Дыхание Шона щекотало мне шею.

Я покачала головой:

– Если бы. Не, не так круто. Кухня Нонны, – выпалила я первое, что пришло на ум. – Домашняя паста.

– Как чудесно, – радостно сказала она. – При одной мысли об этом сразу есть хочется. Разве можно отказаться от тарелки домашней пасты Нонны?

– Тогда идем, нам, наверное, стоит… – Шон указал большим пальцем себе за спину, на наш столик, – заказать еду, пока все не набежали. – Он протянул ей руку для рукопожатия. – Рад был повидаться, Лулу. – Он произнес ее имя медленно, словно смакуя.

Мы отошли от ее столика. Наши босые ступни утопали в песке. Официант с ленивым взглядом – тот, что утром украдкой бесплатно подсунул мне круассан к кофе, – посторонился, пропуская нас. Мимо пробежал маленький мальчик, поднимая ногами в воздух фонтанчики песка. С пляжа до нас долетали бестелесные звуки, похожие на птичий гомон. Где-то закричала женщина.

– А не хотите… – донесся до нас тихий, нежный голос Лулу. Лучше бы я не оборачивалась так быстро и не видела этот ее полный энтузиазма, беззащитный взгляд. Мой рот приоткрылся – призывно или предостерегающе, – но было слишком поздно. Ладонь Шона плотно лежала у меня на спине, ноготь большого пальца впивался в кожу. Потом он убрал руку, и она указала рукой на пустые стулья по обе стороны от нее: – Присоединиться ко мне?

Шон всегда говорил, что секрет хорошей аферы в том, чтобы выяснить, что нужно человеку, и дать ему желаемое, но это не так просто, как кажется. Ну, для начала, люди не всегда знают, чего хотят. А иногда думают, что хотят, хотя на самом деле не хотят, или чего-то хотят, а думают, что не хотят. Часто приходится лавировать между пожеланиями и надеждами, сожалениями и самообманом, чтобы хотя бы приблизиться к истине.

Возьмем Лулу Флетчер Дэвис. На данном этапе игры важно было не то, что она могла дать нам, а то, что мы могли дать ей. Она была одна и изнывала от скуки в надежде на приключения, которыми Сент-Сесиль-сюр-Мер ее пока не баловал. Симпатичный, дружелюбный Джон Доун был призван обеспечить ей желаемое. Искусство крылось в деталях. Человеческие существа запрограммированы на самозащиту. Если бы он просто подошел к ней и заявил, что они знакомы, это активировало бы ее защитные механизмы. Вот почему участие «младшей сестры» было так важно. Трюк с браслетом был не просто поводом завести разговор. Он свидетельствовал о нашей честности. Мне можно было доверять, а значит, и ему тоже. Мы обошли ее защиту. Когда он двинулся в ее сторону, она уже была готова принять его в свой круг общения и сделала шаг ему навстречу.

Лучшие мошенники всегда работают в паре.

Едва мы сели, она начала трещать без умолку, стремясь развлечь нас, раз уж заловила. Я запоминала подробности. На самом деле она актриса – у нее была маленькая роль в «Аббатстве Даунтон», и видели ли мы ту рекламу? – но попасть на прослушивание так трудно, и она зарабатывает на жизнь готовкой. Она помешана на Инстаграме, но пытается себя в этом ограничить, сосредоточиться на своем, понимаете ли, внутреннем мире. Через два дня она приступает к работе в доме под названием «Прованс» в должности личного повара. Она уже работала тут год назад, только на других людей – реально крутую молодую пару: Олли Уилсона – парня, запустившего службу доставки еды, – и его жену Катю, модного дизайнера. Знаем ли мы их? Слышали ли о них? Нет? Возможно?

– В общем, Катя рассказала обо мне хозяину, и так получилось, что меня подрядили поработать на людей, арендующих поместье в этом году. Я согласилась, потому что хотела вырваться куда-нибудь: жизнь бывает такой однообразной. Мне нужно было сменить обстановку. У них издательский бизнес, а я всегда хотела написать роман, так что… А в конце дом будет в моем полном распоряжении на пару ночей. Но деньги, я хочу сказать, никакие. Сущие гроши. И я не смогу пойти к Бу Уотсон на ее тридцатилетие, хотя мне очень хочется. Вы ее знаете? Она училась со мной в университете Святой Марии, а вот ее брат Уилл учился в Мальборо…

Шон точно не помнил, но имя было ему знакомо.

Я улыбалась, чтобы продемонстрировать свою вовлеченность. Теперь я взяла в руки ее книгу – роман-бестселлер о двух сестрах, растущих в охваченном войной Судане, – и спросила, понравилось ли ей. Я плакала, когда читала его, но я видела корешок без заломов и заметила, как она почти неуловимо наморщила нос, поэтому, не дожидаясь ее ответа, добавила:

– Я бросила читать: слишком сложно для понимания.

– Мне можешь не рассказывать. – Она скинула свои сандалии, устраиваясь поудобнее.

– Мне бы журнальчик хороший, я их хоть каждый день читать готова.

Она выложила на стол «Вог», который я уже успела заприметить в ее сумке. Та-дам.

– Ого, – сказала я, словно она показала мне огромную плитку шоколада или маленького щенка.

Я ощущала на себе одобрительный взгляд Шона. Он научил меня, как отзеркаливать людей. Людям нравится, когда они встречают похожего человека. Уж в этом я мастер! Чем лучше ты подстраиваешь под них свои интересы или взгляды, тем с большей вероятностью они станут тебе доверять. Шон сказал мне, что это называется «эффект хамелеона», или «эгоцентрический якорь». Иными словами, такова человеческая натура.

Когда принесли наш заказ, она ела, как человек, который любит поесть, – с хрустом разламывала клешни краба, впивалась зубами в мясо и жадно обсасывала раковины. От хлеба она отказалась – какая-то непереносимость, – но с удовольствием поглощала жареную картошку и приготовленную на углях курицу.

– Эти креветки, – сказала она, поднося ко рту бледно-розовую массу, – не хуже тех, что я ела на Ибице прошлым летом. – Ее губы блестели. – Бывали там?

– Нет, но я бы очень хотела, – сказала я.

– Боже, обязательно съездите. Мы с Тоддом, моим бывшим, классно там оторвались. Вы будете в восторге. Там одна сплошная вечеринка.

Ветерок стих. Жара опустилась на землю, превратившись в нечто плотное и желеобразное. Лулу переоделась в купальник, воспользовавшись кабинкой возле черного хода, и мы, прихватив кофе, переместились на пляж. Шон уговорил ее лечь на его шезлонг, а сам сел между нами под зонтиком, скрестив ноги и повернувшись лицом к морю. Она улеглась и развязала свой саронг, развернув его полы, как меню в модном ресторане. Закрыв глаза, она негромко вздохнула. Ее ресницы казались иссиня-черными на фоне веснушчатой кожи. У нее был бледный и выпуклый живот. Шон откинулся назад и поймал мой взгляд. Он наслаждался собой. Ему очень нравилось обманывать женщин определенного типа, и это уже начало меня смущать. Что это было? Месть ведущей светскую жизнь матери, у которой с ним было так мало общего? Или бросившей его подружке? Как бы то ни было, ему не нравилось, когда женщины были лучше его. В присутствии Шона важно было не высовываться.

Лулу вызывала у меня двойственные чувства. Сначала я ее жалела, потому что она была несостоявшейся актрисой, потом переставала жалеть, потому что это было вроде как хобби. Она была при деньгах, это было очевидно: даже если не брать в расчет родителей, живших в Дубае «ради налогов», ценник на ее босоножке говорил сам за себя. Мне нравился ее аппетит, то, с каким смаком она ела, но потом она презрительно высказалась о девушках из Эссекса и «этих французах», и я подумала: «Ты это заслужила». Я полистала ее журнал: дорогие шмотки и нелепые плетеные сандалии – другой мир. Внутри пробник крема для лица. Я выдавила немного из фольги. Запах горячего пластика.

Когда ее энергия поиссякла, она начала жаловаться – на свою мать, что лезла в ее жизнь, на вечно раздражавшую подругу Бу; и даже на своего бывшего, Тодда, похоже, и правда мерзкого типа.

– Когда я вышла из бара, он ждал меня на улице у входа – хотел меня подвезти до дома, – а я такая: «Ты что, реально издеваешься?»

Но ничто из этого ее, похоже, не беспокоило. Она все бубнила и бубнила, а я с трепетом рассматривала ее расслабленное лицо и невольно задавалась вопросом, каково это – быть ею, жить в ее шкуре. Она выросла в атмосфере любви и заботы. И в это мгновение я почему-то испытала такой мощный укол любопытства, такое болезненное и страстное желание ощутить это на себе, что мне пришлось отвернуться.

Когда солнце опустилось в розоватое марево на горизонте, а вода превратилась в жидкое серебро, официант принес наш счет. Коричневые чайки играли с волнами в салки. В баре подметали пол, наводили порядок и гремели посудой, готовясь к вечерней смене. Шон приступил к организации нашего побега, а Лулу лежала, опираясь на локоть и не сводя глаз с его губ, пока он расписывал планы на завтрашний день: взять напрокат катер и поехать на острова, где можно найти тихую бухту, поплавать вдали от толп. Там есть миленький отельчик с рестораном, правда, мелкая зануда Элли не разделяет его восторга по этому поводу. Он лениво поднял руки, обводя ими пустеющий пляж с щербатым песком, словно принимая официанта в нашу тесную компанию.

– Давайте его сюда, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Я заплачу.

Лулу вяло запротестовала:

– Нет, нет, я так много съела. И вина столько выпила.

Но Шон уже вынырнул из-под зонтика, запустил руку в задний карман своих темно-синих шорт и достал черный кожаный бумажник, украденный у американского студента в Мадриде. Он дал официанту кредитку, ввел ПИН-код и с совершенно беззаботным видом отошел в сторону.

Я смотрела на него. Он идеально выбрал момент, чтобы упомянуть о поездке на лодке, – не то чтобы приглашал ее присоединиться к нам, но позволял думать, что мы можем снова встретиться, что у наших отношений есть будущее. Он лишь мимоходом взглянул на счет, даже сумму не проверил. А как искусно он обращался с бумажником – раскрыл его одним небрежным, отточенным движением большого пальца, относясь к его содержимому с безразличием, достойным управляющего хедж-фондом, или кем он там ей представился.

Официант – тот, что постарше, с распятием, угнездившимся в черных с проседью волосах у него на груди, – не мог провести платеж. Он извинился по-французски; Шон беспечно отмахнулся. Официант сделал вторую попытку, потом третью, а затем, качая головой, вернул карту.

Шон раздраженно поцокал языком.

– Черт. Наверное, отсырела. – Он потер ее о штанину своих шорт, затем поднес к глазам. – Не знаю. – Он щелчком открыл бумажник. – Другая карта у меня «Американ Экспресс» – не уверен, что вы…

Зачерпнув горсть песка, я растопырила пальцы, чтобы он высыпался обратно.

Официант покачал головой.

Я медленно втянула воздух и рывком поднялась на ноги.

– Схожу в номер, – сказала я. – Принесу кошелек.

Тут Лулу зашевелилась, возвращаясь к жизни.

– Нет, – сказала она. – Не ходи никуда. Все в порядке. Давайте я заплачу. – Отыскав карточку в премиленьком кошельке из мешковины, на котором серебряными бусинами было вышито слово «ЛЮБОВЬ», она вставила ее в терминал. Она даже не взглянула на счет, который Шон по-прежнему мял в руке, со списком наших покупок за день: два больших кофе со сливками, выпитые рано утром; шезлонги, мороженое, аперитивы, коктейли, розовое вино, еда, послеобеденный кофе.

– Отдадите в другой раз. Завтра.

– Ты супер!

– Или, – начала она, – не знаю, есть ли у вас еще какие-то планы на сегодня. Я хочу сказать, мы могли бы сходить в отель, принять душ, а потом…

– Не хочу вас прерывать, но… Джон, ты помнишь, что мы обещали? – сказала я.

Он медленно кивнул:

– Черт.