– Спасибо, губернатор Грин, – сказал Джек Баррон. – Теперь мы все знаем, что вас беспокоит. Что и требовалось доказать! Говоря о хлебе, пришло время снова уступить место тем, кто платит за мой хлеб насущный. Но продолжай внимать, Америка, ибо мы скоро вернемся, чтобы подпалить стул еще под кем-нибудь… Как тебе сенатор Теодор Хеннеринг – соавтор законопроекта Хеннеринга-Бернштейна о монополии на гибернацию, считающий Фонд бессмертия замечательным со всех сторон явлением? Давайте узнаем, что думает наш добрый сенатор – после короткой рекламы.

Грин взволнованно уставился на «Шевроле», катящийся через экран. Если Хеннеринг будет публично оконфужен – возможно, этот блицкриг принесет победу! Джек был вполне способен, если бы захотел, разорвать Надеющегося Хенни на куски и бросить его собакам, тем передвинув счетчик в десяток-другой голосов в Сенате или в Палате представителей к нужной отметке. И тогда законопроект был бы обречен…

– Что, черт возьми, ты пытался сделать, Люк? – спросил Джек Баррон из видеофона. – Хочешь неприятностей с телекомпанией? У Говардса в кармане – аж два члена контрольной комиссии: мы оба это прекрасно знаем.

– Я пытаюсь заблокировать Закон о монополии на гибернацию, и мы оба это тоже знаем, сэр, – сказал ему Грин. – Ты же сам решил уделать Бенни, забыл? И ты можешь это сделать, Джек. Теперь ты можешь нарушить закон, урыв Тедди Хеннеринга. Прибей-ка его к стенке, друг, – и тогда можешь заодно казнить и меня.

– Прибить Тедди к стенке? – вскричал Джек Баррон. – Да ты совсем сдурел, друг мой. Мне всего-то было нужно, чтобы Говардс спустил немножко крови на публику. Усвоил от меня урок, но ни в коем случае не пострадал всерьез. Пара поверхностных царапинок – это все, что нам дозволено. Говардс может убить меня, когда захочет, если я ущипну его за яйца. Теперь я должен быть добр к Хеннерингу и позволить ему отыграть часть очков, потерянных Фондом, – иначе у меня будут проблемы с политикой. А я предпочитаю просто стравливать пар. Политика не мой конек.

– Ты хоть помнишь, кем был когда-то, Джек? – со вздохом спросил Грин.

– Я об этом вспоминаю каждый раз, когда у меня урчит в животе, чувак.

– В одном – выиграл, в другом – проиграл… так выходит, а, Джек? Когда-то у тебя были яйца, а не сила. Теперь, значит, сила есть – яиц не надо?

– Заткнись, Люк, – оборвал Джек Баррон. – У тебя-то есть миленькое местечко в твоем городке бонго-бонго. Позволь мне обустраивать свое…

– Нет, это ты заткнись, Джек, – бросил Грин и прервал звонок. «Заткнись и катись ко всем чертям, – добавил он про себя. – Старый-добрый Джек Баррон… что же случилось с тобой? Что случилось с Джеком времен Беркли, времен жизни с Сарой? Джеком, который был консерватор до мозга костей и сам себя называл «белый негритос»?.. Где этот человек сейчас?»

Грин вздохнул, потому что он знал, что произошло… что случилось со всеми квазибольшевистскими странствующими рыцарями, неприятелями войны, любителями негров, поборниками мира, счастливцами, не имеющими ничего – и ни в чем не нуждающимися, предпочитающими в качестве орудий против орд зла правду и красоту. Были годы, был голод, был Линдон, но однажды, справляя тридцатый день рождения, понимаешь – ты уже не ребенок, пришла пора заняться делом. Кто мог, тот ушел – ценой больших трудов.

Итак, Джек получил прозвище «Жук», большое телевизионное шоу, внимание народных масс – и потерял Сару, эту бедную живую реликвию, напоминающую о том, чего все мы лишились, ущербную женскую версию Питера Пэна, шлюху с золотым сердцем и подругу скорбящих. А Грин получил милое местечко в Эверсе, штат Миссисипи. «Белый негритос» – это ведь про него, лучше и не скажешь. Глупо уповать на то, что в голубом вертолете прилетит вдруг волшебник и вернет все на круги своя. Молодость в прошлом, и никому нет больше дела до тех чертовски счастливых и неприятных дней, когда мы думали, что можем перекроить мир, если за нами будет власть. Что ж, вот она, власть – у Джека она есть, да и у губернатора Грина тоже найдется, а вот яиц ни у кого не осталось. Такова оказалась цена.

Глупо было и думать, что Джек сыграет в супергероя и потеряет все из-за глупой блажи.

Вот ты сам, губернатор Грин, как бы поступил на его месте?

«Я бы сделал это, если бы мог, – подумал Лукас Грин, – если бы я был белым и если бы это принесло хоть какую-то пользу». Мазохист в душе велел ему оставить включенным телевизор. Он откинулся на спинку стула, наблюдая и уповая на человека, который мог бы что-то сделать, если бы нашел в себе силы. Человека, оппортунистски заигрывающего с подставной марионеткой Говардса, Хеннерингом.

Старый-добрый Джек Баррон – его…

«…больше нет, да, Люк? – подумал Джек, ожидая окончания рекламы. – Ты попытался вывести меня из себя и съесть этого тупого ублюдка Хеннеринга заживо. Поджарить ту самую рыбку, на которую ты сам давным-давно метил, Люк. Вот только Говардс за это с меня снимет голову, а не с тебя. Разорвать в клочья закон о монополии на гибернацию – о, идея отличная, только в сопутствующий ущерб придется списать мою карьеру. Ты, значит, думал, что я – камикадзе из старых-добрых времен Беркли, где царили сплошные правда-справедливость-мужество? Какой же ты конченый дурак, Люк. Никто не вкладывает нож в руку Джека Баррона, чтобы сделать харакири. Я уже давно заплатил свою цену, и в Дон Кихота больше не играю».

Реклама закончилась, и лицо неудачника-сенатора Хеннеринга от Дакоты и Иллинойса (слишком уж стар, слишком уныл лицом, слишком уж следует стилю Франклина Рузвельта образца годов этак тридцатых) разделило экран с лицом Джека Баррона. «Выглядит Тедди так, будто следующий пук может стать для него последним, – подумал Баррон. – Подумать только, этот индюк целится в Белый дом? Эдди-Самозванец и его братцы-призраки съедят этого мамонта живьем… но придется быть снисходительным к нему».

Предельно снисходительным, мрачно напомнил себе Джек.

– Надеюсь, вы смотрели наше шоу, сенатор Хеннеринг, – произнес он с милой улыбкой ложной скромности на губах.

– Ах, да, гм, мистер Баррон. Очень интересно, ну прямо увлекательно, – нерешительно проблеял Хеннеринг, изображая дружелюбие. «Ничего себе, – подумал Джек. – Ему нужно с ходу выказать расположение. А то уж больно голосок виноватый».

– Что ж, тогда я уверен, что, выслушав губернатора Грина, вы захотите что-нибудь сказать американской общественности, сенатор, поскольку вы являетесь одним из двух спикеров законопроекта о монополии на гибернацию, способного прирастить власть Фонда. Хочу сказать, что мистер Джонсон и губернатор Грин выдвинули в вашу сторону довольно-таки серьезные обвинения – против Фонда и против…

– Я… э-э… я не уполномочен говорить от имени Фонда бессмертия человечества, – сказал Хеннеринг, отводя глаза и выглядя непривычно беспомощно. – Я только скажу, что совершенно не верю в то, что Фонд практикует расовую дискриминацию. Я думаю, тот факт, что я… э-э… всегда боролся за гражданские права, говорит о многом, и я… э-э… сразу отмежевался бы от любого человека, предприятия или дела, увековечивающего… э-э… расистскую политику.

«Черт, этот старый идиот выглядит напуганным до смерти, – подумал Баррон. – Что с ним не так?» Он отметил, как Геларди предусмотрительно уменьшил пепельно-серое лицо Хеннеринга до четверти экрана. «Я мог бы нарезать его и бросить толпе, и Люк был бы в восторге, – подумал Баррон с инстинктивной воинственностью. – Но что потом учинит надо мной Бенни Говардс… да, тут необходима осторожность».

– Вы один из двух авторов законопроекта? – спросил Баррон, пытаясь быть вежливым. – Вы все еще поддерживаете его? Все еще думаете, что он пройдет?

– Я не считаю уместным обсуждать успех законопроекта, еще даже не представленного на рассмотрение Палаты представителей, – сказал Хеннеринг, проведя двумя пальцами за воротником.

«Похоже, мы выбили слабое звено, – подумал Баррон. – Нужно заставить этого идиота сказать хоть пару ласковых слов о Бенни Говардсе, иначе Фонд спустит на меня всех псов. Что ж, возьми заблудшего агнца за копытце – и веди к свету, Джек, дружище».

– Ну, поскольку вы один из докладчиков по закону, вы, конечно, можете рассказать нам, почему вы считаете, что Фонд бессмертия должен выступать единственной организацией, уполномоченной хранить замороженные трупы в нашей стране.

– Потому что… ах, да, мистер Баррон. Это же вопрос ответственности, ответственности перед… э-э… теми, кто в спячке, да и перед обществом в целом. Фонд должен оставаться финансово устойчивым, чтобы продолжать заботиться о находящихся в спячке телах и продолжать свои… э-э… исследования бессмертия, чтобы обещание вечной жизни через криосон не превратилось в… жестокое… жестокое разочарование. – У Хеннеринга будто ум за разум зашел на секунду – чистой воды помрачение! – но мужчина быстро пришел в себя, поморщился и продолжил: – Фонд предусматривает, что только доходы, не требуемые для поддержания функционирования гибернированных, инвестируются в исследования, в то время как… э-э… в то время как теневые организации, стремящиеся конкурировать с Фондом, не столь щепетильны. Безопасность для тех, кто находится в спячке, финансовая мощь, возможность выделять большие суммы денег на достижение бессмертия – таковы причины, по которым я верил… э-э, верю, что Фонд бессмертия человечества должен иметь монополию на гибернацию. С моральной и экономической точки зрения правильно, что спящие особи платят за свое сохранение и за исследования, в конечном итоге способные вернуть их к жизни. Да… э-э… именно поэтому я представил закон.

– Но разве Федеральная программа гибернации не достигнет тех же результатов? – не раздумывая, возразил Джек и вздрогнул, когда эти слова вырвались из его рта. (Успокойся, друг, успокойся!)

– Ах… может быть, – сказал Хеннеринг. – Но… ах… затраты, да, затраты. Одно лишь воспроизведение объектов Фонда или их покупка обойдется налогоплательщикам в целые миллиарды. Еще столько же потребуют исследования. Разве не непрактично с точки зрения любого налогоплательщика? У Советского Союза и Китая нет программ гибернации лишь потому, что расходы на них можно покрыть единственно на основе частной инициативы.

«Ты забыл Бога, маму и яблочный пирог, Хеннеринг, – подумал Баррон. – У тебя что, шарики за ролики закатились? Я знал, что ты тупой, но не до такой же степени! Говардс же тебя оплачивает… двигает к президентскому креслу. А после твоих слов он, наверное, уже ковер жует от ярости… а сукин сын Люк трясется от восторга. Мне нужно что-то сделать, чтобы все исправить. Бенни Говардс в качестве врага мне так же необходим, как зубы в заднице».

– Итак, сенатор Хеннеринг, вы утверждаете, что Фонд бессмертия оказывает жизненно важную услугу. Ее, получается, не может предоставить ни одна другая организация, в том числе и федеральное правительство? – спросил Баррон. На телесуфлере горела надпись «3 минуты». Джек лихорадочно велел Геларди отдать Хеннерингу три четверти экрана. «Это же вопрос из разряда “с какой буквы начинается алфавит”, старина Хенни, – думал он. – Так давай же, не ударь лицом в грязь хоть здесь».

– Э… да, – растерянно сказал Хеннеринг. «Потерялся так же надежно, как наша последняя марсианская экспедиция», – подумал Баррон. – Полагаю, будет справедливо сказать, что без Фонда не случилось бы никакой Программы гибернации в США – или, по крайней мере, никакой по-настоящему надежной Программы. К настоящему моменту шанс на бессмертие предоставлен уже более чем миллиону человек… при ином сценарии тела этих людей уже разложились бы в земле, и они умерли бы навсегда. Фонд дал им этот шанс! Э-э… конечно, остаются миллионы людей, кому мы пока что помочь не можем… умирающих каждый год безвозвратно. Но, гм… вам не кажется, что если технология пока что испытывается только на ограниченном числе людей, то разумно предположить, что в будущем она, скажем так, пойдет в народ? Нынешнее положение вещей… оно ведь лучше, чем окончательная смерть для всех и каждого, не так ли, мистер Баррон? Вы… так… не думаете?..