– Тут недалеко китайцы работают. Может и они… Может Володька со Стасом что-то лишнее там углядели. Увидели то, что не должны были видеть. Я не знаю, Эльвира Степановна, но точно уверен, медведь тут ни при чем.

– Ладно, иди, Василий.

Оставшись одна, Эльвира задумалась. Интересная картина получается. Пропали двое мужчин. Одна говорит, что медведь задрал. Второй на китайцев грешит. Кто прав из них?

Предыдущий участковый проводил проверку на этой пилораме. Судя по всему, искал каких-то существ. Странно, конечно. Здоров ли был Сизов?

Надо будет и самой наведаться на эту пилораму. Нет, не существ искать, а вообще. Должна ведь Эльвира знать в лицо всех, кто на вверенном ей участке находится.

Глава 4. Ночной гость

Протоколы с опросами Ольги Кругловой и Васи Силантьева Эльвира сложила в папку. Скоро придет заключение медэксперта и можно будет закрыть дело.

Остаток рабочего дня Эльвира посвятила знакомству со списком населения Муравушек и набросала примерный план следующих нескольких дней. Надо будет в школу сходить с лекцией, потом навестить неблагополучные семьи. В любой деревне есть такие.

К концу рабочего дня у Эли разболелся живот, и слегка затошнило. Вообще у нее с детства было крепкое здоровье. Никаких сезонных простуд, никаких расстройств, а тут прям прихватило. Наверное, организм так отреагировал на долгий и нелегкий день. Сначала поездка на собственном чемодане, затем незнакомая деревня, новые люди.

Эльвира закрыла кабинет и заторопилась в свой новый дом.

Уборная оказалась во дворе, и этот факт стал настоящим испытанием для девушки, всю жизнь прожившей в городе.

Вечерело. Самочувствие Эльвиры оставалось неудовлетворительным. Она чертыхалась, ругая себя за то, что кроме активированного угля не взяла ничего с собой в дорогу. Можно было бы сходить к фельдшеру, однако после шести вечера центральная улица, на которой стояли Элин дом и администрация, опустела. Эля была уверена, что медпункт тоже закрыт, а искать, где живет врач, не хотелось.

«Ничего, это всего лишь сложный день, – думала она, – отосплюсь, и станет легче».

Но отоспаться ей в первую ночь в Муравушках было не суждено. Во-первых, живот. К одиннадцати часам снова прихватило. За окном уже изрядно стемнело, выходить на улицу очень не хотелось, но что поделать. Эля взяла фонарь, накинула толстовку и отправилась на двор.

Сладко пахло вечерней свежестью. Желтые огоньки в окнах домов светились уютно и ободряюще, вот, мол, погляди, Эля, ты тут не одна. Вокруг люди. Березкина приободрилась.

Яркий свет фонаря осветил калитку, забор, невысокую поленницу дров. Она спустилась с крыльца и свернула влево. Пройдя вдоль стены дома, она подняла фонарик на клозет с отверстием на двери в форме ромбика.

Скрепя сердце Эля сунула фонарик в карман толстовки, открыла дверь и вошла внутрь.

Через некоторое время, когда уже собралась выходить, она вдруг услышала тихий скрип калитки, будто кто-то вошел во двор. Кто бы это мог быть? Терентьев что-то забыл сказать, потому и вернулся? Или что-то случилось? Эля приоткрыла дверь и вышла наружу. Фонарик был в кармане, но глаза девушки привыкли к темноте. Да и не особо темно было. Серп луны висел над деревней, и ее слабого света хватало, чтобы различить дом, поленницу, часть забора.

Эля двинулась вдоль стены дома и все ждала скрип досок, когда пришедший станет подниматься на крыльцо. Однако тот, кто вошел в калитку, отчего-то не шел дальше. Когда Эля вышла из-за угла дома, она увидела силуэт человека у забора. Она уже хотела громко поздороваться, как тут этот человек бросился к калитке, рванул ее на себя и побежал по улице. Эля, мягко говоря, оторопела от столь интересного развития событий, потом спохватилась, вынула фонарик из кармана и посветила вслед убегающему. Но тот уже скрылся в проулке.

«Во дела!», – вслух сказала лейтенант Березкина. Подошла к калитке, заперла ее на щеколду. Немного постояла, слушая звуки засыпающей деревни, затем пошла в дом. На крыльце она запнулась о что-то мягкое, и когда посветила туда, то от неожиданности вскрикнула. На крыльце лежала мертвая черная кошка.

«Вот зачем ты приходил, мелкий пакостник!» – разозлилась Березкина.

Кому-то из местных она явно не понравилась и этот «кто-то» доходчиво объяснил это своим мерзким поступком.

Морщась, Эля обошла кошку и зашла в дом. Там она нашла какой-то бесхозный мешок, натянула на руки рабочие перчатки, оставленные Терентьевым для колки дров, и с этим набором вернулась на крыльцо.

Осторожно положив мертвое животное в мешок, Эля унесла его к забору и прикрыла сверху куском валявшейся во дворе фанеры. Утром разберется, где похоронить кошку.

После этого она вернулась в дом, заперла все двери, выключила везде свет, нырнула под одеяло и долго ворочалась на панцирной кровати.

Ныл живот. В голову лезли назойливые мысли. Гнев на пакостника, который подкинул ей на крыльцо мертвое животное, мешал уснуть. Нет, Эля не испугалась. Но, может быть, совсем чуть-чуть. Больше кипела в груди неприязнь к неизвестному человеку.

Задремала Эля ближе к утру, а когда прозвенел будильник, она открыла глаза, чувствуя себя совершенно разбитой. Через минуту раздался звонок. Эля посмотрела на дисплей. Макс Дубов.

– Привет, Эль. Ну как тебе первая ночь в Муравушках? – весело прокричал он из телефона.

Эля поморщилась, вспомнив про мертвую кошку:

– Терпимо, Макс. Привет. Ты по делу?

– Ага. Ночью звонил эксперт. В общем, у твоего жмурика из Муравушек обнаружен в крови ботулотоксин. Скорее всего, курицей отравился.

***

В восемь утра в Муравушки въехала «буханка». На серой панели отечественного авто выделялось длинное слово "Роспотребнадзор". Буханка сразу поехала в администрацию.

По улице в сером пиджаке и кепке бежал Терентьев. Естественно, глаза его закрывали черные очки. С другого конца деревни неслась секретарь Настя Буранова. Встретились они у дома участковой Эльвиры Березкиной.

– Доброе утро, Анастасия! – закричал Терентьев. – Вы не видели Петра?

Петр Титов работал при администрации водителем. В основном возил главу в районный центр или когда приезжало начальство возил их по деревне, а в остальное время и делать нечего было. Являлся Петр на работу к восьми тридцати. Но, как правило, приезжал всегда раньше, и полдня сновал по администрации, стуча кирзовыми сапогами. Терентьев после обеда отпускал его.

А сегодня Терентьеву почему-то подумалось, что Петр увидит, как по поселку ездит незнакомая машина, и сразу приедет за главой. Но, видимо, не сообразил, а может и не увидел.

– Здрасте-приехали, откуда мне знать? – возмутилась Настя.

– Ну ведь у вас шуры-муры? – без обиняков брякнул Терентьев.

Настя закатила глаза. В женихи ей присватали Петра еще год назад, когда тот стал оказывать знаки внимания. И делал это так неумело и неискусно, что глазастые односельчане тут же все разглядели. И как разглядели?

Однажды Петр подошел к Насте в магазине и, заикаясь, спросил, будет ли она после обеда на работе. Это услышала одна женщина и быстро распространила по деревне будто Петр и Настя встречаются. А на самом деле Петр всего лишь хотел, чтобы Настя по долгу службы посмотрела сможет ли он летом в пору сенокоса уйти в отпуск, но почему он не спросил об этом в сельсовете – неизвестно.

– Нет у нас никаких шуров-муров! – рявкнула Настя.

– Ну так люди говорят! – не сдавался Терентьев.

– Вы поменьше этих людей слушайте.

У администрации уже скучали трое сотрудников Роспотребнадзора с такими недовольными лицами, что Терентьев снова тихо выругался, поминая Петра.

***

К восьми тридцати продавец Мила Карпова как обычно открыла магазин, и десяток покупателей, в основном старики, ввалились в царство макарон и консервов.

Милка многозначительно цокнула языком и покачала головой. Каждый день приходят, как будто у них ни крошки хлеба на столе не осталось. Но что поделать: многие в деревне встают ни свет, ни заря. А потом маются бездельем, потому-то и идут в магазин, кто за солью, кто за печеньем, но все без исключения лясы поточить и друг на друга поглазеть. Какое-никакое развлечение.

Милка стала скоро обслуживать покупателей. Она шелестела купюрами, профессионально швыряла на весы крупу и макароны.

Вдоль прилавка тянулась очередь, и по старому помещению магазина гулял сдержанный гул из голосов. Люди вполголоса обсуждали смерть Игнатыча, цены на привозную муку и сахар. Кто-то хихикал и рассказывал собеседникам пикантные подробности из личной жизни.

За окном, забранным железной решеткой, промелькнула голова статной Олюшки Кругловой, жены покойного Игнатыча. Все ее за глаза Олюшкой кличут за добрую натуру и щедрость.

Женщина вошла в магазин. В белой, как молоко, руке Олюшки виднелась бумажка с черным печатным текстом. Все замолчали. И лишь чье-то несуразно громкое «здравствуйте» нарушило эту секундную тишину.

Олюшка не удостоила ответом вежливого односельчанина, протолкнулась к прилавку и, испепеляя Милку бешеным взглядом, заорала:

– Ты по какому праву население травишь?! Душегубка! Как тебя земля носит?

Милка открыла рот, выпучила глаза, да в таком виде и оцепенела. Не мудрено. Потому что эти крики предназначались для ее ушей.

– Что случилось? – Пришла, наконец, в себя продавщица.

– Читай! – Олюшка швырнула в нее бумажку. Но лист, не долетев до ее лица, красиво лег на прилавок, и Милка дрожащими руками подняла его. На листке черными буквами было написано «Судебно–медицинская экспертиза».

Милка непонимающе взглянула на Олюшку.

– Что это?

– А то, что мой муж отравился твоей курицей! Ботулизм! Ты его погубила! Отравила моего мужика! – Слова Олюшки Кругловой хлестали, как звонкие пощечины.

Народ ахнул, почти синхронно сделал шаг от прилавка, словно на нем уже кишели бактерии Клостридиум ботулинум.

За окном послышалось ворчание «буханки» и в магазин вошли трое сотрудников РПН, Терентьев и во главе процессии лейтенант Эльвира Березкина. Эля была бледной после бессонной ночи.

– Товарищи! – громко обратился к народу Терентьев. – Просим вас покинуть помещение. Есть основания полагать, что здесь продаётся заражённая ботулотоксином продукция. Если кто-то купил курицу, то ни в коем случае ее не употребляйте! Так же и куриные яйца из этого магазина тоже не ешьте.

Народ кинулся на улицу, лишь Милка застыла с листком бумаги в одной руке и с пачкой макарон в другой.

После того как сельчане покинули магазин все до одного, сотрудники РПН занесли в помещение какое-то оборудование, костюмы защиты и прямо там стали переодеваться.

– Так. Мы будем работать, – бесцветно сказал один из сотрудников, – магазин закрывается. Вы, глава, и вы, участковый, здесь пока не нужны.

Терентьеву и Березкиной ничего не оставалось, как выйти. Потоптавшись у магазина, они отправились в администрацию.

В трехстах метрах от дороги в конце улицы виднелся красный крест на деревянном доме. Медпункт. Около него, несмотря на раннее время, толпился народ. Фельдшер Иван Сыромятов что-то громко говорил, а люди наседали на него, размахивая руками.

Березкина сказала Терентьеву, что на работу придет позже, и направилась к медпункту. Пока она шла, видела, как Сыромятов открыл дверь, и толпа ввалилась внутрь медпункта.

– Что тут происходит? – громко спросила Эльвира, когда вошла. Десятки людей, заполнивших и без того тесное помещение, беспокойно переговаривались, размахивали руками и охали. На вошедшую никто не обратил внимание. Все стояли у кабинета, на двери которого висела пошарпанная табличка «Фельдшер».

– Что случилось?! – еще громче крикнула Березкина и стала пробираться сквозь толпу к кабинету.

– Не толкайтесь, женщина! Не видите, тут очередь? – прошипела седовласая бабушка.

– Какая я вам женщина? – взвилась Эля. – Я ваш участковый. Лейтенант Эльвира Березкина.