– Да не нуди ты, Палыч! Теща мне всю плешь проела: вези, вези! Завтра в администрацию привезу! Не переживай.

– Завтра он привезет! Знаю я ваше "завтра". Будет до ноября кота за яйца тянуть, – проворчал Иван Павлович, провожая взглядом Губина, торопливо открывающего калитку, чтобы спрятаться от главы. Затем снова переключился на Эльвиру: – Так вот, Эльвира Степановна. Воду Витька вам полную бочку залил. В кабинете тоже полная кадка. Дрова еще прошлогодние остались. Дрова умеете рубить?

«Конечно! Всю жизнь рубила в городской квартире!» – хотелось съязвить Эльвире, но это было бы не профессионально, да и глупо.

– Я думаю, ничего сложного нет, – сказала она.

– Хы, – усмехнулся Терентьев. Что означало его «хы» Эле осталось неизвестно, потому что Терентьев в следующую секунду спросил:

– У вас будут какие-то пожелания?

– Да, – Эля остановилась, чтобы продышаться. – Мне нужно провести проверку по факту смерти Круглова Федора Игнатьевича.

Терентьев пожал плечами:

– Дак ничего криминального там нету. Игнатыч от старости помер.

– Ну отчего он помер выяснит судмедэкспертиза. А мне нужно поговорить с родными умершего.

Не дав Эле как следует продышаться, Терентьев заторопил:

–Идемте… У него из родных Олюшка только. Жена. Давайте вы заселитесь, посмотрите свой кабинет, а уж потом я вас к Кругловой провожу.

Иван Павлович, наконец, сошел с дороги и свернул вправо, где виднелись жилой дом и длинное здание, крашеное известью – видимо, местная администрация.

Терентьев и Березкина подошли к бревенчатому дому с двускатной крышей. Забор из тоненьких штакетин едва доходил до пояса, а калитка открывалась от любого дуновения ветерка. Синенькие ставни на окнах были приветливо распахнуты. За домом угадывался ровный ряд дров.

– Вот, пожалуйста. – Отперев замок, Терентьев распахнул перед Элей дверь в помещение. Внутри пахло известью, пылью, как пахнет в казённых зданиях. Дом изнутри был светел и чист. Занавески белели снегом. Посередине дома стояла печь. Справа голубенький умывальник, слева довольно светлая раздевалка со шкафом для одежды и обуви. Дальше кухня, и из кухни вход в спальню.

Эля чуть приуныла. Да, домик чистый, светлый, но по-спартански пустой, и в нем не хватало уюта, какого-то человеческого тепла.

Терентьев отдал ей комплект ключей.

– Вы тут осмотритесь. Я подожду вас на улице, нужно вам еще кабинет показать.

С этими словами он вышел.

Эльвира затащила чемодан в спальню. Села на кровать. И вдруг ей стало так грустно, что захотелось плакать. Она прям представила, как работает тут и живет до старости, в одиночестве и неуюте.

– Так, отставить слезы, лейтенант Березкина, – строго сказала она самой себе. – Не хватало еще раскиснуть тут.

Она поднялась и подошла к шкафу, на котором висело трюмо. Оглядела себя с ног до головы и вздохнула. Сколько раз она пыталась похудеть! Сколько раз вставала на весы и ненавидела цифру 70, которую они ей показывали.

За свои двадцать пять лет Эля перепробовала кучу методов похудения: от гречневой диеты до таблеток, которые в теории должны были помочь скинуть лишние килограммы, но на деле ничем не помогли. Однажды подруга Динка посоветовала ей съездить на лимфодренажный массаж.

– Там жир твой за курс так стопят! Будешь меня потом благодарить! – кричала Динка в трубку, – сейчас тебе ссылку скину, обязательно сходи!

Эля загорелась, беззаветно доверившись подруге.

На лимфодренажном массаже, казалось, ее тело избивают так, как будто физическое наказание могло заставить его сбросить лишние килограммы. Еще несколько дней Эля отходила от него и решила, что больше никогда не пойдет на это избиение.

***

Эльвира достала расческу, причесалась, переоделась в форму и вышла на улицу.

Кабинет ее оказался в соседнем здании, в котором располагалась администрация – сердце поселка. Терентьев отпер деревянную дверь, после чего отдал Эле длинный ключ.

– Тут до вас Петр Петрович служил, – сказал Терентьев, распахивая дверь.

Кабинет состоял из лакированного стола, нескольких стульев, сейфа и шкафа. На столе стоял принтер и электрический чайник.

–А, чуть не забыл. Ключ от сейфа. – Терентьев вынул из внутреннего кармана пиджака еще один ключ и протянул его Эльвире. – Хороший мужик был Петр Петрович. Год назад сердце прихватило. У нас и похоронили, хотя сам он откуда-то из Ленинградской области. Я-то думал, мужика отправят, – зачем-то снова сказал Терентьев, и Эля строго посмотрела на него:

– Женщины тоже хорошие полицейские. По статистике, более аккуратные и внимательные. Идемте к Кругловым.

– Да, да. – Терентьев снял свои большие очки, явив Эле бледно-зеленые слезящиеся глаза. Протер стекла платком и водрузил очки обратно на нос.

Дома в этой деревне были как на подбор старенькими, но ухоженными. Было видно, что хозяева бережно относятся к ним. Ставни на окнах аккуратно выкрашены, где-то в синий цвет, где-то в зеленый, а где-то в белый. Стены снаружи выбелены густой известью, а внешние углы обиты крашенными досками, отчего дома казались стройными и ровными. Дощатые заборы стояли ровным частоколом, как караульные на службе. Тут и там брехали собаки, позвякивая цепями. Люди высовывали головы за заборы, увидев Эльвиру. Напряженно здоровались, беззастенчиво ощупывая взглядом нового участкового.

Навстречу Эле и Терентьеву шел бородатый, плохо одетый мужчина. Завидев их, он остановился прямо посередине дороги. Когда Терентьев и Эльвира поравнялись с ним, он внезапно шагнул к девушке и схватил ее за руку.

– Вы новый участковый, да? Мне нужно кое-что сказать, – сипло проговорил он, обдавая Элю застарелым перегаром. Березкина неосознанно поморщилась, а Терентьев кинулся спасать ее:

– Эй, Гуреев, а ну иди отсюда! Не приставай к человеку. Извините, Эльвира Степановна.

– Нет! – Гуреев упрямо мотнул нечесаной головой. – Тут ходит чудо-юдо. Получеловек, полузверь. Клянусь, сам видел!

В его опухших глазах горел огонек безумия, отчего Эле стало не по себе.

– Ты что, Гуреев, совсем допился? Черти уже мерещатся?! – разозлился Терентьев.

– Не черти, – мужчина упрямо мотнул головой. – Мутант тут бродит. Чудо-юдо.

На глаза алкоголика вдруг навернулись бессильные слезы.

– Я видел.

Но на главу сии слова никак не действовали. Он грубо оттащил Гуреева от Эли и толкнул в спину:

– Ты давай иди уже! Людей отвлекаешь от работы. Сам живешь как попало, так еще и других в свое болото тянешь. Иди отсюда.

Некоторое время Гуреев со слезами смотрел на Элю. Потом он вдруг недовольно зарычал, отчаянно и упрямо мотая головой, – мол, не уйду. Но Терентьев был настойчивей, да и, чего таить, сильнее деревенского алкоголика. Он еще раз толкнул Гуреева так, что мужчина чуть не упал. И только после этого Гуреев оставил попытки поговорить с Эльвирой.

Перед тем как уйти, он последний раз бросил взгляд на нее, и в этих глазах увиделись Эле обида и разочарование.

– Не верите мне? – сипло закричал он. – Это чудо-юдо всех вас тут сожрет!

Мужчина махнул рукой и быстро пошагал прочь, склонив голову и что-то бурча себе под нос.

– Врача бы ему, – обронила Березкина.

– Не врача ему надо. А проспаться. – ответил Терентьев, глядя вслед алкашу. – Вы уж извините, Эльвира Степановна.

Дом Кругловых, огороженный крашенным деревянным забором, стоял в конце улицы.

Терентьев толкнул калитку плечом.

– Пойдемте. – Он поманил Эльвиру во двор. По правую сторону длинного двора тянулись клумбы с цветами, шелестящая листьями березка, кряжистые яблони, груша, кусты вишни, по левую сторону – палисадник с теплицами.

По узкой тропе, свободной от насаждений, они прошли к дому.

Дощатая дверь распахнулась и на пороге появилась красивая женщина лет пятидесяти с опухшими от слез глазами. Поверх светлого платья на ней был цветастый передник.

– Здравствуйте, Ольга Андреевна. Вот, участковый к вам, – поклонился на японский манер Терентьев.

Женщина поспешно кивнула, отступила назад на веранду и зачастила:

– Проходите, проходите! Вот, на диванчик присаживайтесь. Может, чаю? У меня есть хороший китайский чай. Я правда не заваривала. Но это недолго. Сейчас, только чайник поставлю. – Внезапно она перестала суетиться и встревоженно взглянула на Эльвиру: – А вы зачем ко мне? Ваши-то у меня уже были, Феденьку забирали.

Женщина всхлипнула. Из глубины дома слышался звук телепередачи на незнакомом языке. Беседа прерывалась на смех, и иногда звучали тонкие напевы.

Березкина и Терентьев устроились на диване. Эльвира достала из папки лист бумаги и прислушалась:

– Спасибо, чаю не нужно, Ольга Андреевна. Это китайский? – Эля указала пальцем на дверь дома.

– Что? – На лице Ольги Андреевны на секунду появилось недоумение, затем она закивала: – А-а-а, да, это китайский. Я в молодости увлекалась. Включаю телевизор, чтоб что-нибудь балакало, не могу в тишине. Если мешает, могу выключить.

Ольга Андреевна сделала движение, готовая бежать и выключать телевизор, но Эля остановила ее:

– Нет, что вы! Нисколько не мешает. Присаживайтесь. – Когда Круглова уселась на стул, Эльвира осторожно сказала: – Расскажите, как все было.

– Феде нездоровилось. На дежурство собирался. Он в кочегарке работает. Работал. Летом-то не топят, просто сторожить надо, чтоб варначьё местное в кочегарку не лезли. А то они могут. Я говорю: «Посиди дома, отдохни». Но он у меня упертый был. Нет, говорит. Собрался, значит, и ушел. Я пока дела доделала, спать легла. А утром в шестом часу я только встала, слышу, стучит кто-то. Удивилась, конечно. Федя с дежурства не раньше восьми приходит. А время только шесть. Ну, думаю, решил пораньше уйти. Бегу, дверь открываю, смотрю Васька Силантьев стоит. Мнется че-то. У меня сердце сразу прихватило. Ой, чувствую, что-то не то. Что, говорю, Вася, случилось? Умер, говорит, ваш дядя Федя. Вон, говорит, под деревом. Я сразу в слезы. Говорила же ему, – не ходи! Побереги сердце. Вот и не выдержало оно.

Ольга Андреевна, больше не сдерживая себя, зашлась слезами. Эля протянула руку и дотронулась до плеча вдовы:

– Соболезную вам. Держитесь. А под каким деревом Федора обнаружили?

Ольга Андреевна отняла руки от лица и громко шмыгнула носом.

–– А вот березка у нас. – Она указала пальцем в окно. – Как так, говорю, Васька? Побежала, смотрю, лежит. Ой! Ведь совсем молодой еще, шестидесяти нет. На здоровье никогда не жаловался, – продолжала причитать она, сверкая влажными красивыми глазами.

– Я сейчас, – Эля вышла на улицу и подошла к дереву.

Осмотр места смерти ничего не дал. Обычное дерево. Чуть примята трава, где умер Круглов.

Вернувшись на веранду, она спросила:

– Вы сказали, что вашего мужа обнаружил Василий. А что он в шесть утра у вас делал?

Ольга Андреевна махнула рукой и устало ответила:

– Известно что. Яблоки воровал.

– Уверены?

– А что еще? На всю деревню только у нас яблочки прижились. Федя особым раствором их поливал, ухаживал. Ни у кого такого огорода нет. Вот к нам и повадились по ночам шастать. Мне-то что? Пусть берут, не жалко. А Федя переживал.

Эльвира хмыкнула. Перед глазами возникла картинка: некий Силантьев залезает в огород Кругловых, ворует яблоки и собирается уйти, но тут его ловит хозяин, и Силантьев, испугавшись, убивает Круглова возле этой березки. Душит, например. Или бьет чем-нибудь по голове. Однако, насколько известно Эльвире, никаких явных следов насилия на трупе Круглова не обнаружено.

– Думаете, Васька мог убить Игнатыча? – шепотом спросил Терентьев, словно прочел мысли Березкиной.

Эльвира пожала плечами:

– Вполне возможно, что…

Но тут же осеклась, заметив, как Олюшка изумленно глянула на нее и медленно потянулась рукой к своей груди, чтобы схватится за сердце.