

Аделии разговор в таком тоне был неприятен. Настырная и не слишком понятливая соседка подхватила ее под локоток, доверительно прошептала:

– А вы уверены, дорогуша, что у него не завелась другая?

Это оказалось слишком. Аделия высвободила руку, надеясь, что взгляд еще не мечет молнии и щеки не залились румянцем. Постаралась успокоиться.

– У Макса ответственная работа.

Рассказывать, что ее муж является следователем Следственного комитета, она зареклась уже давно – как только собеседник узнавал место работы Макса, он либо впадал в ярость, рассказывая, как «менты ничего не делают», либо тихонько просил кого-то «отмазать». Для посторонних Макс был юристом и точка. Валентине Аделия не хотела говорить и этого.

Стоило ожидать, что, услышав ее, женщина смерила с ног до головы жалостливым и презрительным взглядом, поджала губы и скривилась.

– Ну конечно… – она закатила глаза. – Все так говорят, милочка… Вот у меня знакомая…

– Я очень рада, что у вас знакомая, – отрезала Аделия. Вежливость она решила приберечь для других случаев. – Но мне правда нужно идти.

Лифт как раз подъехал на первых этаж, и пока соседка придумывала ответную фразу, Аделия с дочерью успели выскочить в фойе. Быстрым шагом она пересекла холл, сдала ключи и выскочила на «морское» крыльцо – оно выходило на огороженную территорию отеля. На этот раз, чтобы избавиться от преследования, Аделия даже не пошла на пляж, закрепленный за отелем, а выскочила через калитку и направилась вдоль резного заборчика вдоль по набережной. Соседний пляж не был так благоустроен, он считался «диким». Здесь не смотря на осень и учебный год, было полно отдыхающих и ни одного лежака. Но это все казались мелочами – лишь бы не оказаться на соседних шезлонгах с бестактной Валентиной.

У Аделии еще клокотало сердце, а в голове сменялись резкие и желчные фразы, которые она не сказала настырной даме, но которые точно поубавили той пыл. А, может, даже научили вежливости и такту. Но, как это бывает, умные и едкие фразы появляются «опосля», даже если ты – дипломированный психолог и владелица салона магии. Девушка вздохнула, надеясь избавиться от назойливой головной боли.

Пристроившись между парой с девочкой лет семи и группой студентов, Аделия разложила полотенце и устроилась с дочерью на нем. Настюше тут все понравилось – здесь был не только мелкий ракушечник, но и масса интересного, закопанного в нем: камушки, обломки ракушек, проеденные морем каменные «бублики», водоросли. И это только то, что Аделия оставляла в ручках дочери, собирая в пакет пробки от бутылок, куриные косточки, осколки и окурки.

– Медовая домашняя пахлава! – кричала разносчица с подносом, прикрытым марлей. Загорелая до черноты, она ловко лавировала между лежащими телами, собирала деньги и раздавала медовое лакомство. Вездесущие мухи сопровождали и ее, и ее лакомство.

– Дай! – тянула ручки Настюша.

Аделия отрицательно качала головой на вопрос разносчицы: детям такое точно нельзя.

– Горячая кукуруза! – следом за торговкой пахлавой шла с красным пластиковым ведром девочка-подросток в панаме-афганке и вытянутых джинсовых шортах, из кармана торчал полиэтиленовый пакет с крупной солью.

И снова Настюшино «Дай» разлетелось над головами отдыхающих, и снова Аделии пришлось говорить «нет». На него дочь отреагировала более бурно, чем на предыдущий, скривилась и закуксилась. Матери едва удалось ее отвлечь баночкой фруктового пюре. Почти утешившаяся девочка, однако, услышала:

– Чурчхела! – Это мальчишка на вытянутой руке тащил связку облепленных крахмальным сиропом орехов.

Настюша взвизгнула, так хотелось ей пощупать эти ароматные палочки.

– Нет, Настюша, у тебя своя еда, – Аделия напомнила о пюре.

Но какое пюре, если мимо вот такое ходит. Настя надулась, покраснела от обида и заревела в голос. Соседи по пляжу смотрели на Аделию неодобрительно и отчаянно надеялись, что она поскорее успокоит плачущего навзрыд ребенка.

– Настюша, смотри, какой камушек, – начала мать, рассчитывая отвлечь ребенка.

– Хо-олодненькое дома-ашнькое вино, – гнусаво кричал низенький мужичок, цепко вглядываясь в отдыхающих мужчин. – Домашненькое холодненькое винцо…

Вопль Настюши «хочу» слышали, наверное, в Москве, Аделия махнула рукой, собрала вещи и усадив отчаянно ревущую дочь на руки, направилась к отелю.

– И не стыдно тебе? – ворчала мать. – Взрослая девочка, а ведешь себя как маленькая!

Обычно это действовало безотказно: все маленькие дети хотят быть взрослыми. Но сейчас увещевания матери подействовали ровно наоборот – Настя опустила ручки, подняла к небу кудрявую голову и, широко раскрыв рот, заревела.

Аделия зажмурилась, перевела дыхание. Отойдя с дороги, она присела на белой скамейке, усадила дочь на колени и обняла, позволив отдаться своему детскому горю без остатка. Она поглаживала дочь по спине, обнимала и целовала в висок. Настя рыдала самозабвенно, как могут рыдать артистически настроенные особы и дети до года. Отдыхающие умилялись, качали головами, предлагали мороженное, дарили шарики и повязывали их вокруг пухленького запястья. Настя принимала все дары с царским спокойствием, не прекращая при этом рыдать ровно до того момента, когда слезы закончились. Тогда, буквально в один миг, дочь успокоилась и увлеклась серебристым бантиком на своей руке, от которого в небо поднимался ярко-голубой шар.

– Все? Пойдем? – Аделия чмокнула дочь в лобик, поднялась. Захотелось к морю.

Она прикинула, что после таких рыданий, Настя через двадцать-тридцать минут заснет. А значит. почему бы не пройтись по берегу. Они прошли на территорию своего отеля, спустились к морю. Аделия неторопливо брела вдоль береговой линии, волны едва касались ее стоп, ласково обнимали щиколотки. Настя свесилась с плеча матери и разглядывала купающихся, тихонько агукала.

Валентина махнула рукой, заметив их, и указала на лежак справа от нее – его занимало полотенце. Все ясно: соседка взяла над ними шефство и захватила для них лежак. Аделия устало вздохнула, но сделала вид, что подслеповата и соседку не заметила. Не ускоряя шаг, брела по кромке воды, шлепая по волнам к радости Настюши – дочка изогнулась, свесилась на руках матери и заливисто, как это умеют только что завершившие истерику дети, смеялась. Прохладная вода щекотала щиколотки Аделии, а дочь ловила ладошками блестящие брызги.

– Адочка! – услышала за спиной.

Сделать вид, что она еще и глуховата?

Аделия обернулась – Валентина уже бежала к ней. Подскочив и повиснув на локте молодой женщины, расхохоталась:

– Милая, я вам машу-машу, а вы так подавлены, что даже ничего не замечаете! Как чудесно, что у вас есть я!

– Я не подавлена. Просто задумалась… – Она деликатно высвободила собственную руку.

Валентина покровительственно погладила ее по плечу:

– Я все понимаю… – Она выразительно прикрыла глаза и поджала ярко накрашенные губы. – Пойдемте, я местечко для вас зарезервировала, в конце концов, если ваш супруг находит возможным отказать вам в заботе…

Аделия призвала все свое спокойствие и профессионализм, чтобы голос ее прозвучал ровно и доброжелательно:

– Валентиновна Николаевна, мне неприятно, что вы говорите о моем муже в таком тоне, – ей хотелось, чтобы гром поразил эту женщину. Глаза «доброжелательницы» сузились. – У нас все в порядке, просто у Макса работа такая.

Валентина согласно кивнула, не собираясь продолжать спор, но оставшись при своем мнении, ее взгляд и улыбка говорили «я все понимаю, все выгораживают своих мужей». Ее так просто не переубедишь, уж она-то видит всех насквозь. Удивительно, но в гадость о человеке такие люди верили гораздо охотнее, чем во что-то хорошее. Для себя Аделия давно вывела формулу: чем больше гадостей говорит о других человек, тем сильнее его терзают собственные бесы. Потому что во всех окружающих мы преимущественно видим себя и свои собственные недостатки. Каждый думает о других в меру собственных недостатков, но желание очернить совершенно чужого человека, влезть в чью-то совершенно чужую семью Аделию выводило из себя. Она покачала головой, проговорила твердо:

– Нет, простите… Мы с дочкой хотели пройтись по берегу, а потом пообедать и Настюше пора спать.

Соседка лучезарно улыбнулась – Аделию пробрала дрожь.

– Хорошо. А уложите, заглядывайте ко мне, посекретничаем за чаем. Нелличка в местной лавке взяла какой-то дивный чай с травами, лепестками роз и веточками кипариса. Представляете? Что-то совершенно невероятное! Никогда ничего подобного не пробовала. Приходите непременно!

«Это вряд ли», – решила Аделия. Неопределенно кивнув, она направилась вдоль моря.

– Я вас жду непременно! – услышала вслед.

Набрала Макса – его номер оказался уже вне зоны действия сети, значит, муж вылетел в Москву. Тоска царапнула под сердцем, море потеряло радостный блеск и даже чайки стали кричать как-то излишне громко. Желание гулять испарилось.

– Пойдем кушать? – она поцеловала дочь.

«Кушать» действовало безотказно, прекращая любые капризы Настюши. Пухлыми ручонками она обхватила шею матери и смачно поцеловала в щеку, оставив влажный след.

Аделия прижалась к дочери, спрятав на ее макушке слезы – отпуск казался абсолютно испорчен.

Она помахала рукой Валентине, коршуном следившей за ней, и направилась в сторону отеля. А в фойе отеля, услышала, что ей звонят. Схватила мобильный и приняла вызов с незнакомого номера:

– Да!

– Добрый день. Вас беспокоит Тимур Альбертович Бочкин, – из динамика лился представительный баритон, совершенно не сочетавшийся с фамилией, – вы со мной не знакомы, но я о вас все прекрасно знаю…

У Аделии упало сердце. Она оглянулась по сторонам. Обладатель приятного голоса Бочкин продолжал:

– …со слов моего друга и вашего супруга Максима Ивановича Александрова…