Смерть в квадрате (страница 8)
Она, кажется, оглохла от облегчения:
– Что? Вы друг Макса?!
– Именно это я сейчас и сказал, – Бочкин насторожился. – У вас все в порядке?
– Да… – она пересадила дочь на другую руку. – Да, в порядке, насколько это можно вообще назвать порядком, когда мужа вырывают на работу.
Бочкин откашлялся:
– В таком случае прошу сохранить этот номер и звонить в любое время дня и ночи, так как я гарантировал Максу, что присмотрю за вами, пока он летает в Москву и Челябинск…
– Челябинск?!
Бочкин осекся, сообразив, что сказал больше положенного.
– Э-э, ну там… как получится, может и не будет Челябинска…
Догадка ослепила своей очевидностью. Она почувствовала, как в груди серо-муторной волной поднимается желание поскандалить, ведь вот он, источник всех ее неприятностей, на другом конце телефонной линии, ждет ее реплики.
– Погодите… Вы – Бочкин, тот самый следователь из числа местных, по милости которого мой муж не догулял отпуск?
Она не спрашивала даже, она утверждала и готова была порвать собеседника на мелкие части.
Бочкин помялся:
– Ну, вот вы сейчас сказали, и я прям чувствую, какой я гад… Пахну́ло прямо.
– И это хорошо, что на вас там «пахнуло», – Аделия прищурилась. – Потому что если Макс не вернется в ближайшие два дня, я на вас порчу наведу. Если вы так хорошо меня знаете, то понимаете, что это не фигура речи и я не шучу!
Молчание в трубке говорило, что Бочкин был в курсе или что-то такое предполагал.
– Вы там точно в норме?
– Идите к чёрту! – Аделия сбросила номер.
Она не видела, как сидевший в своем кабинете Бочкин с недоумением разглядывал гаснущий экран своего мобильника, на котором значилось не предвещавшее ничего опасного «Аделия, жена Макса».
– Москвичка… – Протянул он и, отложив телефон, еще какое-то время с опаской смотрел на него с некоторой доли обиды и огорчения: к черту его давно не посылали, и так убедительно про порчу никто еще не говорил. – Максу придется мне кое-что объяснить…
* * *
Уложив дочь, Аделия вышла на балкон, вдохнула прохладный морской воздух. Открытая линия горизонта, мягко сливающаяся с облаками и прозрачно-голубым небом успокаивала. Макс устал, ему тяжелее. С таким чувством ответственности и синдромом спасателя вообще тяжело живется, а тут еще и профессия накладывает свой отпечаток.
«Может, стоит уйти из следствия», – подумала и содрогнулась – она не представляла, как сможет такое сказать мужу. Она помнила, как он не находил себе места, когда был отстранен от работы, как он мучается во время отпуска, как не может забыть свои дела, то и дело проговаривая гипотезы, обдумывая ходы и формулировки экспертных заключений. Как не сложно это было признавать, но Макс нашел свое месте. И срывать его ради собственного спокойствия Аделия не стала бы. Видела она такие браки. Видела таких людей с абсолютно потухшим взглядом и ледяной уверенность, что все важное в их жизни прошло. Это были люди, доживающие свой век. Ужасное, удручающее зрелище.
Иногда ей удавалось вернуть такие клиентов к жизни. Они находили работу, какое-то свое дело, расцветали. Иногда она видела их на улице и с трудом узнавала. Вообще бы не узнавала, если бы они сами не подходили к ней со словами благодарности.
Кого-то ей спасти не удавалось.
Рисковать счастьем дорогого человека она не стала бы никогда.
Значит, и заговаривать на эту тему не станет.
На сердце стало тяжело и колко, будто душу поместили в мешочек с игольчатым нутром. Аделия вспомнила, что хотела утешить себя сливочным пломбиром – в кафе отеля он был совершенно фантастический, когда в дверь осторожно постучали. Аделия зашла в номер, прислушалась: постучали настойчивей.
Девушка подошла ближе:
– Кто?
– Аделия, это я, – послышался шепот, – Валентина Николаевна.
Аделия помрачнела, открыла дверь: за ней, в самом деле, обнаружилась соседка. На ней было просторное бирюзово-синее платье с запа́хом и мягкие туфли.
– Простите, милая, я, очевидно, вас обидела своими комментариями, – она заискивающе улыбнулась: – Прошу меня извинить, я ж старая, меня иной раз заносит. Дочь так прям и говорит «мама, прекрати», а вы-то девушка деликатная, вот я и… перестаралась с опекой.
– Все нормально. Я, правда, совсем не сержусь… – Аделия была готова притворить дверь, рассчитывая, что конфликт исчерпан.
Не тут-то было. Стоило ей сделать движение и потянуть на себя ручку, как Валентина приобрела по истине дьявольскую ловкость, и уже просочилась в проем. В ее руках обнаружилась коробка с пирожными и небольшая корзинка с фруктами.
– Милая, давайте оставим авто-няню или как там называется тот аппарат, который сообщит, если ваш ангелочек проснется, а сами посидим, поболтаем… Это же буквально за дверью! Девочкам надо держаться вместе, вы не находите?
Аделия не находила. И оставлять дочь одну в номере не хотелось. С другой стороны, она знала, что после длительного плача дочь проспит дольше обычного, а общения все-таки хотелось. Она с сомнением посмотрела на Валентину – та просто сияла от желания примириться.
– Хорошо, – она все-таки согласилась. – Но ненадолго, не хочу Настю одну в номере оставлять…
Номер Валентины оказался братом-близнецом номера Аделии и Макса: двухкомнатный, с просторной двуспальной кроватью в одной комнате и уютным диваном – в другой. Балкон выходил на улицу, демонстрируя прекрасный вид на город, горы и тропический сад. На столике стоял сок в графине, вазочка со льдом.
– Я добыла для нас немного мороженного, – заговорщицким тоном сообщила Валентина, кивнула на небольшой холодильник в углу.
Аделия опустилась в кресло, поставила на подлокотник трубку радионяни, добавила громкости. Теперь ей казалось, что она слышит дыхание дочери. Это успокаивало. Если Настя проснется, ей потребуется пара мгновений, чтобы оказаться рядом.
Валентина поставила фрукты и пирожное на столик, передвинула высокий бокалы.
– Чай? Кофе? У нас дивный чай…
– Я помню. вы говорили, – прервала ее Аделия. Ей было неуютно, она жалела, что согласилась – иногда желание поговорить должно услужливо умолкать, если появляется перспектива поговорить в неподходящей компании. Аделия дала слабину, и теперь искала повод, чтобы уйти.
Валентина хозяйничала около бара, по комнате растекался приятный аромат с примесью шафрана и орхидеи.
– Это чай? – Аделия насторожилась.
– Да, Нелличка нашла удивительную лавку, я же говорила.
– Да-да припоминаю… – Аделия покосилась на радионяню: та молчала, из динамика доносилось ровное сопение дочери.
– Не волнуйтесь вы так, – Валентина заметила ее взгляд, ободряюще улыбнулась и присела рядом, водрузив на середину стола стеклянный заварочный чайник. Внутри потемневшей жидкости покачивались коренья, распускались засушенные цветы и в неторопливом вальсе кружились мелкие шишечки. – Вы рядом, с вашей дочерью ничего не приключится.
Девушка кивнула:
– Понимаю, ничего не могу с собой поделать… мы – тревожное поколение, когда мы не понимаем, что делает наш ребенок, мы буквально теряем почву под ногами.
– Не говорите, что вы – популярный ныне вид «яжматерей», – Валентина рассмеялась. У нее был глубокий бархатистый голос, и удивительно задорный смех.
Аделия улыбнулась.
– Боюсь, у нас не остается выбора: общество требует тотального контроля над детьми. Чуть что не так, сразу – вся пенитенциарная система на ушах, общественное осуждение, проверки… Мне не так давно попался пост в местной социальной сети нашего района, администрация докладывала, что с пятилетней девочкой, упавшей с горки на детской площадке, ничего плохого не приключилось. Она уже дома. Неприятность произошла накануне, девочка гуляла со своей старшей сестрой – той, кажется, было что-то около тринадцати – забралась на верхнюю платформу и оттуда упала. Современная детская площадка, мягкое и безопасное покрытие, сертифицированная горка… Мать в комментариях чуть не линчевали за то, что она детей оставила без присмотра, представляете? Наше общество всерьез считает, что пятилетний ребенок не может находиться на детской площадке самостоятельно… – Она вздохнула, нахмурившись: – Помнится, наше поколение в пять лет и в магазин ходило, и могло приготовить что-то несложное…