Первым делом Кирилл заехал к небольшой булочной у остановки – та, что «по пути», та, где он иногда заказы брал по знакомству. Хозяйка – тётя Лида – всегда встречала его улыбкой, но сегодня даже не вышла из-за прилавка.

– Кирюша… – сказала она глухо. – Нет работы. Мы с утра на сокращённом режиме. Если так пойдёт… закроемся к концу недели.

Она протёрла витрину, хотя та и так была чистой. Так делают люди, когда не знают, что делать с руками.

– Понял, – сказал Кирилл, чувствуя, что это «понял» – про большее, чем булочная.

Он двинулся дальше. Через дорогу стоял супермаркет – когда-то шумный, яркий, с вечно жужжащим потоком покупателей. Теперь – двери открыты, но дама у входа скучающе облокотилась на тележку. Внутри – пара человек, да и те просто ходят, будто не знают, что им покупать. Денег нет – аппетита тоже.

Кирилл подошёл к старику-охраннику:

– А заказы по доставке? Может, заявки?

– Какие заявки, сынок, – махнул тот рукой. – Люди хлебные крошки считают, а не курьеров вызывают.

И снова – пыль, воздух, тяжелое молчание витрин, которые пустеют быстрее, чем полки.

К полудню Кирилл сделал то, что раньше считал «ниже достоинства»: начал заходить в маленькие магазины пешком, без заявки, и спрашивать, не нужно ли кому что подвезти.

Ему говорили: «Нет, спасибо». «Мы сами». «У нас вообще все заказы отменили». «Сынок, если бы ты знал, как мне самой страшно».

К четырём часам дня у него пересохло в горле – то ли от того, что не ел, то ли от того, что городу действительно стало нечем дышать.

Он сел на скамейку у бывшего торгового центра. Когда-то здесь была жизнь: музыка, реклама, толпы подростков, запах попкорна, визг детей возле батутов. Сейчас – закрытые роллетами магазины, баннеры «аренда», тишина такая, что слышно, как трещит пластик от солнца.

Кирилл снова открыл приложение. Ноль. Округлый, ухмыляющийся ноль.

Он ударил по экрану пальцем – глупо, бессмысленно – но этого хватило, чтобы почувствовать, как в глазах щиплет. Он быстро стёр влагу ладонью.

«Я же… я же нормально жил. Ведь ещё вчера…»

Но сегодня – уже другая страна. Другая реальность. И он в ней оказался безоружным.

Из торгового центра вышла девушка с коробкой. Эту коробку она поставила рядом с мусорным баком и ушла – быстрым шагом, почти бегом. Кирилл увидел на коробке слово «Уволить». Маркером, торопливо, будто на ходу.

Он смотрел на это слово так, будто оно написано для него.

Скутер начал казаться дорогой игрушкой. Телефон – бесполезным экраном. Даже солнце стало будто чужим. Кирилл впервые почувствовал, что всё его прежнее представление о стабильности – это мыльный пузырь, который лопнул за один день.

Он поднялся, заставил себя пройти ещё квартал, заглянул в пару кафе. Но там – те же глаза, тот же надломленный голос: «Извини, парень, не до доставок…»

Ближе к вечеру его накрыло отчаяние – такое тяжёлое, что он сел на бордюр и просто долго сидел, глядя на свой скутер. И на город, который умирал без крика, тихо, как человек, который слишком устал бороться.

Ему вдруг стало страшно идти домой. Страшно показываться родителям ни с чем.

Страшно смотреть им в глаза. Он достал телефон. Закрыл приложение. Открыл снова – будто надеясь на чудо.

Но чудо сегодня тоже уволили.

10

Вечер накрыл город раньше, чем обычно. Солнце будто устало освещать эту тоску и спряталось за дома, оставив улицы в полумраке, где у каждого рабочего – бумага об увольнении, у всех членов его семьи – бессонная ночь впереди.

Кирилл до последнего пытался найти хоть какие-то заказы, но после восьми стало ясно: ничего не будет. Ни одной заявки, ни одного клиента, ни одного чуда.

Он мог бы поехать домой, сесть с родителями за стол, вместе обдумать, что делать… но мысль о том, что он войдёт в квартиру с пустыми руками, становилась невыносимой.

И он сделал то, что умел лучше всего: поехал к Никите.

Бар «Пятый этаж» располагался в подвале старого бизнес-центра – ирония, которую Никита любил подчёркивать:

– Пятый этаж под землёй. Это как наше будущее: чем дольше живёшь – тем ниже оказываешься.

Когда Кирилл вошёл, бар был полупустым. Музыка играла лениво, бармен зевал. На стене вращалась неоновая вывеска – единственное, что ещё казалось живым.

Никита уже сидел у стойки, раскачивая бокал.

– Ну что, мэр доставки, – сказал он, увидев друга. – Как твои дела в царстве банкротства?

– Никит, мне сегодня даже сто рублей не дали заработать, – сипло ответил Кирилл, садясь рядом. – Ни одного заказа. Ноль.

Никита хмыкнул:

– Да у всех ноль, брат. Город – всё. Завод был сердцем, а ему ножом по венам. Теперь будем свидетелями массового кризиса на уровне вот этого бара. – Он показал на стойку, где стояли две миски с бесплатными сухариками. – Экономия. Уже поставили по одной на весь зал. Скоро будут выдавать по три сухарика в руки.

Кирилл устало рассмеялся:

– Ты как всегда.

– Я как всегда – реалист, – Никита поднял бокал. – А ты чего такой… серый? Тебя будто из микроволновки вытащили.

Кирилл обхватил стакан ладонями.

– Родители… без работы. Баланс по кредитам – кошмар. Я должен был… помочь. Хоть что-то заработать. А я сегодня просто ездил… и ездил… и ничего.

– Ну и что? – Никита пожал плечами. – День такой. Завтра – другой. Нельзя же всерьёз рассчитывать на стабильность, ты же знаешь. Город – живой организм, иногда его колбасит.

– Никит, двадцать тысяч человек сегодня получили уведомления об увольнении. ДВАДЦАТЬ. Ты понимаешь, что это?

– Понимаю. Очереди в центре занятости будут, как на «айфон» в первый день продаж.

Он говорил легко, почти играючи – но в глазах была тревога, тонкая, как трещинка в стекле.

– Мне надо найти подработку, – сказал Кирилл. – Любую. Хоть что-то.

– Ты? – Никита прыснул. – Ты что, готов ПАХАТЬ?

– А что делать?

– Я могу кинуть объявление в чат, – Никита достал телефон. – Вдруг кому нужен курьер, водитель, носильщик, телохранитель, личный философ, приглашённый тусовщик? На твой выбор.

Кирилл усмехнулся, но лицо было всё таким же напряжённым.

– Ты смеёшься, а я серьёзно. Если так будет ещё неделю – нам всем крышка.

Никита откинулся на стул и посмотрел на друга внимательнее.

– Кирюх… ты слишком быстро вырос за один день. Тебя вчера ещё заботило только: «хватит ли денег на клуб». А сегодня – «как помочь семье».

– А что мне делать? – голос Кирилла дрогнул. – У родителей глаза как у… людей, которые больше не знают, что дальше. И я… я ничего не могу.

Никита вдруг перестал улыбаться.

– Можешь. Ты можешь быть живым. И можешь искать выход. А не проваливаться в эту яму раньше времени. Город рухнул – да. Но он не исчез. И ты не исчез. Я – тем более.

Он взял его за плечо, сжал.

– Ты не один, Кирюх. И мы что-нибудь найдём. Честно.

Кирилл замолчал. Это «честно» было важно. Впервые за день – что-то внутри него чуть отпустило.

Никита предложил ещё по одной. Кирилл согласился – не потому, что хотел, а потому что хотелось забыть хоть на полчаса.

Ночь тянулась вязко. Никита рассказывал истории – глупые, смешные, какие-то студенческие байки о том, как они однажды залезли на крышу пятиэтажки с литром колы и мечтали о великом будущем. Кирилл смеялся, но будто не до конца – как человек, который одновременно и слушает, и тонет.

К двум ночи они вышли на улицу. Небо было пустым, ни звезды. Кирилл долго не хотел прощаться – это означало ехать домой, в ту квартиру, где воздух стал тяжёлым.

Но деваться было некуда. Он сел на скутер и покатил домой. Ветер бил в лицо, но не освежал – только напоминал, что он жив.

Как и его дом. Дома горел свет. Это уже было тревожно.

Кирилл осторожно открыл дверь – и сразу услышал шаги матери. Она вышла в коридор в халате с усталым, но злым лицом.

– Где ты был? – спросила она тихо. Слишком тихо.

– Мам, я…

– Ты опять по клубам? – её голос дрогнул. – Опять?

– Мам, я был у Никиты. Мы… обсуждали работу, я пытался…

– ОБСУЖДАЛИ? – она вспыхнула, наконец подняв голос. – Когда в доме нет денег, когда мы не знаем, чем платить кредит, ты «обсуждаешь»?!

– Мам, я ищу подработку! Правда!

– В БАРЕ? – крикнула она так, что из другой комнаты показался отец.

Усталый. Убитый новостями. И теперь ещё – этим.

– Мам, я не отдыхал, я думал! Я пытался!

– Ты пытался? – она шагнула ближе. – Кирилл, ты взрослый человек. Нам нужна твоя помощь. Сейчас. Сегодня. А не завтра. А ты приходишь под утро, пахнешь алкоголем и говоришь, что «думал»!

Он хотел ответить. Сказать что-то правильное. Объяснить. Но внутри будто всё оборвалось.

Слова, которыми он оперировал вчера, сегодня стали бесполезными. И он только выдохнул:

– Я старался…

– Мало, Кирилл. Очень мало, – сказала мать. – Мы на краю. А ты… как будто вообще не с нами.

Эта фраза ударила сильнее, чем любая правда про деньги. Она ушла на кухню, не закрывая дверь. Отец посмотрел на сына долгим взглядом – без осуждения, но с усталостью, которая была хуже.

– Ложись спать, – сказал он. – Завтра… разберёмся.

Кирилл прошёл в комнату, сел на кровать и впервые за долгое время почувствовал себя по-настоящему маленьким. Как будто мир снова стал слишком большим. И слишком холодным.

11

1

Городской Совет собрали в спешке – даже кресла не успели протереть: пыль лежала на подлокотниках ровным бархатным слоем, будто место давно пустовало. За длинным столом сидели люди, которые десять лет умели только голосовать «за» и хлопать друг друга по плечу после заседаний. Теперь же все были насторожены, как школьники, оставшиеся без учителя.

Председатель Совета Алексей Генрихович Шатунов вошёл последним. На нём был тот самый тёмно-синий костюм, который он надевал для интервью и торжественных открытий чего угодно – от детсадовской площадки до мусорного контейнера нового поколения. Он сел, медленно оправил рукава и оглядел всех, как будто пересчитывал.

– Коллеги… – начал он мягко, но в голосе слышалось напряжение пружины. – Ситуация, мягко говоря, необычная. С сегодняшнего утра мэр не выходит на связь. Ни его помощник, ни водитель не знают, где он. Телефон отключён. Администрация пуста.

По залу пробежал тяжёлый ропот – будто кто-то открыл окно, и холод вошёл внутрь.

– Мы должны назначить временно исполняющего обязанности, – сказал самый старший член Совета. – Город не может оставаться без руководства. Алексей Генрихович, давайте… это… вы…

Шатунов поднял ладонь. Пальцы у него были длинные и строгие, будто обведённые линейкой.

– Нет, – сказал он быстро, почти резко. – У меня и так «всё на мне». Бумаги, отчёты, связи, жалобы… Я не вытяну ещё и это.

Но глаза его говорили другое. Они блуждали по лицам коллег, оценивая. Он играл скромность так тщательно, будто репетировал перед зеркалом.

– Тогда кого? – спросила одна из депутатов. – Выдвиженцев нет. Никто не готов.

Тут Шатунов чуть наклонился вперёд, сцепил пальцы – как дирижёр перед вступлением струнных:

– Может… стоит попробовать иначе?

– «Иначе» – это как?

– Ну… – он сделал короткую паузу, чтобы притянуть к себе внимание. – У нас ведь кризис. Необычная ситуация. А значит, и решения должны быть необычными.

Он чуть улыбнулся уголком губ – эта улыбка всегда настораживала. Такой улыбкой чиновник смотрит на документ, который уже решил подписать, но притворяется, что ещё читает.

– Иногда городу нужен взгляд со стороны. Человек, который не оброс интересами. Свежий. Из народа, – произнёс он тихо, будто говорил о чем-то слишком важном, чтобы повышать голос. – Тот, кто способен на… неожиданные решения.

– Из народа?! – кто-то фыркнул. – Вы предлагаете поставить «первого встречного» руководить городом?

– Нет, – сказал Шатунов. – Я предлагаю выбрать человека, который… идёт по улице и не знает, что вечером его могут позвать сюда.