– Да отчего же не помочь? – вставила свое слово вдова. – Женщине одной дома скучно жить, и она прямо ищет себе дела. Ну, летом варенье варишь, грибы солишь, сушишь там… А зимой рада-радешенька хоть самовар поставить, хотя у нас работница есть. Прямо скучно. Гадать-то на картах день-деньской уж надоест, подсолнухи грызть – тоже. Читать – книг нет.

– Ах да… Принес ты книжечку-то почитать? – вспомнил старик. – Я ведь просил.

– Принес-с. В пальте, в кармане. «Тайны мадридского двора». Роман-с. Преинтересная книга-с.

Флегонт выскочил из-за стола, ринулся в прихожую, где висело его пальто, вернулся оттуда с книгой в желтой обложке и протянул ее старику.

– Ей, ей… Ей дай, – кивнул он на дочь. – Она у меня главная начетчица.

Книга передана вдове.

– Мерси, – поблагодарила она и опять облизнула губы. – Страшного нет? Вот про страшное я боюсь читать. Через это не спишь по ночам.

– Ничего нет страшного, – сказал Флегонт. – Все больше про любовь и про интриги.

– Вот про любовь читать обожаю.

Вдова закатила глаза, а потом стала перелистывать книгу. Дочь ее, девочка, тоже заглядывала в книгу. Старик кивнул на девочку и проговорил:

– Вот и маленькая Аленка какой яд у нас до чтения!

Флегонт снова опрокинул стакан на блюдечко, поднялся со стула, поблагодарил за угощение и стал прощаться. Его не задерживали.

– Заходи почаще. Не будь букой, – приглашал его старик.

– Ваши гости-с. А только теперь к нам пожалуйте. Я вечеринку буду делать, посиделки для девиц и кавалеров, так вот милости просим, – сказал Флегонт.

– Ну, я-то уже где же. С меня и со старухи не взыщи! Я был уж у тебя, – сказал Размазов. – А вот дочь пришлю. Вдовица моя сирая придет.

– Если позовете, то отчего же… – откликнулась вдова. – Здесь вообще очень скучно.

– Просим-с, и даже очень… Милости просим. Осчастливьте.

Флегонт поклонился.

– Когда вечеринку-то ладишь устроить?

– Да, думаю, послезавтра-с. Праздник. Так пожалуйте, Елена Парамоновна.

– Приду, приду. Непременно приду. Я вам и музыку принесу. У нас есть другой музыкальный ящик, так я его принесу, – сказала вдова.

– Так до приятного-с…

Флегонт стал прощаться. Его вышли провожать всей семьей в прихожую. Работница подала ему пальто и распахнула дверь. Флегонт сунул ей в руку гривенник и гоголем сбежал с крыльца.

На улице он обернулся. У окна стояла вдова, улыбалась и кивала ему.

«Старик положительно прочит за меня дочь. Прямо в рот кладет, – думал Флегонт. – А что, если бы? Надо сообразить», – решил он.

X

С большим интересом ждали дома возвращения Флегонта от Размазовых. Пришел даже справиться дядя Наркис и в ожидании Флегонта покуривал трубку. Флегонт явился торжествующий, весь сияющий.

– Ну что? Как? – встретила его родня, когда он еще вешал на гвоздь свое пальто с барашковым воротником.

Флегонт весело махнул шапкой-скуфейкой.

– Приняли меня так, что словно какого-нибудь богатого купца питерского, – сказал он.

– Да что ты?

– Истинно. Пять сортов варенья к чаю, музыку пустили.

– Да, да… Есть у них органчик. Мы сколько раз слышали летом, когда открыты окна, – проговорил отец. – Чудесно играет.

– И все меня хвалил, все меня хвалил. И до чая хвалил, и за чаем хвалил. Все толковал, чтобы я, если жениться буду, не просолил себя. «За тебя, – говорит, – хорошую невесту с пятью тысячами дадут».

– Тсс… Ну, парень! Дождался ты оценки, – прищелкнул языком дядя. – Это ведь он тебе на свою паву-вдову намекал.

– Прямо на нее. «Не подумаешь ли ты, – говорит, – свой трактир открыть в Питере?» – «Как, – говорю, – я открыть могу без капитала?» – «Тебе, – говорит, – помогут. Будь только сам не дурак».

– А она? Сама-то она как? – спросил отец.

– Самые радостные улыбки. Разговор так и рассыпает и чуть не на шею ко мне вешается. В шелковом платье, в браслетках и все этакое. Нарочно для меня оделась, – рассказывал Флегонт. – Прямо для меня, потому что я видел, когда подходил к их дому, что она у окошка в розовом ситцевом платье сидела… Послезавтра вечером она у нас на вечеринке будет. Обещалась прийти. Бал надо, стало быть, делать получше.

– Фу-у! – протянул отец и покачал головой. – Это уж прямо распалилась.

– Ну что ж, потом сватов к ним засылать будешь? – задал вопрос дядя.

Флегонт пожал плечами.

– Да уж и не знаю. Как батюшка с маменькой, – сказал он.

– Ох, Флега! – заговорила мать. – Ну какая она нам работница? Не ко двору она нам будет. Ни она коровы подоить, ни пол подмыть… Белоручка она, с работницами привыкла жить…

– Да уж если на Елене Парамоновне жениться, маменька, то ее надо в Питер с собой взять, на ейные деньги там трактир открыть и к вам с ней, как на дачу, летом на побывку приезжать. Вот какое руководство надо сделать.

– А я-то так в трудах и останусь, сынок любезный? – обидчиво спросила мать. – Стара я стала, трудно мне. Год от года труднее. Хозяйство у нас не маленькое.

– Что до этого, маменька, то не беспокойтесь. Если этому делу у меня с Еленой Парамоновной быть, то, само собой, мы вам хорошую работницу наймем.

Мать взялась за грудь, взглянула слезливо на сына и проговорила:

– Стара она для тебя, Флега, куда как стара!

– Ну что за стара! Конечно, малость постарше, – отвечал сын, – но не старше как лет на пять – на шесть.

– Ох, старше! Куда старше! Да постой… Вот мы сейчас сочтем, сколько ей лет… Когда Ковалдово погорело, то…

– Да не надо, не надо считать.

– По дочери видно, по ее Аленке. Аленке лет тринадцать…

– Полноте, не больше десяти лет, – выгораживал Флегонт. – И наконец, она дама недурна собой, очень аппетитна и в большом аккурате.

– Позволь… А отчего же она у старика отца с рук не идет, если уж так хороша? – спросила мать. – Ведь мы знаем, что старик два раза к братьям в Питер ее посылал за женихами – и ничего не вышло. Лавочнику Куртьеву в Заполье сватал – тоже разошлось дело.

– Знаем. Рассказывала она мне. Откровенно рассказывала, как она в Питер ездила, как к ней сватались и какие у ней там невестки-ведьмы, которые все дело расстраивали ей. Нет, тут так зря говорить нельзя. А надо подумать да и сообразить. – Флегонт положил шапку и стал снимать с себя фрак. Переодевшись в пиджак, он говорил отцу с матерью: – Для бала прежде всего надо печку побелить. Просто мелом на клее. Печка у нас черна, как в кузнице, а я чистоту люблю. Это уж я все сделаю, а вы батюшка, мне помогите.

– Ладно, – отвечал отец.

– Потом в ту комнату на окна будут тюлевые занавески, которые я привез, а кумачовые из той комнаты сюда пойдут. Потолок закоптел сильно, – взглянул Флегонт вверх и прибавил: – Ну, мы и по потолку клеевой краской пройдемся. На стол новая красная салфетка пойдет, что я из Питера вам привез. А ты, Танюшка, вычисти к послезавтрему самовар хорошенько, – обратился он к сестре. – Чтобы жаром горел! Кирпичом надо. Я покажу как… Лампу новую под красным абажуром в ту комнату, а здесь на стену прикрепим две жестяные лампочки.

– Уж и две! Куда же такую уйму? – заметила мать.

– Позвольте… Третья, что у вас на чугунной ножке, вот тут на столе будет. А затем я еще одну жестяную лампочку куплю, так ее в сенях на стене повесим, чтобы гости лбы себе не разбили.

– Эге! Да ты не на шутку бал затеваешь! – проговорил дядя Наркис.

– Нельзя, дяденька. Я питерский, батюшка московский, вы тоже в столицах живали, так уж я хочу, чтобы у нас все было по-питерски. Завтра я поеду в Кувалдино вино и закуски для бала закупать, так уж вы, батюшка, дайте мне лошадь, – обратился Флегонт к отцу.

– Бери. Только деньги-то не очень транжирь, а если какие лишние есть, то отдай лучше мне. Лучше тесу купим крышу починить да со двора под избу два бревна подвести.

– Будем живы и здоровы, так и крышу починим, и бревна подведем, а без бала нельзя. Сами вы видите, что соседи со всех сторон лезут и просят угощения. А уж после того, что все видят, что нас Парамон Вавилыч даже отличил, нам ударить лицом в грязь нельзя. Теперь ведь разговор по всей деревне идет, что Размазов у нас был и что я Размазову сегодня на его визит ответил. Так надо поддержать себя.

– Да, да… – подтвердил дядя Наркис. – Сегодня я заходил в лавочку, так там большой разговор. Толкуют только так, что хочет Размазов в деревне трактир открыть и тебя в буфетчики поставить трафит.

– С какой же он тогда стати к своему прислужающему в гости пойдет? Нет, я думаю, он через сыновей узнавал в Питере у хозяина о моем тверезом поведении – и вот теперь задумал за меня дочь пристроить. Вот теперь я и понимаю, почему его старший сын Ананий у нас в ресторане был. Понимаю. Оттого Ананий так и держал себя павлином, чтобы я не догадался, в чем дело. Да-с… – объяснял Флегонт.

– Ты что покупать-то будешь? – спросил отец.

– Дюжину пива… Четвертную вина. Больше не следует. Пьянство в нашем доме допускать нельзя. Опять же, и Елена Парамоновна будет, так надо все по-благородному. А потом фунта два копченой колбасы и мятных пряников для девиц фунтов пять. Мармелад я привез, чай и сахар есть. Ситного хлеба здесь в лавочке возьмем.

– Ну, то-то. Да купи гвоздей. А то у нас одежу не на что вешать.

Сын встрепенулся.

– А теперь давайте печку белить, – сказал он. – Мел у вас есть?

– Найдется, – отвечал отец.

– А за клеем сейчас Грушка в лавочку сбегает. Грушка! Вот пятак. На три копейки шубного клею. Живо! Маменька, давайте ведро. А завтра пошлем Таню звать девушек на вечеринку.

Флегонт суетился. Грушка накинула на себя платок и побежала в лавочку.

XI

На следующее утро Флегонт ехал в маленьких санях на рыжей мохнатой лошади в Кувалдино за закупками. Проезжать ему пришлось почти по всей деревне. Кой-где по пути попадались встречные бабы, мужики, девушки с ведрами на коромыслах и кланялись ему. Перед некоторыми из них Флегонт останавливал лошадь и звал их к себе завтра на вечеринку. Мужчинам он прибавлял:

– Тихо, скромно, тверезым манером все будет. Вина много не выставлю, уж извините. А выпьют по рюмочке, по другой, и сейчас чай. Нельзя очень-то винное угощение это распространять. Для девичьего и женского сословия больше вечеринку делаю. Для девушек будет особая игра – «Гусек».

– Да зачем же много вина пить! С какой стати пить! – соглашались мужчины. – Лучше по-благородному. Неужто мы вина-то не видали! Слава тебе господи…

– Елена Парамоновна обещала прийти, – прибавил Флегонт.

– Да что ты! – удивлялись мужчины. – Какими такими вилами ты ее поднял? Про самого старика Размазова мы уж слышали, как он тебя почтил, а про дочь – это просто удивительно. Ведь никуда, кроме как к попадье да к дьяконице, не ходит и не ездит.

Другие прямо говорили:

– А что, парень, уж не в женихи ли она тебя себе прочит?

Флегонт самодовольно улыбался, а одному из них ответил:

– А что же тут удивительного? Мы тоже не левой ногой сморкаемся. У меня в Питере в ресторане бывали дни, когда я по пяти рублей в день чайных денег набирал. И не то чтобы купец какой загулявший попадался, а прямо от простых обыкновенных гостей. У нас в ресторане гость на отличку.

Когда он проезжал мимо дома Размазова, Елена Парамоновна опять сидела у окна и грызла кедровые орехи. Он поклонился ей. Она улыбнулась, ответила на поклон и забарабанила пальцами в стекло, делая знаки, чтобы он остановился. Флегонт остановился у ворот. Она тотчас же набросила на голову ковровый платок и показалась в калитке.

– Здравствуйте… – проговорила Елена, не подходя к саням. – Куда это вы едете?

– В Кувалдино, угощение для завтрашней вечеринки закупать, – отвечал Флегонт.

– Ага… Стало быть, бал будет не на шутку. Послушайте, вы варенья к чаю не покупайте. Я вам своего варенья банку принесу в подарок.

Флегонт и не думал покупать варенья.

– Мерси, – сказал он.

– И яблок не покупайте. Я вам тоже принесу. У нас свои, из нашего сада, – продолжала вдова. – Их надо съедать, а то все равно сгниют.

– И за это мерси. Только мне так совестно. Что ж это я буду вашим же угощением да вас угощать!