– Это я сажаю, – кивнула Антонина. – Ты наследница по закону, мы не претендуем, не подумай чего, так только… огородом пользуемся. Картошка пусть мелкая, но родит, морковь, лук да чеснок – всё за зиму уходит.

– Сажайте, – пожала я плечами, равнодушно глядя на грядки и чужой дом.

И открывающийся пейзаж с заднего двора моего, выходит, имущества.

– Машина твоя, – заявил Николай, сдёргивая кусок брезента с куска железа, которое когда-то было автомобилем.

Синего цвета, судя по шильде – Опелем.

Действительно чудо, что выжила. Багажник был цел, морда же собралась гармошкой, впечатав передние сидения в задние. Несчастный опель словно с бетонной стеной встретился. Хотя, учитывая размеры некоторых деревьев по пути сюда, неудивительно, если я в такой увернулась, встретив лося…

Лось… мамочки.

– Телефона твоего мы не нашли, – вздохнула Антонина. – Ни в машине, ни на месте аварии. Может и мужики умыкнули, что скорую вызвали, кто ж признается? Вот, купили тебе… – протянула упаковку с новым телефоном. – Не бог весть какой, не обессудь уж, но продавец клялся, что все нужные функции есть. Симка пока моя стоит, обживёшься маленько, в город съездим, на себя оформишь. В банк сходишь, да и мало ли, купить что надо будет. Я вещи-то твои из машины вытащила, что смогла, постирала, посушила. Не серчай, если что не так.

– Спасибо, – искренне кивнула я, кажется, первый раз почувствовав что-то к этой незнакомой женщине.

Благодарность? Тепло?

– Это, что ли, Марфа? – раздался женский голос за нашими спинами.

Мы с Антониной синхронно обернулись. Перед нами стояла целая делегация просто одетых людей, с жадностью рассматривающих меня.

– Не больно похожа, – вынес вердикт сухой старик с крючковатым носом.

– Да одно лицо, нос только тоньше. У Марфы фирменный был, Петровский, а тут… – сощурилась женщина в возрасте, критически осматривая меня. – А скулы её, башкирские.

– Операцию на нос она делала, – громко ответила Антонина. – В Москве на какую ни глянь – деланная-переделанная, Марфа-то вон только нос да губы зашаманила, а так-то одно лицо с матерью.

– И то правда! – крикнул кто-то.

– Ой, да дайте человеку отдохнуть с дороги-то, тем более, головой ударенная! Понимание иметь надо, – отдал распоряжение женский, громкий голос, прямо Людмила Зыкина пропела.

– Ты, внучка, ежели что, заходи ко мне, – подошла ко мне сухонькая бабушка. – Я деда твоего хорошо помню, бабку, царство им небесное. Мать твоя на моих глазах росла, ты тоже, пока в Москву не забрали тебя… Всё расскажу, покажу. Магазин где, медпункт, почта, банкомат, если надо. Я вон в том доме живу, – показала на домик, обшитый жёлтым сайдингом. – Бабушка Агриппина меня зовут, Груша по-простому. А если по хозяйству помочь, то кучу зови, он аккурат напротив, – ткнула на относительно новый дом из клеёного бруса.

Новый в сравнении с моим наследством, конечно.

– Мирон! – закричала бабушка Груша. – Мирон, ходь сюда! Чалдон ты бестолковый, кому говорю, ходь сюда!

Все дружно обернулись на дом напротив, в ожидании какого-то Мирона и Чалдона бестолкового, что бы это ни значило.

Ну и какой-то кучи… кучи чего-то, надеюсь, не того, во что превратилась моя жизнь после потери памяти.

А может, она и была таковой до?

– Куча – это фамилия такая, – улыбнулась бабушка Груша тонкими, старческими губами. – Перебрался сюда года два назад, калымит на приисках, между вахтами здесь живёт. Если кому чего надо – он первый помощник. За копейку малую, а то за еду. Народ здесь небогатый, кто чем может, тот тем и платит. Мирон!

Через минуту открылась калитка в доме напротив, появился высокий мужчина, издали возраст было не разобрать.

Подошёл, засунув руки в карманы серых, потёртых треников. Лицо с чёрной, неопрятной щетиной на подбородке, который можно было бы назвать волевым, но с общим расхлябанным видом, накинутым капюшоном толстовки, такой же потёртой и застиранной, как штаны, не вязалось.

Окинул толпу недовольным взглядом светло-серых, почти голубых глаз. Прищурился, уставился на меня в упор так, что гусиная кожа побежала по рукам.

Что-то было во взгляде такое…

Не знаю какое, неуютное! Меня словно рентгеном просветили и парочку смертельных диагнозов нашли, вместо одной амнезии.

– Чего, тёть Груш? – лениво проговорил он.

– Познакомься вот, Марфа наша, ежели что, так она к тебе шмыгнёт.

– Ну пусть, ежели что, – с усмешкой ответил он, ещё раз просканировав меня с головы до ног.

Глава 2

Сапчигур – посёлок домов на триста, чуть больше.

Люд разный, встречались дети, иногда молодёжь, но чаще старики, кто был в силах – разъехались на заработки, в поисках лучшей жизни.

До этих странных событий я в деревне никогда не бывала… так мне казалось, во всяком случае.

Только если прислушаться к себе, я и в городе не жила.

Возникла из ниоткуда и смотрела теперь на знакомо-незнакомый мир, где для меня не существовало места.

Дом деда Петра был простым, тёплым и каким-то до странности комфортный при всей неустроенности. Окрашенные водоэмульсионной краской стены, деревянные полы, сплошь покрытые ткаными половиками, старая деревянная мебель.

Особенно выделялись круглый массивный стол по центру большой комнаты и трёхстворчатый шкаф на изогнутых ножках с чуть потемневшим зеркалом, в который я сложила свои вещи.

Я внимательно осмотрела каждую вещичку из собственного гардероба, от обуви и белья до ветровки и треккинговых кроссовок, в надежде вызвать у себя пресловутый ассоциативный ряд, хоть какие-то воспоминания.

Ничего.

Просто груда непонятного хламья, которую непонятно зачем я купила, будто с чужого плеча.

Фирмы производители тоже ничего не сказали. Самый обыкновенный масс-маркет, представленный в каждом крупном городе, ничего особенного. Никаких локальных брендов, ничего выделяющегося, подчёркивающего индивидуальность, вкус.

Я даже перемерила каждую шмотку, крутясь перед зеркалом, пытаясь представить о чём бы я могла думать, покупаю ту или иную вещь.

Платье из вискозы длиной по щиколотку с открытыми плечами, например. Или несколько футболок с принтами цветов. Почему именно цветов, а не мультипликационных героев или геометрических фигур, или базовых, однотонных?

Нашлось несколько пар джинсов, тренировочные тёплые штаны, толстовка, лосины, а платьев или юбок было мало. Как и не было кружевного белья, только хлопковое, удобное.

Может, я спортсменка или, например, хожу в походы?

Внимательно оглядела себя. Худая, не загорелая, наоборот бледная, несмотря на только пробежавшее лето. Не похожа на ту, что дружит со спортом, тем более ходит в походы.

Безликая какая-то картинка вырисовывалась.

Поездка в ближайший город, в банк, показала, что деньги у меня имелись. Немного, но для жизни в деревне на ближайшее время хватит.

Оформила сим-карту на своё имя. Прошерстила все социальные сети в поисках собственной страницы – по известному мне имени – ничего. Лишь одна, закрытая, очень старая, где той же девочке на аватарке, что показывала мне Антонина на фотографиях, лет двенадцать. Написала в техподдержку, впрочем, не сильно веря в чудо.

Выходило, что я существовала.

В шкафу лежали мои вещи.

Приезжали мои родственники.

Соседи здоровались со мной по имени, передавали привет Антонине, радовались, что я нашлась, говорили: «Ничего, ничего, господь поможет» и «Врачи не дураки», рассказывали истории из моего детства, искренне пытались помочь.

Страница в социальных сетях была, пусть очень старая и закрытая, но была ведь.

Но меня самой – нет. Не было. Не существовало.

Я выглянула в окно. Самое начало осени, днём ощутимо веяло летним теплом, ночами температура опускалась до плюс десяти.

Решила прогуляться, сходить на берег реки. Здесь, у посёлка, не слишком широкой, если же пройти пару километров по течению, русло резко расширялось и делало поворот почти на девяносто градусов, открывая живописный пейзаж.

Нацепила босоножки, краем сознания отметив, что спортивные, не слишком удачно на мне сидящие, широковаты на мою узкую ногу.

На распродаже купила? Или треккинговая обувь и должна так сидеть?

Найду я когда-нибудь ответы на свои многочисленные вопросы?

Кинула взгляд на печку, где теплился огонёк, за чем я пристально следила, боясь, как бы не потух. Выяснилось, что я не умела растапливать печь, а в доме деда отопление было именно печное, как при царе-батюшке, когда и был построен этот дом.

Антонина сказала, что дед был противником инноваций, потому от газового отопления отказался категорически. Сейчас провести можно, только стоит дорого. Вот ежели я решу остаться… то тогда да, тогда конечно, а пока, чтобы сырость не стояла в доме, можно и печью обойтись.

Печью обойтись… звучало, как что-то на старославянском, бьющим по моей и без того «ударенной» голове.

Хорошо, что имелся старенький, но рабочий бойлер в крохотной ванне и электрическая плита в кухне. А то бы пришлось готовить на костре и мыться в тазике.

Вышла на улицу, захватив ветровку. Пошла вдоль улицы, разглядывая то, что видела.

Большая часть домов на краю, где стоял дом деда – своим назвать я его не могла даже в мыслях, – деревянные срубы. Стояло два новых, недостроенных дома из клеёного бруса, смотрящих на улицу пустующими, огромными окнами.

Дальше тянулась целая улица кирпичных домов, как сказала баба Груша, недалеко когда-то добывали редкие и нужные стране ископаемые, шахта давала жильё специалистам.

Шахты не стало, как и страны, а дома и специалисты остались.

В центре посёлка находилось почтовое отделение, работающее четыре раза в неделю по несколько часов. Два магазина, торгующие всем, от консервов до трусов, здание сельсовета и одноэтажная школа с небольшой спортивной площадкой перед деревянным крыльцом.

Вокруг этой школы я ходила два дня подряд, заглядывая за каждый куст, даже зашла внутрь в надежде, что вспомню что-нибудь.

Выходило, что именно сюда я пошла в первый класс. Здесь появились мои первые приятели и, может быть, первая любовь.

Сама директор – полная, добродушная, с ямочками на лице, – провела меня по нескольким классам, рассказывая, где я сидела, с кем дружила, жаль, что все поразъехались, так бы пообщалась с друзьями-подругами.

В этот раз я прошла мимо, повернула к реке и поспешила к берегу через луг, покрытый высокой травой, по узкой, утоптанной тропинке.

Навстречу тяжёлым шагом шёл мужчина, переставляя ноги в высоких резиновых сапогах. На широких плечах брезентовая куртка, на голове затёртая бейсболка с длинным, сломанным вдоль козырьком, хмурый взгляд исподлобья.

Мирон Куча.

– Здравствуйте, – поздоровалась я первой, когда мы поравнялись.

Тот окинул меня недовольным взглядом, будто я оторвала его от важного дела и вообще – никчёмное существо какое-то, прилипчивое и противное.

– Здрасьте, – ответил, останавливаясь. – Гуляете, Марфа? – с ленцой проговорил он, явно заставляя себя проявить вежливость.

Тянул себя за язык, вынуждал оторвать от нёба и произносить звуки.

– Хотела пройтись… – показала я неопределённо рукой на окрестности. – А вы грибы собирали, да? – уставилась на полное ведро грибов.

В плечи Мирона впивались лямки брезентового, видавшего вида рюкзака, видимо, тоже с добычей.

– Грибной нынче год, – прокашлявшись, ответил Мирон, тряхнув ведром.

– Они съедобные, да? – с интересом разглядывала я круглые шляпки и ножки.

Некоторые были, как на детских иллюстрациях, того и гляди – заговорят, подобно Деду Боровику. Некоторые тёмные, с кривыми шляпами, похожие на неудавшиеся пироги.

Удивительная штука человеческая память. В памяти всплывали книги, рисунки, песни, блюда паназиатской и французских кухонь, что такие кухни существуют, умение пользоваться интернетом, приложениями, сериалы… но о себе ни-че-го.