Она повернула назад и начала спускаться с холма, продолжая тащить за собой чемодан. Острое чувство вины и нервное напряжение отступили, но ноги сильно дрожали. В какой-то миг мчащийся вниз чемодан опередил ее и покатился по улице. Чони побежала за ним, но не удержалась и всем телом полетела вперед. В момент падения Чони успела съежиться и прижать к себе дочку, чтобы защитить ее от удара.

Когда Чони открыла глаза, она была уже в больнице.

– Мой ребенок!

Медсестра, заглянувшая добавить витаминный раствор в капельницу, взглянула на Чони.

– У вас сильное истощение организма. Вы потеряли сознание прямо на улице и поэтому попали сюда. Еще вы поранили лицо, когда падали. Раны вам зашили, но их нужно будет обрабатывать мазью, чтобы не загноились. И как вы в таком состоянии с ребенком…

– Где она?!

– За ней приглядывают на стойке регистрации.

Чони резко выдернула капельницу из левой руки, встала с кровати и покинула отделение скорой помощи.

– Подождите! Пациентка!

Беспокойство улеглось только тогда, когда Чони своими глазами убедилась, что ее малышка, лежа за стойкой регистрации пациентов, радостно смеется, окруженная любовью и вниманием медсестер.

Будучи в розыске, Чони избегала любых медицинских учреждений. Ребенка она рожала самостоятельно, и, конечно, все ее тело продолжало испытывать боль. Она даже не могла сказать, где именно у нее болит. Чони подбежала к дочке и крепко обняла ее. После чего поблагодарила персонал, извинилась и стремглав вылетела из больницы. Медсестры проводили ее удивленными взглядами.

Покинув больницу, Чони, в обнимку с малышкой, пошла вперед. У телефона уже давно кончился заряд, и теперь она даже не знала, который час: то ли глубокая ночь, то ли раннее утро. Глядя на дорожные указатели, она продолжала идти и идти. Прохожие спешили домой, и только у нее одной не было никакого дома. Чони возвращалась в парк Марронье. Когда похолодает, им придется искать другое место, но пока оно казалось самым безопасным. Она подумывала переночевать в круглосуточном кафе, но отказалась от этой идеи, опасаясь повторения случая в больнице Сеульского университета. Если кто-то на самом деле вызовет полицию, ей придется спасаться бегством. И что тогда будет с ребенком? Эта мысль настолько пугала, что из всех возможных вариантов ей пришлось остановиться на тихом, безлюдном парке. Она свернула на темную улицу Тэханно. Пестрые огни ресторанов и баров уже погасли, и в окне одного из заведений отразилось измученное лицо Чони. Зрелище было то еще: на лбу торчали ярко-черные обрывки ниток, всюду кровоподтеки и синяки. Пытаясь защитить ребенка от удара, Чони проехалась лицом прямо по асфальту. Но жуткий вид ее ничуть не напугал. Главное, что с малышкой все было в порядке.

Чони сейчас походила на маленький, пахнущий резиной воздушный шарик, который продается в канцелярском магазине. Если наполнить такой шарик водой и задеть даже краем ногтя, он тут же лопнет. Так и Чони, казалось, была на грани. Сколько ей еще блуждать в темноте? Она тяжело вздохнула. Тело дрожало, а голод вызвал ноющую боль в желудке, словно кто-то скручивал его, как белье при стирке. Все это время она почти без передышки проходила в слинге, и вес малышки давил на внутренние органы, которые из-за этого не могли нормально функционировать. Но освободить себя от этой ноши она не могла. Да и не было подходящего места, чтобы уложить малышку, которая еще плохо держит голову. Чони все продолжала идти и идти, перебирая тысячи мыслей. Если идти прямо и прямо по этой дороге, что ждет ее впереди? Быть может, кто-нибудь ждет? Она усмехнулась. Да кто может ждать ее, сироту с рождения? Однако мрачная улица под темным ночным небом вдруг посветлела.

Она стояла перед улочкой, с обеих сторон окруженной ровными рядами сосен. Среди погасших витрин магазинов брезжил ровный желтый свет. Золотистые листья гинкго мягко укрывали аккуратную черепичную крышу традиционного дома. Вдруг стеклянная дверь открылась, и появилась старушка лет семидесяти, с высоко заколотыми крабиком седыми волосами. Ее уши украшали маленькие жемчужные сережки, а возле губ собрались морщины, которые бывают только у тех, кто часто улыбается. Едва Чони заметила ее, как раздался звон. Говорят, в судьбоносные мгновения в голове играют фанфары или звенят колокола. Это был всего лишь звонок таймера на рисоварке, но Чони показалось, что в этот миг сама судьба ударила в колокол. Из окна, смешиваясь с запахами еды, струилась музыка, а старушка с простодушной улыбкой, словно задумавший шалость ребенок, что-то писала на бумаге. И эта песня, и эта улыбчивая бабуля сразу так понравились Чони. Морщинистые руки, которыми хозяйка заведения выставляла на чисто вымытую витрину красиво упакованные наборы готовых обедов, словно излучали любовь и заботу. Чони никогда не встречала такой доброты.

Она подняла голову и увидела вывеску. Одного взгляда на залитую лунным светом надпись было достаточно, чтобы ощутить тепло этого места. «Изумительный ланч»… Изумительный ланч? Так это же то самое заведение, где медсестра купила коробку с обедом?! Чони сунула руку в задний карман. Пальцы нащупали тонкий, заостренный кусочек фольги. Ровно свернутая квадратом фольга заблестела при свете луны. Чони осторожно потянула за края и увидела несколько строк на белой бумаге:

Если вдруг порции с горкой вам не хватило, если вы по-прежнему чувствуете голод, заглядывайте ко мне снова. Могу подложить добавки. Когда угодно велкам!^[36] Что ж, си ю эгейн!

Когда угодно велкам? Из открытых дверей магазина готовых обедов послышалась песня Over the Rainbow^[37]: «Мечты, что ты смела лелеять, действительно сбудутся. Здесь все беды растают, как лимонные конфеты».

Чони уткнулась лицом в макушку дочери:

– Бип-бип, машинка наша в небо улетает. Бип-бип, она до радуги добраться помогает.

Словно прочитав мысли Чони, малышка подала голос:

– Уа-а.

– Наверное, это то, что нам нужно…

* * *

– С вас семь тысяч вон. Что ж, желаю вам хэв э найс дэй, си ю эгейн!

Кымнам продала последний ланч-бокс из утренней партии. Получив ее бодрое напутствие, Синпхун радостно побежал в театр. Только распродав все, Кымнам смогла присесть. Все утро она занималась продажей обедов, держа ребенка в слинге за спиной, и теперь вспотела сильнее обычного.

– Детка, чтобы не раздражать твой носик, я сегодня не приготовила ни одного острого блюда. А корейцы обожают острое. Что, если клиенты уйдут от меня? Ну ничего. Кто пробовал мою стряпню, всегда возвращается. А теперь пойдем готовить еду на дневную продажу.

Сквозь настежь открытые двери «Изумительного ланча» в магазин проникал яркий солнечный свет. Вскоре перед магазином остановился грузовик.

– Доставка яиц. Прибыли свежие яйца! – прозвучало из громкоговорителя.

Этот бархатный низкий голос заставлял трепетать сердца всех хозяек закусочных в округе, начиная от района Хэхвадон и заканчивая Ихвадоном. Доставщик яиц был для местных что Лим Ёнун^[38], а внешне – вылитый Чон Хэин^[39], такой же нежный и харизматичный.

«Как от одной фразы о том, что приехали яйца, может екать сердце?» – удивлялись торговки.

На самом деле его звали Ынсок. И всем было жутко любопытно узнать о нем хоть что-нибудь. Кымнам же знала историю его жизни, но держала рот на замке.

– О, мистер Доставщик, вы уже тут?

Ынсок радостно приветствовал хозяйку заведения. Его волосы на прямой пробор спадали по обе стороны лба крупными завитками.

– Я привез яйца. Вы сказали приезжать к обеду. Ой, а откуда у вас малыш? Ваш внук?

Кымнам обернулась на ребенка, тот довольно агукал за ее спиной.

– Это сокровище, что мне ненадолго доверили.

– И правда, сокровище. В глазах словно камушки драгоценные.

Ынсок внимательно всмотрелся в глаза ребенка.

– Нравится? Кажется, кому-то пора жениться. Раз так умиляешься детям, давай-ка уже своего заводи!

– Ха-ха! Вам сегодня сколько упаковок? Как обычно, три?

– Не переводи тему. Тебе же почти тридцать. Раньше в твои годы уже внуков готовились нянчить.

– Что это случилось с нашей местной мисс Хепберн? Откуда вдруг эти старомодные разговоры? Вы же сами их так не любите, – словно посмеиваясь над Кымнам, напомнил Ынсок со смущенной улыбкой.

– Тебе так показалось? Ох, буду повторять себе: я суфлер! Элегантный суфлер. Я не старуха, я мудрый суфлер! Вот не надела жемчужные гвоздики и превратилась в незнамо что. Они всегда настраивают меня на нужный лад… – проговорила Кымнам самой себе, и Ынсок рассмеялся:

– Суфлер?

– Да-да, суфлер! Такой молодой, а не знаешь этого слова? Оно значит «пожилой человек» по-английски.

– А, «сеньор»?

– Ой, батюшки! Что я сказала? Ну конечно сеньор! В последнее время все путаю.

– Со мной-то ладно. Смотрите, не запутайтесь в чем-нибудь другом, – вновь рассмеялся гость.

Глаза Ынсока даже без двойного века выглядели огромными. Посмеявшись, он осторожно поставил на кухне три лотка яиц и сел в грузовик. Вскоре его приятный голос покинул «Изумительный ланч» и переулок.

– Мистер Доставщик, осторожнее на дороге! – крикнула Кымнам вслед удаляющейся машине и вдруг стукнула себя по лбу: «Ну я даю! Забыла угостить его свежим, прохладным сикхе!»

Конечно, глупо было бы ожидать от семидесятилетнего человека памяти, как в юности, но все же Кымнам расстраивало, что в последнее время она стала все чаще забывать разные мелочи.

– Наверное, это все последствия нашего с тобой знакомства. Ох и напугала меня твоя мама.

Кымнам ловко перекинула младенца со спины вперед и села напротив двери, откуда открывался вид на высаженные вдоль дороги сосны. Любуясь на желтые, словно пропитанные солнцем, опавшие листья гинкго, она попивала сикхе, который не успела отдать Ынсоку. В напитке ощущался сладковатый солод.

«Эта женщина наверняка наблюдает за нами… Чутье меня никогда не подводит».

– Малышка, давай хоть так покажем тебя маме. Пусть сердце ее дрогнет. Вот, полюбуйтесь на ваше сокровище и побыстрее возвращайтесь.

* * *

Чони дотронулась до шеи и ухватила пальцами тоненькую, потерявшую блеск цепочку в четырнадцать карат. Она была у нее с тех пор, как Чони попала в приют. Скорее всего, цепочка была мамина. Чони продолжала чувствовать себя сиротой, но все же ей казалось: пропади эта вещь – и она уже никогда не сможет найти свою мать. Поэтому хотела сберечь цепочку любой ценой.

Она положила единственную драгоценность на прозрачную витрину ювелирного магазина. Под стеклом виднелись золотые ложки, золотые жабы и маленькие золотые кольца, что по традиции дарят ребенку на годик. Стоимость их значительно превышала сумму, которую Чони могла получить за цепочку. Хозяин ювелирной лавки не сильно обрадовался тонкой и тусклой золотой нитке. Чони еще никогда не чувствовала себя такой жалкой. Она смутилась и уткнулась лицом в волосы малышки, ощутив нежный запах ее кожи.

Мужчина выглядел несговорчивым. Он с пристрастием оглядел вещицу и замолчал, словно подбирая слова для отказа.

– Это у вас… подделка.

– Что?

– Просто очень хорошая позолота. Не настоящее золото.

Когда Чони чувствовала уязвимость и теряла опору, всегда перебирала пальцами эту цепочку. Почему-то руки сами тянулись к ней. Чони думала, что мама отдала ей самое ценное из того, что имела. А это оказалось подделкой? Чони горько усмехнулась.

Хозяин магазина, пробурчав, что ему это лишь в убыток, все-таки выдал Чони сорок тысяч вон за цепочку. Но на самом деле она не стоила и того.

Теперь последняя связь с семьей была потеряна, а то, что она всю жизнь берегла как большую ценность, оказалось пустышкой, и Чони ощущала себя преданной. Но слез уже не осталось. И все, что она сейчас чувствовала, это облегчение при виде четырех купюр по десять тысяч.