Внутри, в большом зале заседаний, стояла очередь. Не то чтобы длинная – двадцать, может, двадцать пять человек. Но главное – кто.

Учитель истории.

Директор магазина автозапчастей.

Пенсионер, кандидат «везде и всегда».

Мужик с пирсингом в брови, который говорил, что у него «есть идеи насчёт молодежной политики».

У дверей кабинета сидел Шатунов, на этот раз без костюма – просто рубашка, закатанные рукава, но взгляд всё такой же прожигающий.

Первым зашёл учитель истории. Разговаривали минуту. Вышел – белый как мел.

Следующий – директор. Через тридцать секунд – выскочил, бормоча:

– Ну и вопросы…

Третьего Шатунов просто выставил без слов.

И только кадровик, Зиновий Семёнович, сидел рядом, записывал что-то и хмыкал.

– Слишком умный.

– Слишком нервный.

– Слишком много говорит.

– Слишком мало говорит.

Отказывали всем – будто выбирали не человека, а идеальную пустоту.

3

Кирилл зашёл последним, будто нарочно ждал, пока все выйдут – чтобы никто не видел, как он проигрывает.

В комнате было тихо. Шатунов сидел, пальцами постукивая по столу. Зиновий Семёнович смотрел так, будто ждал шутки.

– Имя? – спросил Шатунов.

– Кирилл… Трофимов.

– Возраст?

– Двадцать два.

– Образование?

– Среднее… ну, почти.

– Опыт?

– Курьер.

Пауза была настолько длинной, что Кирилл успел пожалеть, что не сбежал. Шатунов наклонился:

– Почему вы решили прийти?

Кирилл открыл рот – и понял, что не знает ответа. Не подготовился. Да что там – не думал даже.

– Я… не знаю, – честно сказал он. – Просто… ну… там было написано: любой может. Ну я… и пришёл.

Кадровик прыснул. Шатунов не дрогнул.

– Как бы вы решили проблему дефицита бюджета?

– Чего?

– Бюджета.

– Ну… не знаю. У меня нет бюджета. Я вообще… ну…

– Как бы вы взаимодействовали с Советом?

– Наверное… говорил бы?

– Какие у вас стратегические идеи по развитию города?

– Да какие у меня идеи? Я курьер.

Снова пауза. Кирилл опустил глаза и уже встал на выход. И тут Шатунов сказал:

– Мне нравится.

Кирилл замер.

– Что… нравится?

– Честность. Отсутствие подготовки. Способность признавать незнание. —Перевёл взгляд на кадровика: – Записывайте.

– Что записывать? – охнул Зиновий Семёнович.

– Кандидат подходит.

– Вы… серьёзно? – хрипло спросил Кирилл.

Шатунов улыбнулся едва-едва – так, что уголок рта едва шевельнулся, как у человека, у которого появилась маленькая, злодейская тайна.

– Абсолютно.

4

Когда Кирилл вышел из Совета, журналисты посмотрели на него так, будто в этом небритом мальчишке с мешками под глазами был хоть какой-то намёк на власть.

Он ждал смеха. Ожидал криков. Ждал, что позовут обратно, скажут: «Извини, ты ошибся дверью».

Но нет.

Первый комментарий под вечерней новостью был: «А кто этот Кирилл вообще такой?»

Второй: «Ну всё, приплыли»

Третий: «Хороший пацан вроде. Курьер – не хуже других»

Город загудел. А Кирилл стоял на крыльце и чувствовал, как под ногами шатается земля, а над головой – открывается что-то огромное, будто небо решило на секунду посмотреть на него в ответ.

14

1

Кирилл пришёл в Горсовет рано, слишком рано – на час раньше, чем надо. Он боялся, что опоздает, боялся, что не поймёт, куда идти, боялся, что Шатунов передумает.

В коридорах было пусто, только уборщица протирала линолеум и смотрела на него так, будто он вчера украл у неё ведро.

– Ты кто? – спросила она, не останавливаясь.

– Я… новый… ну… глава группы.

– А-а-а… – сказала она так, будто услышала что-то вроде «я – шаман из племени банановых духов». И пошла дальше.

К девяти коридор наполнился шагами, запахом растворимого кофе и шепотками.

Кирилл чувствовал, как каждый взгляд цепляется за него, будто он пришёл сюда в пижаме.

Его подвели к кадровику – Зиновию Семёновичу. Тот сидел за столом, как нотариус, который видел слишком много дураков, чтобы удивляться ещё одному.

– Ну что, мэр без мандата, – сказал он, не поднимая глаз. – Поздравляю. Вы первый человек в истории города, кто, не имея ни опыта, ни высшего образования, ни костюма, получил доступ к казённым туалетам.

– Это… хорошо?

– Для кого как, – хмыкнул кадровик и выкатил толстую папку.

– Это – ваши обязанности. Это – запрещённые действия. Это – список отделов, в которые вам лучше не ходить. А это – список людей, к которым вам пока лучше не обращаться.

– А… чем мне тогда заниматься?

– Лицом, – буркнул кадровик. – Светить. Говорить. Показываться.

Он передал конверт.

– Это ваша банковская карта. Зарплатная. Не потеряйте, а то потом будете бегать по всем банкам как заяц по трассе.

Кирилл спрятал карту, будто она могла укусить. Зиновий Семёнович достал бумагу с текстом.

– Сегодня в парке – выступление. Вы прочитаете вот это. Не волнуйтесь, это обычная фигня: «Мы вместе, город сильный, нам нужна сплочённость». Если собьётесь – никто не умрёт, хотя некоторые из пресс-службы могут сделать вид.

Кирилл вздохнул. Он бы предпочёл снова развозить пиццу.

2

Парк был заполнен удивительной смесью из скучающих горожан, журналистов и людей, которые пришли просто потому, что дома делать нечего.

Кирилла вывели на импровизированную сцену. Микрофон перед ним наклонился вниз так, будто тоже сомневался в происходящем.

Шатунов стоял сбоку, неподвижный, будто статуя. Только глаза внимательно следили за происходящим.

Кирилл взял бумагу в обе руки сразу. Ладони вспотели так, что буквы расплывались.

– Уважаемые… жители… – начал он.

Голос дрогнул. В толпе кто-то хмыкнул.

– Наш город… находится… в важном… – он потерял строчку. – В важном… моменте истории.

Ещё один смешок.

– Мы должны быть… едины. Мы должны… поддерживать… друг друга… и… и…

Он снова потерял место. Руки тряслись. Бумага ходила ходуном.

– И… короче… всё будет хорошо.

Толпа на секунду зависла – и кто-то захохотал. Потом второй. Потом третий. Через минуту смеялись уже все.

– Господи, хоть бы подготовили парня, – шепнул кто-то.

– Это глава? Это? ЭТО?

– Завод закрывается, а нам цирк показывают!

Кирилл дочитал до конца, но никто уже не слушал. Сцена стала для него клеткой, а толпа – стаей, мягкой, но бесконечной.

Когда он спустился вниз, Шатунов только сказал:

– Неплохо.

– Неплохо?! Я… это же…

– Публика любит искренность, – Невозмутимо добавил он. – Вы молодец.

Но Кирилл видел – Шатунов был доволен. Слишком доволен.

К вечеру весь город забыл о закрытии завода. В пабликах появились мемы: «Кирилл – наш спаситель», «Господин «короче-всё-будет-хорошо»», «Новый мэр?». Видео с его выступления набрало десять тысяч просмотров за час.

Заголовки газет были как удары по вискам:

«Кирилл Трофимов: новый лидер или новая ошибка?»

«Город в кризисе, а власть шутит»

«Простите, но это несерьёзно»

А под видео стоял комментарий:

«А мне нравится пацан. Хоть честный».

Но Кириллу от этого не стало легче. Он просто сидел на своей кровати, смотрел в стену и думал: Что я вообще натворил?

15

Шатунов вернулся в свой кабинет уже поздним вечером – пока город шумел упоминаниями о Кирилле, паблики кипели, старушки у подъездов обсуждали новый позор администрации, будто он сам лично вывел юношу на сцену и заставил читать бумажку вверх ногами. Но Алексей Генрихович улыбался. Улыбка была тонкой, почти ленивой – той, что появляется у человека, уверенного: всё идёт по плану.

Он закрыл дверь, опустился в кожаное кресло, разложил перед собой несколько папок – одни совершенно пустые, другие, наоборот, безнадёжно переполненные. Стеклянная лампа на столе отблескивала на его зрачках. Зазвонил телефон.

Шатунов даже не посмотрел на экран – сразу ответил:

– Владимир Михайлович, добрый вечер.

По другую сторону раздался тяжёлый, слегка прокуренный смех.

– Алексей Генрихович… ну что, поздравляю с новым лицом города. Такой… свежий мальчик. Прямо лучик света в тёмном царстве, – сказал директор завода Владимир Сигарев, чуть насмешливо растягивая слова.

Шатунов приподнял бровь.

– Свет – вещь удобная, Владимир Михайлович. Его можно включить. Можно выключить. А можно заслонить ширмой.

– Ха! Ну, ширма у тебя получилась что надо. Город весь орёт – «кто этот пацан?», «зачем он нам?», «куда смотрит совет?». А ты сидишь спокойно, будто так и задумано.

– Так и задумано, – мягко произнёс Шатунов, положив ногу на ногу. – Пока они смотрят на Кирилла, никто не смотрит на нас.

Сигарев фыркнул.

– Ты про завод? Слушай, у меня сегодня опять бухгалтерия выла. Зарплаты, соцвыплаты, компенсации… Чего только нет по списку. Миллиарды – живые, настоящие – висят в воздухе, как пар в бане. И всё спрашивают: «Когда? Где деньги? Куда ушло?» Устали уже.

Шатунов постукивал пальцами по подлокотнику, будто отбивал такт.

– Деньги никуда не ушли. Они просто… перемещаются. Потоки нужно направлять аккуратно. Ты же понимаешь.

– Прекрасно понимаю, – ухмыльнулся Сигарев. – Слушай, если что – высылайте на карту. Мне так даже удобнее.

Шатунов тихо рассмеялся.

– Хорошо. Только смотри, чтобы эта карта не засветилась. А то знаешь, как бывает – один не туда отправил, другой не туда вывел, а потом сидят, гадают, где пропажа.

– Ха! Пропажа. – протянул Сигарев, и смех его стал глуше. – Кстати о пропаже. Слышал, твой мэр так и не объявился?

Шатунов хмыкнул.

– Новости читаю, как все. Город волнуется. Совет волнуется. Заместители рвут волосы. Идиоты начинают намекать, что пора искать тело.

– Тело, – повторил Сигарев, будто пробуя слово на вкус. – Знаешь, Алексей Генрихович… Аркаша дышит свежим воздухом. Или уже не дышит… не знаю, – сказал он небрежно, словно обсуждал погоду.

В тишине кабинета эта фраза звякнула как ложка о пустой стакан. Шатунов замер на секунду – едва заметно, едва уловимо – но внутренний холод пробежал по его позвоночнику.

– Владимир Михайлович… – начал он медленно. – Это намёк?

– Да брось ты. Намекают те, кто боится. А мы с тобой не боимся, да?

Голос директора стал мягким, почти ласковым – что, однако, только усиливало тревогу.

– Мы работаем, – коротко сказал Шатунов. – И не задаём лишних вопросов.

– Вот! – довольно выдохнул Сигарев. – Молодец. Работай. Бумаги двигай, подписи ставь, «ширму» свою показывай людям. А завод… завод я сам прикончу красиво. Без шума.

Он снова рассмеялся. Смех был неприятным, каким-то хищным.

– Ладно, Алексей Генрихович. До связи.

– До связи, – тихо ответил Шатунов и положил трубку.

Некоторое время он сидел неподвижно, словно пытаясь услышать в комнате эхо последней фразы. Снаружи, через окно, доносились городские шумы – но они казались отдалёнными, будто приходили из другого мира.

«Аркаша дышит свежим воздухом. Или уже не дышит».

Эти слова толкались где-то на дне сознания, как рыбы в тесном аквариуме.

Шатунов встал, подошёл к окну. Внизу по улице шли люди – кто-то спешил, кто-то тянул в руках пластиковые пакеты, кто-то ругался, кто-то смеялся. Ничего в их жизнях не намекало на то, что наверху, в одном из самых важных зданий города, только что прозвучала тихая угроза.

Но он понимал: игра началась. И первая карта, которую он выставил – Кирилл – была лишь случайным мальчиком, за спиной которого скрывалась структура куда более тёмная, чем он сам готов был признать.

Шатунов провёл ладонью по стеклу и снова улыбнулся – привычно, аккуратно.