«Хотя, – подумал Баррон, когда на доске объявлений высветилось «30 секунд», – Винс не дурак. Он все прекрасно понимает – и, более того, видит дальше, чем я. У Говардса тут не будет никаких проблем – его Фонд с удовольствием положит в спячку любого черномаза, у которого за душой имеется пятьсот тысяч долларов в реализуемых ценностях (ключевое слово – «реализуемые»; не какой-то там ветхий домишко и не старые грузовики; денежные облигации или торгуемые акции – другое дело). У Фонда уже было достаточно проблем с республиканцами, поборниками социальной справедливости и Шабазом со товарищи – так что для них расовый вопрос давно решен. Фонд заботит только один цвет – зеленый цвет бумажек; и сумасшедший ублюдок Говардс не так уж далек от истины». Да, Винс знал все это и видел, как Руфус Джонсон был в восторге от этого, видел, как вся страна, высунув языки, пускала слюни из-за дебатов о заморозке, видел хорошее горячее шоу, поданное без угрозы быть сожранным с потрохами. Готовая формула на сорок минут: Говардс будет рад получить бесплатную рекламу и подбросить больших полешек в огонь Конгресса – ну, поерзает немного на стульчике, но искр седалищем не высечет, ибо дела с Фондом у него устроены – мама не горюй. Всем сестрам по серьгам – морозилка Говардса ярко засияет на публику, поддержка черных выведет Джека Баррона в отличную форму, и смотреться наш Жук будет ну чисто как чемпион. Все отделаются царапинками – ни одного серьезного, до кровавой юшки, тумака. Старый добрый Винс знает, как устроить такой расклад!

На табло телесуфлера высветилась пиктограмма открытой линии, за ней – надпись «В ЭФИРЕ». Баррон увидел свои лицо и плечи на большом мониторе под табло; изображение Руфуса Джонсона в серой палитре – в левом нижнем углу, на трансляции с видеофона номер один. Видеофон номер два передает суровую, чопорную, лощеную, крутую секретаршу. Ну что ж, в бой.

– Итак, мистер Джонсон! – провозгласил Джек Баррон, а сам подумал: ну и тупой же ты черный мудак! – Мы снова в эфире. Вы сейчас подключены ко мне, подключены ко всем Соединенным Штатам и ко всем сотням миллионов из нас, к прямой видеофонной связи со святая святых Фонда бессмертия человечества, морозильным комплексом у Скалистых Гор в Боулдере, штат Колорадо. Мы с вами собираемся выяснить, исповедует ли этот Фонд посмертную сегрегацию, прямо здесь, прямо сейчас, без промедления, в прямом эфире – у президента и председателя правления Фонда бессмертия человечества, этого Барнума и Похитителя тел в одном лице, вашего и моего друга, мистера Бенедикта Говардса.

Баррон подключился к своему видеофону номер два, увидел, как под ним (в идеальном положении) в правом нижнем углу монитора появилось изображение суровой (хотелось бы в это вникнуть) секретарши, улыбнулся ей опасной кошачьей улыбкой (когти за бархатной кожицей) и сказал:

– Здравствуйте, душа моя, я – Джек Баррон. Хочу дозвониться до мистера Бенедикта Говардса. Сотни миллионов американцев прямо сейчас восхищаются вашим великолепным личиком, но мистера Говардса, босса вашего, они все-таки хотели бы увидеть больше. Так что давайте не будем их разочаровывать!

Секретарша уставилась на него поверх самодовольного оскала и голосом – неживым, будто смоделированным, – произнесла:

– Мистер Говардс на своем частном самолете улетел в Канаду на охоту и рыбалку, и с ним невозможно связаться. Могу соединить вас с нашим финансовым директором. Мистер Да Сильва будет рад ответить на ваши вопросы – равно как и наш…

– Душа моя, я – Джек Баррон, и я звоню Бену Говардсу, – перебил он ее, гадая, что это за наглость, к чему она. – Жук Джек Баррон, смею уточнить. У вас ведь телевизор имеется? Да-да, тот самый Джек Баррон. Открыт новым отношениям, так что, если у вас нет никого более достойного на горизонте – а я уверен, более достойных нет, – можете скинуть номерок на видеопочту моему управляющему, мистеру Геларди. Ну да ладно, что-то я увлекся устроением своей личной жизни в прямом эфире… – Джек подмигнул камере. – У меня тут на линии мистер Руфус Джонсон, здорово разжученный расизмом вашего Фонда. Своим рассказом он разжучил и меня, и сто миллионов американцев заодно, и все мы теперь хотим поговорить с Беном Говардсом, а не с кем-то из его лакеев. Так что советую вам поторопить этого вашего красавчика и позвать его на связь как можно скорее, или мне придется просто рассказать о публичном обвинении мистера Джонсона в том, что Фонд отказывается брать под опеку чернокожих плательщиков. В мире полно ребят, смотрящих на вещи несколько иначе, чем Фонд, – я ведь прав? Им такой подход может оч-чень не понравиться!

– Оч-чень жаль разочаровывать вас, мистер Баррон, но мистер Говардс сейчас в доброй сотне миль от ближайшего видеофона, – парировала секретарша. – Мистер Да Сильва, или доктор Брюс, или мистер Ярборо – все они в курсе всех деталей работы Фонда и будут рады ответить на любые вопросы.

Ну дела, подумал Джек Баррон. Девчонка не знает, что к чему (или повыпендриваться любит), повторяет чушь за Говардсом и большего не имеет. Ну-ну! Надо показать этому спесивому чинуше, что происходит, когда кто-то надумал прятаться от Джека Баррона. Вы подаете ужасный пример общественности, мистер Говардс. В мгновенном гештальте перед Джеком предстала остальная часть шоу: лакей Чинуши Говардса (Ярборо – самый заядлый фанат), второй рекламный ролик, отрывок с Люком, третий рекламный ролик, затем десять минут с Тедди Хеннерингом, чтобы немного расслабиться, а затем надо будет пойти куда-нибудь и потрахаться.

– Ладно, – сказал Баррон, превратив улыбку в хищную ухмылку. – Если Бенни так хочет, пусть так и будет. Соедините меня с Джоном Ярборо. – Он скрестил ноги, тем давая знак Геларди убрать изображение секретарши с монитора, и экран разделился поровну между Барроном и Джонсоном, когда Баррон дважды нажал кнопку под своей левой ногой. Баррон криво улыбнулся, глядя прямо в камеру, намеренно изображая из себя витийствующего дьявола, и сказал: – Надеюсь, Бенни Говардс выудит крупную рыбку сегодня. Уверен, что все сто миллионов из вас, с кем мистер Бенедикт Говардс не может мило поговорить в силу своей исключительной занятости, тоже желают ему удачи – мы все тут знаем, что ему она понадобится. – «Да, сэр, – добавил Джек про себя, испепеляя взором телесуфлер, – надобно показать этим чертовым Говардсам, что не стоит меня обманывать, и устроить в этот вечер НАСТОЯЩЕЕ шоу кое-кому».

– Что ж, мистер Джонсон, мы собираемся немного поохотиться сами, – объявил Джек. – Пусть мистер Говардс пока палит по лосям, а мы сами добудем правду.

– Кто такой этот Ярборо? – спросил Руфус Джонсон.

– Джон Ярборо – директор по связям с общественностью Фонда, – ответил Баррон. – Мы – общественность, и мы посмотрим, как с нами сейчас обойдутся. – На видеофоне номер два Баррона был изображен бледный лысеющий мужчина. Баррон подал сигнал ногой, и в левой части экрана монитора появились Джонсон (вверху) и Ярборо (внизу), а справа, в два раза крупнее, – Баррон, Большой Папочка в натуральную величину. – А вот и мистер Джон Ярборо! Мистер Ярборо, это Жук Джек Баррон, и я хотел бы познакомить вас с мистером Руфусом Джонсоном. Мистер Джонсон – подчеркнем очевидный факт – афроамериканец. Он утверждает, что Фонд отказал ему в заключении контракта. (Разыграй этот логичный ход, Джек, детка.) Сто миллионов американцев хотели бы знать, правда ли это. Они хотели бы знать, почему Фонд за человеческое бессмертие, имеющий государственную лицензию и освобожденный от налогов, отказал американскому гражданину в шансе на бессмертие только потому, что этот гражданин оказался не того цвета. (Вы уже перестали бить свою жену, мистер Ярборо?)

– Уверен, все дело в каком-то недоразумении, и его мы запросто устраним, – спокойно ответил Ярборо. – Как вы знаете…

– Я ничего не знаю, мистер Ярборо, – пресек инсинуации Баррон. – Ничего, кроме того, что мне говорят люди. Я даже не верю в ту чушь, которую вижу по телевизору. Я знаю, что сказал мне мистер Джонсон, и сто миллионов американцев тоже это знают. Итак, мистер Джонсон, напомните – вы подавали заявку на «морозильный» контракт?

– Именно это я и сделал, Джек!

– Согласились ли вы передать все активы Фонду после вашей клинической смерти?

– Согласился – и бровью не повел.

– Эти активы превышали пятьсот тысяч долларов суммарно?

– Шестьсот или семьсот тысяч чистыми, – сказал Руфус Джонсон.

– И вы получили отказ, мистер Джонсон?

– Будь я проклят, если это не так.

Баррон замолчал, скорчил гримасу и опустил голову, чтобы поймать в глазах зловещие отблески от блестящей стеклянной крышки письменного стола.

– А вы, как я заметил, черный – не так ли, мистер Джонсон? Итак, мистер Ярборо, вы говорили что-то о недоразумении, каковое можно на раз-два устранить? Предположим, вы изложите неопровержимые факты. Предположим, вы объясните американскому народу, почему мистеру Джонсону было отказано в заключении контракта…

«Давай, мужик, выкапывайся из-под этого дерьма», – подумал Баррон, трижды давя на кнопку под правой ногой, тем вызывая рекламный ролик через три минуты. Трех минут как раз хватит, чтобы подкинуть сверху еще пару лопат.

– Ох, все это довольно просто, мистер Баррон, – сказал Ярборо. Его голос и лицо были абсолютно серьезны, и он был визуально помещен на скамью подсудимых, когда Геларди вырезал изображение Джонсона, оставив Ярборо крошечным черно-белым, окруженным с трех сторон, почти полностью поглощенным крупным планом Джека Баррона, столпа на фоне психоделических теней.

– Фундаментальной долгосрочной целью Фонда является содействие исследованиям, способным однажды привести к бессмертию всех людей. Для этого нужны деньги, много денег. И чем больше денег мы вложим в исследования, тем скорее достигнем цели. У Фонда бессмертия человечества единственный источник дохода – это Национальная программа гибернации. Тела ограниченного числа американцев помещаются в криоанабиоз – и в этом состоянии, в среде из жидкого гелия, сохраняются после клинической смерти, чтобы их можно было вернуть к жизни, когда исследования Фонда приведут к решению проблемы…

– Да, мы все это прекрасно знаем! – воскликнул Руфус Джонсон, все еще за кадром. – Вы замораживаете богатых, то есть белых богатых, и пока они во льду, вы сохраняете все их деньги, и все их акции, и все их активы, и они не получат их обратно, пока не вернутся к жизни – если, конечно, вернутся. Деньги с собой на тот свет не возьмешь, а тут можно и рискнуть: ничего не потеряешь, кроме роскошных похорон. – Сохраняя мрачно-серьезное выражение лица, Баррон позволил этому словесному поносу продолжаться, выжидая, когда наступит выгодный момент ввернуть свое веское слово. – Все это вы продаете в такой вот обертке – и я, Руфус В. Джонсон, готов ваши обещания купить. Но почему мне отказывают – только из-за того, что я ниг…

– Успокойтесь, мистер Джонсон! – вмешался Баррон, и Винс одновременно отключил звук Джонсона, в то время как на телесуфлере замигала надпись «2 минуты». – Видите ли, мистер Ярборо, мистер Джонсон раздражен, и у него есть на это все основания. У него есть дом, который обошелся ему в пятнадцать тысяч долларов, пять тысяч долларов в банке и грузовики стоимостью более пятисот тысяч долларов. Я не математик, но могу примерно прикинуть, что нужная сумма набирается. Разве же это не правда, что минимальная сумма, какую следует пожертвовать Фонду в момент клинической смерти, чтобы Фонд заключил контракт на гибернацию, составляет пятьсот тысяч долларов?

– Именно, мистер Баррон. Но, видите ли, эти пятьсот тысяч долларов должны быть ликвидными…

– Пожалуйста, ответьте на мои вопросы, – прервал его Джек Баррон, повысив голос. «Не давай ему проходу, держи все под контролем», – подумал он, саркастически отметив, что Винс предоставил образу Ярборо, серому на сером, три четверти экрана: бледный, с трудом узнаваемый Голиаф, стоящий перед Давидом в цвете. – Мне кажется, тут ничего сложного. Пятисот тысяч долларов должно быть достаточно, чтобы заключить контракт на спячку для любого американца. Мистер Джонсон предложил вам все свое состояние, превышающее пятьсот тысяч долларов. Мистер Джонсон является гражданином США. Но ему почему-то было отказано в контракте. Мистер Джонсон – черный. Как думаете, какой вывод из этого делают американцы? Факты есть факты.

– Но это вовсе не расовая дискриминация! – Ярборо ответил пронзительным голосом, и Баррон нахмурился на публику, а про себя – усмехнулся, когда увидел, что Ярборо наконец теряет самообладание. – Пятьсот тысяч долларов должны быть ликвидными… в наличных, в акциях, в оборотных казначейских векселях. Любой, независимо от расы, у кого такие средства имеются…

Баррон скрестил ноги, жестом показал, чтобы Ярборо убрали с экрана, когда вспыхнула надпись «60 секунд», и сказал: