В Лондоне просчитались. Вместо надежды задобрить «крокодила» чужой провизией запустился маховик усиливающейся петли, когда слабость одной страны разжигала амбиции другой. После капитуляции Франции в июне 1940 года настал момент, когда совсем недавнее преимущество англо-французского союза превратилось теперь в серьезную проблему. Французский флот отныне не мог защитить Средиземное море, и Британия была вынуждена перераспределять собственные военно-морские силы. Только в отличие от планирования в спокойных условиях предвоенных лет решение приходилось спешно принимать в критических обстоятельствах, когда возникли острые потребности в ВМФ по другим направлениям – обеспечение снабжения Туманного Альбиона, защита его от ожидаемого вторжения, а также возможное противостояние с Японией.

Не обошла контринтуитивность стороной и другую сторону конфликта. Размышляя после войны над стремительной победой немцев на Западном фронте в мае 1940 года, Черчилль считал, что они допустили ошибку, когда окончательно сломили французское сопротивление и вывели Францию из войны. Хотя это и соответствовало всем стратегическим канонам, учившим не мешкать в добивании врага, по его мнению, немцам следовало оставить на непродолжительное время агонизирующую Францию и, взяв трех– или четырехнедельную паузу после эвакуации британских и французских войск из Дюнкерка, начать подготовку к вторжению на Остров. Это вынудило бы британцев метаться между обороной и помощью дышавшему на ладан союзнику, понимая, что без военной помощи ни о какой активизации усилий со стороны Франции не может быть и речи. Таким образом, Британия разделила бы ценные и ограниченные ресурсы, ослабив себя перед вторжением. Но разве мог Гитлер, пропустивший Францию через схожее с 1918 годом унижение в Компьенском лесу и находившийся на вершине своей биографии, осознать, что его ждет впереди. Для этого, как выразился британский политик, фюрер должен был обладать «сверхчеловеческой мудростью».

Сам Черчилль также допускал просчеты, порождая решением одной проблемы другие неурядицы. Например, столкнувшись с описанной выше головоломкой распределения ВМФ после капитуляции Франции, он сделал ставку на войну с Германией и Италией, оставив дальневосточный театр на голодном пайке. На тот момент это было правильное решение. Но что последовало за ним? По мнению известного военно-морского историка Стивена Роскилла (1903–1982), подобная расстановка приоритетов способствовала геополитической потере дальневосточного региона не только для Великобритании, но и для всех европейских держав в целом. А произошедшая, в том числе из-за отсутствия снабжения, в феврале 1942 года сдача японцам военно-морской базы Сингапур ознаменовала, по мнению профессора Кристофера Белла, начало заката Британской империи^{33}.

Приведенный экскурс в историю 1930– 1940-х годов наглядно показывает, как искажаются кажущиеся правильными доводы при соприкосновении со сложной реальностью, приводя в итоге к непредвиденным последствиям. Рассмотрим, какие факторы способствуют непониманию процессов, происходящих в системах, и совершению ошибок.

Разнесение в пространстве и времени исходного воздействия и конечного результата либо приводит к определению неправильной причины, либо вообще делает невозможным установление причинно-следственной связи между двумя событиями.

Во-первых, практически невозможно одновременно учесть весь комплекс взаимосвязей, взаимодействий и взаимозависимостей различных обстоятельств, а также их изменений во времени. Неспособность человеческого разума просчитать все сценарии и охватить все нюансы приводит к необходимости упрощения, чрезмерное рвение в котором с исключением важных аспектов видоизменяет проблему и подталкивает к неправильному решению. Поэтому, выбирая между сложностью окружающего мира и простотой его представления для последующего понимания, следует искать золотую середину, что само по себе является нетривиальной задачей и требует серьезной подготовки.

Во-вторых, из-за изменений исходных условий первоначальные переменные, которые привели к определенному результату, могут быть со временем заменены на другие составляющие, и, соответственно, устранение этих первоначальных переменных уже не сможет повлиять на изменение следствия.

В-третьих, исходное действие и вызываемая им реакция разделены в пространстве и времени. В физике подобное явление для временной плоскости известно как гистерезис, от греческого слова ύστέρησις – «отставание», «запаздывание». Разделение исходного воздействия и конечного результата либо приводит к определению неправильной причины, либо вообще делает невозможным установление причинно-следственной связи между двумя событиями. Без учета гистерезиса можно ошибиться в оценке успешности принимаемого решения, признав выбор эффективным или, наоборот, ущербным, после чего следует либо дальнейшая эксплуатация порочной практики и раскачивание системы, либо упущение благоприятной возможности, соответственно. Вместо согласия с внешне правдоподобными объяснениями ученые рекомендуют разбираться в структуре системы, учитывать влияние различных факторов, а также не принимать первого и очевидного результата, отдавая предпочтение выжиданию и подготовке к задержке^{34}.

Помимо разнесения во времени эффект запаздывания также сложно учесть из-за внешне незначительных происшествий, которые, хотя и имеют критическое значение, в момент свершения могут пройти незамеченными. Одним из примеров событий, которые спустя продолжительное время приводят к кардинальным изменениям, Черчилль считал поражение немцев в битве на Марне в сентябре 1914 года. И не только Черчилль. Прошло всего сорок дней с момента начала войны, а начальник Генерального штаба Хельмут фон Мольтке (1848–1916) заявил кайзеру, что это было не просто поражение – уступив французам на Марне, Германия проиграла войну. Впереди еще было четыре кровопролитных года нещадной бойни, но немецкие войска больше уже никогда не окажутся настолько близко к заветной цели. Мольтке окажется прав, у Второго рейха еще будут локальные удачи, но в целом характер войны для империи Гогенцоллернов изменился, и победа была упущена. Показательно, что аналогичные выводы о наступившем поражении задолго до его реального воплощения в жизнь немецкие стратеги сделают после другой военной неудачи – поражения в битве под Москвой в декабре 1941 года.

Биография Черчилля также является наглядным примером разнесения причин и следствий. Оглядываясь в сентябре 1942 года на двадцать восемь месяцев своего премьерства, он характеризовал это время как период тяжелых неудач, «не имевших себе равных в нашей истории»: фиаско с высадкой в Дакаре, потеря всех территорий, отвоеванных у итальянцев в Ливии, крах в Греции, эвакуация с Крита, череда поражений от японцев, потеря Гонконга и Бирмы, разгром командования АБДА^[6], катастрофа в Сингапуре, капитуляция Тобрука, провал в Дьепе. Если бы Черчилль оставил свой пост в этот момент, его репутация была бы изрядно подмочена, а достижения признаны ничтожными. Его же преемник, даже не принимая новых решений и не меняя запущенных процессов, наоборот, получил бы все лавры. Речь шла о переломном моменте – сражении при Эль-Аламейне, когда засеянное поле вот-вот должно было дать всходы: «…весь ход войны должен был измениться». «Хотя предстояла длительная и тяжелая борьба, требовавшая от всех нас самых напряженных усилий, мы достигли вершины перевала, и наш путь к победе теперь был верным и сопровождался почти все время отрадными событиями», – утверждал политик. Именно к этому периоду относятся его знаменитые слова: «До Эль-Аламейна мы не знали побед, после Эль-Аламейна мы не знали поражений»^{35}.

Гистерезис оказывает влияние не только на поведение системы в целом, но и на персональный выбор каждого отдельного человека. Когда речь заходит о получении удовольствий, люди склонны проявлять близорукость, отдавая предпочтение сегодняшней выгоде вместо завтрашнего прироста, даже если последний сулит значительные преимущества. Еще менее привлекательным становится выбор, когда результат будет получен в отдаленной перспективе, а издержки нужно понести уже сейчас. Обычно популярен обратный – чреватый опасностью – сценарий, когда за сегодняшнее удовольствие расплачиваешься в будущем. Ученые считают, что в принятии подобных решений в каждом из нас одновременно борются две сущности – муравья, готового строить планы и инвестировать в будущее, и стрекозы, живущей сегодняшним днем и нацеленной на удовлетворение сиюминутных потребностей с отсроченной оплатой в дальнейшем.

Что касается Черчилля, то он довольно рано понял эту особенность, проявляя усердие в каждом дне, часе и моменте своей жизни, закладывая сегодня фундамент завтрашних побед. «Мы платим за каждое удовольствие и каждый триумф, достигнутый в этом мире, за все радости в жизни люди платят авансом, – объяснял он свой секрет успеха. – Вам хочется преуспеть? Вы должны работать, в то время как другие развлекаются. Вы стремитесь заслужить репутацию мужественного человека? Вы должны рисковать своей жизнью. Вам хочется быть сильным морально или физически? Вы должны сопротивляться соблазнам. Все это и есть расплата авансом»^{36}.

Динамичность

Ниже мы еще остановимся на особенностях и сложностях установления причинно-следственных связей и рассмотрим их в отдельной главе. Сейчас же отметим, что общим звеном перечисленных факторов, влияющих на контринтуитивность, является время, которое определяет еще одно свойство систем – динамичность. Система является не статичным объектом, она меняется во времени, и ей присуща динамическая сложность с постоянной трансформацией и пересмотром фактов, явлений, тенденций, отношений и зависимостей. «Нет никакого неизменного бытия, и ни мы, ни окружающие нас предметы не обладают им, – писал М. Монтень. – Мы сами, и наши суждения, и все смертные предметы непрерывно текут и движутся. Поэтому нельзя установить ничего достоверного, поскольку и оценивающий, и то, что оценивается, находятся в непрерывном изменении и движении»^{37}.

Волатильность приводит к следующим закономерностям, которые необходимо учитывать в процессе принятия решений.

Во-первых, изменение внешних условий оказывает влияние на взаимодействие людей – их интенсивность и знак. Отмечая эту особенность, Черчилль указывал, что «сомнительные или индифферентные знакомства в одном году превращаются в дружеские отношения в следующем», что «союзы, невозможные в январе, становятся неизбежны в июне», что «политические противники заключают перемирия, предавая старых друзей и заводя новых», что «союзы распадаются вместе с исчезновением опасностей, которые вынудили их заключение», что «энтузиазм и успех сменяют недовольство и протест». В этом отношении очень показательна динамика отношений Черчилля и главы правительства Австралии Джона Кэртина (1885–1945), ожесточенные споры с которым в 1941–1942 годах за право использования австралийских войск на приоритетных, по мнению британского премьера, направлениях сменились на взаимовыгодные отношения в 1943 году. Успех США на дальневосточном театре военных действий заставил Черчилля пересмотреть отношение к Австралии и увидеть в ней форпост Британской империи в теряющем влияние Pax Britannica регионе. Для Кэртина британский премьер также оказался более близким и удобным для сотрудничества политиком, чем представители США.

Во-вторых, разные составляющие принимаемого решения могут реализовываться с разной скоростью и в разное время. Поэтому необходимо обеспечить координацию и синхронизацию всех действий, совершаемых в различные периоды. «Мы только начали этому учиться, – признает Питер Друкер (1909–2005). – Мы можем принимать решения только в настоящем, но мы не можем принимать решения только для настоящего».