– А огонь? – тут я не на шутку испугалась. – Ягая что-то про огонь говорила, ты меня будешь жечь?

– К сожалению, нет, – усмехнулся Егор. – Прошли те славные времена с красивыми кострами. Но огонь и воздух – самые податливые стихии, их проще проверить.

– И как же?

– С воздухом найдем высокое ветреное место, а с огнем достаточно небольшого источника. Поехали, сейчас все проверим. Ты же сама хочешь поскорее узнать о настоящей себе, – перевел стрелки паршивец в короне.

С другой стороны, он прав: мне самой не терпелось все выяснить. Как я понимаю, можно было и поаккуратнее проверять, но Кощеев пошел самым быстрым и легким путем. Кто бы сомневался.

А еще я начала подмерзать, хотелось уже в теплое авто. Заодно мстительно подумалось, как я сяду в насквозь мокрой одежде в его кожаный салон.

Увы, мести не получилось. На подходе Егор невзначай положил мне руку на плечо – и одежда мигом просохла.

Я определенно хочу уметь так же!

В машину мы садились в напряженном молчании и какое-то время ехали в тишине. Но потом Кощеев неожиданно расщедрился:

– В качестве компенсации готов отвечать на вопросы.

– Ты подумай! Какая доброта и забота!

– Можешь ничего не спрашивать, мне же проще.

Я честно собиралась продолжать обиженно дуться, но вопросов и правда было море. Так что долго не выдержала.

– А что ты еще умеешь? Кроме как чинить вещи и сушить одежду?

– Звучит так себе, словно я прачка какая-то или ремонтник, – недовольно заметил Кощеев. – Я могу делать что угодно, но только с неживой материей.

– Совсем все?

– Не совсем. У волшбы есть свои законы. Отчасти они пересекаются с обычной химией и физикой: сохранение массы, например. Нельзя превращать неживое в живое.

Я задумалась, переваривая новую информацию.

– А заставить цвести цветы ты можешь? – мы как раз проезжали мимо какого-то парка.

– Я тебе леший, что ли? – взвился Егор. – Говорю же: только с неживым! Металл, камень, срубленное дерево могу преобразовать, придать ему форму. Растения – это живая природа, с ней лешие работают, ёжки, Премудрые что-то могут.

– А лечить они умеют?

– Ёжки точно умеют, у Премудрых, как правило, сила имеет какую-то узкую направленность, у каждой свою.

– Анастасия Павловна предлагала тебе в глаз плюнуть, у нее что, правда слюна целебная?

Егор весь сморщился.

– Мне кажется, твой лимит вопросов исчерпан.

– Ни про какой лимит речи не шло! – возмутилась я. – И вообще, у меня тяжелая моральная травма!

– Еще немного – и это у меня будет моральная травма, – вздохнул Кощеев.

– Так что там со слюной?

– Отлично все! – Егор цыкнул, поняв, что я не отстану. – У ёжек есть индивидуальные «фишки», через которые они колдуют. Кому-то из них дунуть надо, кому-то моргнуть одним глазом, кому-то в ладоши хлопнуть, кому-то вокруг себя покрутиться. А Павловна свое колдовство через плевок совершает.

– Как у тебя щелчок пальцами? – догадалась я.

– Не совсем. Я могу не щелкать, мне для колдовства ничего не нужно. Это скорее привычка.

– Слушай, а ты говорил ёжки, Василисы Премудрые и Прекрасные – это как волшебные семьи, да?

– Да.

– И Муромский? У него целый клан богатырей?

– Типа того.

– А Алексей Михайлович у вас самый главный?

– Сейчас – да.

– А это выборная должность?

– Да.

– А как его выбирают?

– На общем совете. Туда по несколько представителей от каждой общины входит.

– Общины?

– Или клана. Или дома. Или семьи – все по-разному себя называют. У русалок, например, община, как и у ёжек, кстати. У Прекрасных, Премудрых, Искусниц и Кудесниц – семья, что неудивительно: они все семейные, хранительницы очага по натуре. У богатырей – дом, и они этот дом как бы защищают. У разных оборотней – кланы. Есть еще воздушные существа, у них гнезда, что тоже логично.

Звучало… волшебно! Нет, на самом деле! Теперь мне хотелось поскорее обрести силу, чтобы стать частью такого интересного мира с кланами, гнездами, домами, семьями и общинами!

– А как твое сообщество называется?

– Никак.

– Почему?

– Потому что его нет.

– В смысле?

– В коромысле! Чего тут непонятного? – неожиданно резко отозвался Егор. – Слово «нет» знаешь?

– Знаю, – обиженно буркнула я. – Просто странно, что у ёжек есть своя община, а у кощеев – нет.

– Потому что ёжек много, а я один, – уже ровнее произнес парень.

Он так сильно сжимал руль и упорно смотрел вперед, что я не решилась спрашивать, почему так получилось.

Почему он один?

Зато вспомнились Ягая и Муромский, они вели себя с Егором как старшие родственники. Это их обычная манера общения или нечто большее?

Я украдкой взглянула на парня в брендовой одежде за рулем дорогого авто. Он никак не выглядел несчастным.

Но и счастливым его отчего-то не получалось назвать.

И вся эта ершистость как будто показная, как привычка защищаться.

Или мне так просто кажется?

Больше я вопросов не задавала – запал иссяк. И вскоре мы приехали в стеклянное сердце столицы – Москва-Сити.

С трудом найдя место для парковки, мы пошли в сторону небоскребов. Егор ничего не пояснял, а я не спрашивала – просто следовала за ним. Как бы Кощеева ни бесило текущее занятие, он не причинит мне вреда – в этом я была твердо уверена.

А остальное как-нибудь переживу.

В одной из башен мы поднялись на самый верх, без очереди.

Просто Егор шел вперед, а народ перед ним расступался, разве что головы не склонял. Стоило нам зайти в скоростной лифт, как все его спешно покинули. Сотрудник, сопровождающий группы наверх, неуверенно заозирался: ему точно хотелось выйти вслед за остальными, но инструкции не позволяли отправить нас одних.

Кощеев решил его дилемму: нажал на кнопку закрытия дверей – и лифт тронулся. Бедный сотрудник (парень примерно нашего возраста в фирменной футболке) вжался в стену и старался не то что не дышать – даже не моргал.

Никто не возмущался, что примечательно.

– Это же воздействие на живых, – осторожно заметила я, когда мы с Егором ехали в скоростном лифте.

– Это не прямое воздействие, не колдовство, а моя аура. Люди интуитивно боятся меня и стараются держаться подальше, – спокойно пояснил Кощеев.

А я подумала: каково жить, когда от тебя все шарахаются?

Мы буквально за минуту оказались на самом верху. На открытой, огороженной основательной решеткой площадке бушевал ветер, сразу подхвативший нас, забравшийся шаловливой рукой под полы одежды и разметавший волосы.

– Держись! – Егор взял меня за руку. – Не бойся, не унесет.

– Я не боюсь! – ответила совершенно честно. – Наоборот!

Выдернув свою ладонь из его, я застыла, раскинув руки и ловя в них потоки воздуха. Ветер я всегда любила и высоты не боялась совершенно, с раннего детства лазая по деревьям со старшими братьями. Кажется, ветер наполнял меня, как воздушный шар, силой и эмоциями, позволял лучше и ярче чувствовать, свободнее дышать.

Мы стояли на крыше девяносто второго этажа, на диком ветру, но мне не было ни холодно, ни страшно. Напротив! Я рассмеялась, ловя тугие, почти осязаемые воздушные струи пальцами. И сейчас мне будто не хватало чего-то, какой-то малости! Толчка. Еще чуть-чуть и…

И я очнулась. Егор стоял в двух шагах, разглядывая меня так пристально, что захотелось закрыться. Корона на его голове блестела сильнее обычного, словно из металла, хотя я успела разглядеть ее вблизи и прийти к выводу, что она костяная. Белая полированная кость.

Жутко и красиво одновременно. Как и весь Кощеев.

Сразу стало холодно и неуютно.

– Спускаемся! – крикнул он и первым пошел к лифтам.

Мы снова понеслись в серебристой кабине вниз, к вящему ужасу все того же сотрудника. Вопреки моим ожиданиям, на первом этаже Егор повел меня не к выходу, а куда-то вглубь комплекса зданий. На очередную проверку?

Немного блужданий по коридорам бизнес-центра – и мы пришли к одному из ресторанов.

– Я с утра голодный, а уже вечереет, – пояснил Кощеев. – Перекусим, ты не против?

Я даже удивилась вопросу: первый раз поинтересовался моим мнением.

Возникло желание сказать, что против, и посмотреть, как он отреагирует. Пойдет дальше или развернется к машине?

Но проверять не хотелось, хотелось есть. И стоило подумать об этом, как захотелось вдвойне.

– Идем, – я решила не проявлять характер.

В конце концов, не так уж и плохо провожу время. Покаталась на крутой машине, искупалась, поднялась на самую высокую смотровую площадку в Москве. Теперь в интересное заведение ужинать иду.

В затемненном помещении ресторана нас провели к свободному столику, дали меню и приняли заказ. А после официант поставил перед нами свечу в шаре-подсвечнике.

Кощеев откинулся на спинку глубокого кресла и, подперев кулаком подбородок, разглядывал меня.

– Попробуй сделать что-нибудь с огнем, – предложил он.

– Что, например?

– Пусть загорится ярче, вспыхнет в подсвечнике.

Я с сомнением посмотрела на Кощеева, потом на свечу.

– Никогда не замечала за собой любви к огню, – призналась ему.

Не то что к ветру.

– А ты попробуй.

Я пожала плечами и протянула ладонь к подсвечнику. Как он должен разгореться?

– Смелее, Милана, – подбодрил Егор.

Я вскинула на него удивленный взгляд. Кажется, он впервые общается со мной нормально, умеет, оказывается!

– Я не понимаю, что делать? И как? И зачем?

– Не думай, просто делай, – посоветовал Егор. – Обхвати подсвечник.

Я положила ладони на бока шара – горячий! Стекло почти обжигало.

– Сосредоточься.

Ладони Кощеева легли поверх моих. Я вздрогнула от его прикосновения, вообще-то не первого, но первого нормального. Осторожного, но уверенного. А еще поняла, что не такое уж стекло и горячее…

– Подумай… о чем-то хорошем. О приятном. О ярком, – продолжал Егор, и его голос стал звучать, будто издалека. – О ветре! Вспомни ветер на крыше! И раздуй пламя!

В груди екнуло, дыхание оборвалось, а сердце застучало так громко, что почти оглушило.

Ветер, свобода… полет!

Пламя свечи вспыхнуло, до слез резанув по привыкшим к полутьме глазам, забилось о стекло, словно желая выбраться. Как птица в клетке.

– Потрясающе… – прошептал Егор.

Я проморгалась и посмотрела на него, а потом…

Сердце забилось вновь, но теперь не от мыслей о ветре. Молодой человек передо мной сам выглядел ошеломленным и, кажется, восторженным. В его глазах плясало отражение огня из подсвечника, только стекло не обжигало, а его взгляд грозил расплавить меня в воск.

– Ваш заказ, – оборвал волшебство официант, ставя на край стола тарелки.

Я выдернула свои руки, которые по-прежнему сжимал Егор. Он медленно убрал свои.

– Ой, свеча совсем прогорела, – сокрушенно заметил официант. – Как быстро… Я заменю.

И ушел, унося с собой шарик-подсвечник.

Стало еще темнее. И в этой темноте отчетливо блестела, почти сияла корона Кощея и его нереальные, похожие на драгоценные камни глаза.

4. Мечты

Егор первым отвернулся и сразу передернулся. Я тоже встряхнулась, сбрасывая с себя какое-то наваждение. Корона у него светится, глаза красиво сверкают… Привидится же в темноте всякое! Это после вспышки свечи, точно!

– Ты понял, кто я? – спросила, чтобы разбавить повисшую над столиком тишину.

– На сто процентов не уверен, но ты точно связана с воздухом, это заметно, – медленно произнес он, словно думая о чем-то своем.

– А огонь? Он так ярко вспыхнул…

– И огонь, – кивнул Кощеев. – Но тут вопрос: он подчинился тебе или ты раздула его все тем же воздухом?

– Или огонь вообще на твою силу так отреагировал, – предположила я.

– Вряд ли, у меня с огнем сложные отношения, – отозвался Егор, но пояснять ничего не стал.