Истеричка или право имею (страница 2)
В конце XV века католические священнослужители создали удивительный документ под названием Malleus Maleficarum или «Молот ведьм». В последующие столетия этот документ использовался для выслеживания и планомерного уничтожения десятков тысяч женщин, обвиненных в колдовстве. Эти убийства были не только моральным преступлением – они положили начало длительной кампании по вытеснению женщин из медицины, сделав их практику в этой сфере опасной, зачастую смертельно опасной. В то время растущее влияние церкви видоизменяло все стороны жизни, включая здравоохранение, насаждая моду на исцеление верой, где истинным лекарством от болезни считались исповедь и молитва. Поколения целительниц, в основном женщин, владевших практическими навыками в ботанике, акушерстве и лечении травами, подвергались пыткам и казням. «Молот ведьм» особенно явно обозначал угрозу, которую представляли собой целительницы, занимавшиеся репродуктивным здоровьем, беременностью и родами: «Ведьмы-повитухи различными способами убивают зачатое во чреве дитя и вызывают выкидыш; а если не делают этого, то приносят новорожденных детей в жертву Дьяволу». (Неудивительно, что страх священнослужителей перед повитухами, предлагающими травяные средства для прерывания беременности, уступал другой, более насущной тревоге: что ведьмы способны «лишить мужчину его мужского достоинства».)
Хотя в последующие столетия медицина и наука продвинулись вперед (а исцеление верой и сожжение женщин на костре вышли из моды), в медицине по-прежнему витал дух женоненавистничества и суеверий, питавший охоту на ведьм 1600-х годов. Научная революция подкрепила череду прорывов в медицинском знании – теорию микробов[3], лабораторную науку, зарождающиеся области статистики и эпидемиологии, появление профессиональных медицинских сообществ и школ, включая основание Американской медицинской ассоциации в 1847 году, – но в то же время женщин все активнее отстраняли не только от практики, но и от изучения медицины. Американские медицинские школы, созданные по образцу европейских, открывали путь к новому, престижному общественному положению врачей – и при этом в большинстве своем запрещали прием на учебу женщин. К началу XX века женщин планомерно вытеснили даже из тех областей, где они традиционно считались носительницами знаний. Дело было не только в теории микробов, лабораторной медицине и науке – акушерство, поглощенное новой специализацией гинекологией, теперь стало исключительной прерогативой мужского пола.
С этого момента врачи-мужчины превратились в уникальных, облеченных властью экспертов по женскому телу – в то время как женские знания и практики врачевания были низведены до уровня бабушкиных сказок. В последующие годы профессиональное поле медицины расслоилось по гендерному признаку на врачей с одной стороны и медсестер с другой: мир, где мужчины-звезды творили чудеса, а женщины на вторых ролях подтирали за ними. Роль женщин в медицине, как и в обществе, была строго регламентирована и подкреплена стереотипом о женской природе заботы: «Врачи лечат. Медсестры ухаживают».
Сегодня медицинские школы не закрывают двери перед женщинами – более того, девушек поступает больше, чем парней, – но возвеличивание маскулинного духа в медицине сохраняется, несмотря на улучшение гендерного баланса среди практикующих врачей. Академическая медицина по-прежнему превозносит авторство научных работ как вершину достижений; простая забота о пациентах не приносит ни славы, ни блеска. Женщины остаются недопредставленными и обделенными вниманием в медицинских исследованиях, хотя многие методы лечения по-разному воздействуют на женский и мужской организм. А когда в медицине возникают противоречия, они все еще разделяются по гендерному признаку, неизменно превознося рациональный, традиционный, мужской подход над расплывчатой, женственной «эзотерикой»: «восточное против западного», «природное против научного», «альтернативное против традиционного».
На следующих страницах мы познакомимся с женским телом так же, как это делают будущие врачи – и как они делали это с момента зарождения медицинской специализации в конце XIX века. Учебники по физиологии делят тело на одиннадцать отдельных систем органов: покровную, костную, мышечную, сердечно-сосудистую (кровеносную), дыхательную, пищеварительную, мочевыделительную, иммунную, нервную, эндокринную и репродуктивную. В медицинской школе я узнала, что эти системы в совокупности охватывают все человеческое тело, но опыт научил меня, что, когда речь идет о женщинах, литература умалчивает не меньше, чем раскрывает. (Например, изучение женской репродуктивной системы обходит стороной вопросы сексуальности и сексуального здоровья женщин вне контекста деторождения, что станет очевидным в нашей главе, посвященной репродукции и сексуальности.)
Вместе мы прольем свет на медикализированное женское тело и его слепые зоны, а также развеем мифы, невольно унаследованные через поколения. Мы вернемся в прошлое, чтобы встретиться с легендарными – а порой и печально известными – врачами, которые формировали медицину, и их пациентками, о которых они заботились (или, в некоторых случаях, не заботились). Мы исследуем санатории Европы XVIII века, анатомические лаборатории викторианского Нью-Йорка, импровизированные госпитали довоенного Юга. Мы станем свидетелями рассвета женской медицины во всем ее величии, а порой и жестокости, и заново откроем моменты, когда стремительное развитие врачебного искусства оставляло без внимания важнейшие вопросы и знания. И пока мы вместе путешествуем по прошлому, я буду опираться на свой опыт лечения тысяч женщин, а также на свидетельства ведущих врачей и ученых, чтобы проследить связь между медицинским прошлым и настоящим женщин. Сегодня нас обременяет не только наследие невежества, равнодушия, угнетения и подчинения в отношении женского здоровья, но и целая система, построенная вокруг этого: электронные медицинские карты, трудности страхования и узкие специалисты усложнили наше понимание и лечение организма, что сильнее всего сказалось на женщинах. Во многих областях патологии, специфичные для женского пола, остаются недофинансированными, малоизученными и часто неверно диагностируются.
* * *
Предвзятость в медицине распространяется как на женщин-врачей, так и на пациенток. И мой путь в медицинскую профессию был усеян препятствиями, специфичными для моего пола; меня недооценивали, принижали и предъявляли требования, с которыми не сталкивались мои коллеги-мужчины. Даже несмотря на то, что медицинские школы гордятся выпускными классами с преобладанием женщин, они гораздо реже занимают руководящие должности и за время карьеры зарабатывают на миллионы долларов меньше мужчин. Женщины-врачи чаще берут на себя добровольные роли «миротворцев» в академических учреждениях, их подталкивают к заботе, а не к лидерству. При этом исследования показывают, что женщины уделяют пациентам больше времени, проявляют больше эмпатии и лучше устанавливают с ними контакт (что приводит к лучшим результатам). Недавнее исследование показало, что у женщин, прооперированных мужчинами, значительно худшие исходы, включая летальные, чем у тех, кого оперировали женщины. (Что касается мужчин-пациентов, их результаты не зависели от пола хирурга.) Такие исследования выявляют не врожденное превосходство женщин-врачей, а то, как гендерные культурные нормы позволяют женщинам эффективнее мужчин удовлетворять потребности пациентов. Почему врачи-мужчины чаще перебивают пациентов? Может, дело в том, что от женщин ожидают лучшего умения слушать, меньше перебивать, проявлять эмоции и эмпатию? Что произойдет, если мы заложим эти ожидания в основу медицинского образования для всех врачей с самого начала? Как выглядела бы медицина, если бы всю женскую энергию, которую выдавливали и отодвигали в сторону на протяжении двух тысячелетий, впустили обратно?
Речь не о том, чтобы представить борьбу за власть между целителями и учеными или предположить, что современной медицине нужно включить сеансы лунных песнопений и лечение травами для достижения истинного равенства полов. Скорее это призыв к созданию медицинского мира, который был бы более человечным, целостным, способным видеть в пациенте цельную личность, а не набор сломанных частей.
* * *
Тысячи лет назад викинга-воина похоронили в могиле, украшенной мечом, топором, копьем, бронебойными стрелами, боевым ножом, двумя щитами и двумя конями – все указывало на опытного военачальника высокого ранга. Когда могилу обнаружили в конце XIX века, эксперты сошлись во мнении, что это должно быть место захоронения почитаемого воина-мужчины. Лишь в 1970-х годах некоторые ученые внимательнее взглянули на останки и задались вопросом: могли ли эти небольшие, изящные кости принадлежать женщине?
Научное сообщество воспротивилось; сама идея женщины-воина казалась слишком нелепой. И все же пятьдесят лет спустя анализ ДНК скелета викинга, проведенный остеологом Стокгольмского университета Анной Чельстрём, неопровержимо это доказал. Потребовалось так много времени и усилий лишь потому, что кости рассказывали иную историю, чем медицинские институты и эксперты 1800-х годов. Скелет явно принадлежал женщине, но мужчины видели лишь то, что хотели видеть, чему их научили.
История наблюдает и за нами. Когда через столетия студенты будут изучать останки сегодняшней медицинской системы, что они поймут о том, как мы заботились о женщинах? Будем ли мы покоиться рядом со своими трофеями, признанные за нашу силу, ценные воины в борьбе против страданий и болезней? Или мы останемся погребенными в руинах сломанной системы, из которой так и не нашли сил выбраться? Я не доживу до ответа – но чувствую, что должна попытаться.
В 1919 году, на Украине, моя прабабушка Перл, прижимая к себе детей, с ужасом наблюдала, как убивают ее мужа. Но когда солдаты обернулись и потянулись к ее сыну, она бросилась на них, сражаясь не на жизнь, а на смерть. Сын был спасен. Перл повезло меньше.
Раны, нанесенные солдатами, в конце концов оказались смертельными, но те несколько месяцев, что она прожила после нападения, были хуже, чем просто тяжелыми. Они были постыдными. Когда моя бабушка, ее дочь, рассказывала эту историю десятилетия спустя, она не говорила о чем-то конкретном, лишь отмечала, что смерть по сравнению с ними была благословением.
Я часто думаю о своей прабабушке, как думаю о пациентках, которых знала и потеряла. Думаю об Эллен, извиняющейся на смертном одре. Думаю о том, что она не была первой женщиной, сделавшей это, и не будет последней.