– Все хорошо, – приговаривал я, отгоняя тревогу: потребность нянчиться с этой девицей рождала во мне что-то в равной степени неведомое и пугающее. – Тсс, все хорошо.

Я убрал ее волосы с щеки, зацепив темно-каштановые прядки за ухо, и снова стал гладить по ушибленной голове.

Там, где мяч соприкоснулся с черепом, вылезла внушительная шишка. Это место я гладил кончиками пальцев, едва дотрагиваясь.

– Так нормально?

– Ммм, – выдохнула она. – Так… хорошо.

– Хорошо, – вслед за нею облегченно промямлил я и продолжил гладить.

Глаза наткнулись на тонкий шрам в верхней части виска, у самых волос.

Не подумав о том, что делаю, я провел пальцем по шраму длиною в дюйм и спросил:

– Это откуда?

– Ты о чем?

– Вот об этом. – Снова провел пальцем по старой отметине. – Откуда шрам?

– Отец, – ответила она и тяжело вздохнула.

Мозг осознал, насколько трешовым был ее ответ, – и моя рука замерла.

– Повтори.

Когда она не отозвалась, я другой рукой осторожно потряс ее за плечо:

– Шаннон!

– Хм?

Кончиком пальца постучал по шраму.

– Хочешь сказать, это отец с тобой сделал?

Я старался говорить спокойно, но внутри все бурлило от вспыхнувшей потребности калечить и убивать таких отморозков.

– Нет-нет-нет, – прошептала она.

– Значит, шрам – не его рук дело? – спросил я, чтобы убедиться. – Он точно этого не делал?

– Ну конечно нет, – пробормотала она.

Слава богу!

Я выдохнул и только сейчас понял, что все это время задерживал дыхание.

– Джимми!

– Меня зовут Джонни.

– Да. Джонни.

– Что?

– Ты злишься на меня?

– Что? – Вопрос, заданный тихим голосом, ранил меня. Я смотрел на нее, и внутри все сводило от желания защитить эту девчонку. – Нет, не злюсь. – Я сделал паузу. Перестал ее касаться. Потом спросил: – А ты злишься на меня?

– Думаю, да, – ответила она и снова заелозила щекой.

Я выкатил глаза и едва удержался от стона.

Твою мать!

– Не делай так, – выпалил я, стараясь удержать ее голову на месте.

– Чего не делать? – Она умиротворенно выдохнула и потерлась щекой о мое бедро. – Злиться на тебя?

– Нет. – Я опять задержал ее голову. – Злись сколько угодно, только прекрати тереться головой мне о бедра.

– Мне нравятся твои бедра, – тихо ответила она, закрыв глаза. – Они как подушка.

– Конечно, приятно слышать и все такое. – Я снова остановил ее голову. – Но там больное место, поэтому я прошу, чтобы ты этого не делала.

– Не делала чего?

– Не ерзала по мне головой, – прохрипел я. – Вот здесь.

– А почему тебе больно? – Она тяжело вздохнула и спросила: – У тебя тоже травма?

– Возможно, – признался я, передвинув ее голову туда, где меньше болело. – Лежи здесь, договорились? – Я больше просил, чем командовал. – И замри.

Она подчинилась и перестала елозить головой.

Свободной рукой я потер висок, разгоняя растущее напряжение. Подумал о том, сколько всего на меня навалилось.

Пропускаю занятия.

Хочу есть.

Вечером тренировка в клубе.

После уроков собираюсь с Гибси в спортзал.

Завтра, после занятий, запланирован сеанс физиотерапии с Дженис.

В пятницу матч за школу.

На выходных – еще одна тренировка с младшим составом.

Дел по яйца, и мне совершенно не нужен весь этот цирк.

Несколько минут прошли в напряженном молчании, потом девчонка снова зашевелилась; я в это время мысленно перебирал причины, почему мистер Туми никудышный директор.

Получился список длиной с руку. Тут она снова попыталась сесть.

– Осторожно, – предостерег я. Трясся над ней, как наседка.

Помог ей сесть, а сам встал со скамьи.

Каждая мышца ниже пупка протестовала, но я не поддавался.

Присел на корточки перед скамейкой, держа руки на талии Шаннон, чтобы подхватить ее.

– Шаннон, ты в порядке?

Длинные каштановые волосы выбились из-за уха и скрыли ее лицо.

– Вроде… думаю, да.

– Хорошо, – выдохнул я, у меня как гора с плеч свалилась.

Она подалась вперед, уперлась локтями в бедра, посмотрела мне в глаза и внезапно оказалась слишком близко – ужасно неловкое положение, если учесть, что пару минут назад она утыкалась лицом в мои бедра.

Мы были слишком близко.

Я вдруг почувствовал себя очень уязвимым.

Сдвинул руки с ее талии к бедрам – автоматическая реакция, когда женское лицо оказывается чуть не впритык к твоему.

Но быстро спохватился, убрал руки и взялся за край скамейки.

Кашлянул, заставил себя улыбнуться и сказал:

– Ты живая.

– Едва, – прошептала она и вздрогнула. Синие глаза прожигали дырки в моих. Ее взгляд стал более осмысленным, чем прежде. – Ты ужасно целишься.

Я рассмеялся.

Слова были так далеки от правды, что удержаться не получилось.

– М-да, такого мне еще не говорили, – сказал я, размышляя вслух. – Не привык, чтобы меня критиковали за умение целиться.

Я не был прирожденным снайпером, но и мазилой не был и при необходимости умел бить с больших расстояний.

– Да, – прохрипела она. – Это твое умение меня чуть не прикончило.

– Это правда, – признал я и поморщился.

Повинуясь импульсу, отвел ее волосы с лица за уши.

Почувствовал ее дрожь и тут же мысленно отругал себя за порыв.

Не трогай ее, раздолбай.

Держи руки от нее подальше.

– У тебя странный голос, – заявила она.

Синие глаза вперились в мои.

– Голос? – нахмурился я.

Она кивнула, застонала и обхватила ладонями личико.

– Манера говорить, – пояснила она, шумно вдохнув. – Так в Корке не говорят.

Она и теперь держалась за голову, но вела себя поживее.

– Конечно, потому что я не из графства Корк, – ответил я и, не удержавшись, пригладил ей волосы. – Я родился и вырос в Дублине. – Говоря это, я пристраивал Шаннон за ухо упрямую прядку. – Родители перевезли меня сюда, когда мне было одиннадцать.

– Значит, ты дублинец, – заключила она, несколько удивившись этому. – Джекин^[15].

Я поморщился от жаргонного словечка и решил сравнять счет.

– А ты, значит, калчи^[16].

– У меня есть родня в Дублине, – сказала она.

– Вот как? И где же?

– Кажется, в Клондолкине, – ответила она. – А ты где жил?

– В Блэкроке.

– Южный пригород? – Ее улыбка стала шире, а глаза живее. – Так ты мажор.

– Я похож на мажора? – изогнул бровь.

– Мало тебя знаю, чтоб делать выводы, – пожала плечами она.

Конечно. Мы толком и познакомиться не успели.

– Так вот, никакой я не мажор, – сказал я, недовольный тем, как быстро она составила впечатление обо мне.

Казалось бы, какая разница?

Вашу мать, обычно мне вообще плевать.

Так чего теперь-то дуться?

– Я тебе верю. – Ее голос прервал мои мысли. – Тебе никогда не стать мажором.

– Это почему?

– Потому что ругаешься, как сапожник.

От ее рассуждений мне стало смешно.

– Вероятно, ты права.

Она засмеялась вместе со мной, но быстро притихла и схватилась за голову.

Внутри меня зашевелилось раскаяние.

– Прости, – угрюмо пробасил я.

– За что? – прошептала она.

Она закусила нижнюю губу и, как мне показалось, наклонилась ниже.

– За то, что сделал тебе больно, – честно ответил я.

Черт, я говорил каким-то не своим голосом. Напряженным и… взволнованным.

Откашлялся и добавил:

– Такое не повторится.

– Честно?

Ну вот, опять это «честно».

– Да, – все тем же угрюмым тоном ответил я. – Честно.

– Боже мой, – простонала она и скорчила гримасу, – надо мной теперь все будут смеяться.

Эти слова, это короткое предложение вызвало к жизни внутри меня какую-то адскую дичь, я такого ни разу не чувствовал.

– Позор какой… – опустив глаза, продолжала бормотать она. – Вся школа будет обсуждать.

– Посмотри на меня.

Она не посмотрела.

– Послушай… – Двумя пальцами я взял девчонку за подбородок и приподнял лицо. Завладев ее вниманием, я продолжил: – Никто о тебе и слова не скажет.

– Но они все видели…

– Никто и рта не раскроет. – Сообразив, что голос звучит почти сердито, я смягчил тон и пояснил: – Ни ребята из команды, ни тренер и вообще никто. Я им не позволю.

– Ты им не позволишь? – смущенно заморгала она.

– Именно, – кивнул я. – Не позволю.

– Честно? – шепотом спросила она, и на пухлых губах появилась слабая улыбка.

– Ага, – хмуро ответил я, чувствуя, что готов пообещать что угодно, только бы этой девчонке стало лучше. – Прикрою тебя.

– Да ты уже прикрыл, – хрипло сказала она, оглядывая свой наряд. – На самом деле, ты мне все испортил.

«Ни хрена себе! Это ты сейчас мне все портишь», – подумал я.

Черт, да откуда это все взялось?

Отбросив эту мысль, я ступил на более безопасную почву:

– Я попрошу родителей позвонить твоим и обсудить компенсацию.

Тут она улыбнулась. По-настоящему, не застенчиво или чуть-чуть.

Честное слово, это была обалденная улыбка.

Она была нереально хорошенькая.

Вообще-то, я ненавидел это слово. «Хорошенькая» – манерное словечко для женщин и пенсионеров, но сейчас оно почему-то пришло мне на ум.

Жесть, я чувствовал, что хорошенькое личико надолго застрянет в переднем отделе мозга.

Но сильнее всего меня перепахали ее глазищи – руки чесались загуглить какой-нибудь атлас цветов глаз, чтобы узнать, как называется этот синий оттенок.

Я решил, что попозже непременно выясню.

Бред или нет, но я должен был знать.

– Значит, у тебя сегодня первый день? – спросил я, балансируя на опасной грани.

Она снова кивнула, и улыбка тут же померкла.

– Ну и как тебе?

Она улыбнулась уголками губ:

– Сначала было совсем неплохо.

– Точно. – Я поежился. – Еще раз извини.

– Все хорошо, – прошептала она, разглядывая меня своими глазищами. – И хватит уже извиняться, я тебе верю.

– Ты мне веришь?

– Угу. – Она кивнула, резко выдохнув. – Верю тому, что ты сказал про несчастный случай, – выдала она. – Сомневаюсь, чтобы ты мог намеренно кого-то покалечить.

– Приятно слышать. – Я не понимал, откуда у нее такие мысли, но не собирался расспрашивать. Не после того, как звезданул ей по голове. – Я не садист какой-нибудь.

Она вновь замолчала и отодвинулась. Я лихорадочно искал, о чем бы еще поговорить.

Не могу объяснить, с чего мне понадобилось поддерживать разговор с ней. Я бы сказал, чтобы не дать ей вырубиться.

Однако в глубине души я знал: причина совсем другая.

Вывихнув мозг в поиске тем для разговора, я выпалил:

– Ты не замерзла?

Она подняла голову и сонно посмотрела на меня:

– Что?

– Не замерзла? – повторил я, подавляя отчаянное желание погладить ее руки. – Тебе тепло? Может, принести одеяло иди еще чего?

– Я… – Она осеклась и взглянула на свои коленки, потом тихо вздохнула и посмотрела на меня. – Думала, ты почувствовал, какая я горячая.

– Тут, блин, не поспоришь.

Совершенно неуместный ответ вырвался раньше, чем я успел остановиться.

Не удержавшись, потрогал ей лоб, довольно жалко притворяясь, что проверяю температуру.

– Лоб довольно теплый.

– Говорю же. – Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. – Серьезно, я горячая.

Господи!

Сучья жизнь.

– Кстати, – непринужденно произнес я, пытаясь отвлечься от опасных мыслишек, – ты на каком году обучения?

Пожалуйста, скажи, что на пятом.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Боже, пусть она скажет «на пятом».

– На третьем.

Вот так, и никуда не попрешь.

Она на третьем.