– Нет, я тоже сейчас встану. Я сварю тебе кашу. Только, пожалуйста, сделай что-нибудь с этим проклятым фонарем.

Это правда, фонарь раздражал многих жильцов дома. Всех, кроме Андрея. Он умел и просыпаться, и засыпать за секунды. И его жена, его верный оруженосец, не принадлежала к избалованным барышням, была приучена к спартанскому образу жизни еще с детдома. Могла питаться чем попало, могла без отдыха работать сутками. Но! Если ложилась спать, то засыпала лишь в абсолютной темноте, без единого лучика света, хотя и звали ее от рождения Светой. «Света не любит спать со светом!» Любые вариации на эту тему она терпеть не могла, злилась от дурацких каламбуров. И уличный фонарь, будто зная Светкину слабость, делал все, чтобы испортить ее настроение и сон. Он испускал большую часть своей энергии строго в окно их спальни, и никакие шторы не спасали от его бесцеремонности.

– Хорошо, я подумаю, что можно сделать.

– И что ты мне сделаешь? Что? Что ты, халдей тупорылый, извозчик потный, можешь мне сделать? А? Что ты молчишь? Знаешь, почему ты молчишь? Потому что ты очкуешь!

Мужик нарывался на пулю. Он уже минут пять как потерял страх и теперь нес какую-то пургу, не задумываясь о смыслах и последствиях. Не то чтобы он был очень пьян, хотя… Разве этих «новых русских» поймешь, сколько они в себя закачивают дешевого пойла за вечер. Вот глаза – да, стеклянные. И очень злые. Хамство можно было бы простить, слова, даже самые обидные, к делу не подошьешь. Но вот кончик ножика уперся в щеку слишком сильно, кровило не на шутку. И это обстоятельство в корне меняло плюс на минус. «Макаров» уже был на взводе, но мужик – не тот, на кого объявлена охота.

– Ну что ж такое-то.

Вырвались эти слова у Левы Милицина не от бессилия или страха – от огорчения.

Он ждал этого момента целую неделю. Всего-то и надо было – стать живцом. Жертвой. Одним из тех, кого очень хочется зарезать глубокой ночью, предварительно лишив дневной выручки. Но получалось, что задания он не выполнил, хоть и изображал из себя таксиста по всем законам Станиславского. Одет был с иголочки. Кожаная фирменная курточка на меху, джинсы по моде, ботиночки с острыми носами. Легкий парфюм. Не хамил, работал с огоньком и анекдотами. Сдачу отдавал как положено, когда замечал, что ее ждут, и оставлял без угрызений совести, когда видел, что попал на широту нетрезвой души. «Лопатник», набитый купюрами, не прятал, демонстрировал направо и налево.

Зачем этот карнавал с переодеванием? Так ведь троих таксистов за полгода в областном центре лишили и кошелька, и жизни. Кто-то должен был остановить беспредельщиков. Вот и выбрали Леву и еще нескольких крепких парней прощупать обстановку, что называется, изнутри, из салона «Волги». Все они «трудоустроились» в таксопарк и жили как совы. Днем отсыпались, с приходом темноты выходили на ловлю. Таксовали. Хотя, по правде сказать, играя с огнем, играли лишь на своих нервах, не расслабляясь ни на минуту. Такой вот аттракцион нервного напряжения по двенадцать часов в сутки. Каждый, ну, может, за исключением женщин с детьми, мог представлять крайнюю опасность. Но женщин с детьми они не сажали. Чтобы не тратить время понапрасну. Надо было работать.

И в этот раз за последние десять минут о чем только Лева не передумал! То он был уверен, что пассажир попался обычный, следующий от кабака до дверей подъезда. То что-то начинало его беспокоить, и он держал правую руку поближе к кобуре. А минут пять назад ему вообще показалось, что ловушка сработала и он возьмет душегуба за жабры. Но сейчас он был уверен на сто процентов, что это промах. Его не хотели грабить, его не хотели убивать, потому как если бы хотели, то уже и ограбили бы, и убили. Просто мужик принципиально не хочет платить за поездку, и, чтобы до конца быть верным своим принципам, он и держит его рукой за горло. И как-то надо учесть на будущее, что это совсем не «гуд», когда обычная пьяная рожа на переднем сиденье может так быстро выхватить из кармана нож…

То, что будущее непременно наступит, Лева не сомневался. И, чтобы не оттягивать его приближение, он одним ударом выбил у пассажира и ножик, и передние зубы. А, когда тот схватился обеими руками за лицо и завыл от боли, выволок из машины.

Брошенного на снег бил исключительно ногами. Когда устал, отер носовым платком кровь с лица, закурил и огляделся. Приближалось утро, и небо слегка высветлилось на горизонте. С невидимых облаков медленно слетали невесомые снежинки, и ни души вокруг, только он один. Лежащего перед ним он не считал наделенным душой. Такие, с ножичками в руках, не могут ни чувствовать, ни сострадать, подумалось вдруг ему. Хотя. Сострадать не могут другим, но себе-то, любимым, – запросто.

– Эй, ты живой? – спросил как бы между прочим Лева.

– Да живой, – бодро отозвался голос у его ног.

– Выбирай. Или я сдам тебя в ментовку, и ты сядешь.

– Или.

– Или я сделаю тебе больно, очень больно, но ты останешься на свободе.

– Да куда уж больнее?!

– Значит, на зону?

– Не-не, я пошутил. Больно, так больно…

– Ну, ты сам выбрал.

Сказал и с размаху вогнал перочинный ножик в задницу лежащего перед ним мужика, который тут же раненым волком завыл на всю округу.

– Это тебе, гад, за мою пролитую кровь, и чтобы впредь неповадно было ножиком баловаться!

– Ах ты, сука! Я-то думал, чего, а ты вон чего.

– Есть претензии?

– Нет, претензий нет.

– Ты уверен?

– Иди ты на.

Лева Милицин лишь усмехнулся. Он не пойдет, он поедет. Поедет своей дорогой. Потому как до конца смены еще далеко. И если повезет, он еще нарвется на нормальных убийц. И тогда день будет прожит не зря. А пока. Пока одно расстройство.

* * *

Уезжал Большаков всегда одинаково. За два года им уже был выработан целый ритуал перемены мест. Все было рассчитано посекундно. Чтобы рабочая неделя оказалась без «залетов» и пятидневной, закончилась ровно в шесть вечера ближайшей пятницы, в понедельник он должен был явиться вовремя, а потому умыться, побриться, привести себя в порядок, приготовить завтрак (Света хоть и обещала каждый раз в четыре утра сварить ему какой-то невообразимо вкусной каши, но тут же засыпала, как только он выходил из комнаты), поесть, промолоть и заварить себе чашку кофе нужно ровно за двадцать пять минут. И потом еще минут пять раскачиваться на носочках в огромных наушниках на мокрой голове с дымящейся чашкой кофе в руках, млея лишь оттого, как старый его магнитофон «Олимп-005» еще выдает на-гора всю мощь альбома Fragile группы Yes.

Сегодня не заладилось. Жена стоит в дверях кухни, с улыбкой наблюдая за его покачивающейся в полной тишине фигурой. Большаков делает вид, что не замечает ее. Он воровато озирается и, словно какой-нибудь тайный агент без номера, целится из ПСМ в приоткрытую форточку.

– Бах-бах!

– Вот дурак!

Она смеется за его спиной. И тут же ее рука аккуратно накрывает пистолет ладошкой, и оказывается у Андрея вместо грозного оружия обычная детская рогатка и увесистая гайка. Через пару минут на балконе у Большаковых раздается хлесткий щелчок, и взорвавшийся фонарь перед домом гаснет. А потом, когда она прижимается к его спине, они оба смотрят куда-то вниз, на зимнюю улицу.

– Спасибо! Ты все еще мой герой!

– Всегда к вашим услугам. Через пару дней опять вкрутят.

– Нет, теперь только через пару недель. И то, если кто-нибудь в ЖКО пожалуется.

– Да, времена изменились.

– Так все же тебя ждать на следующих выходных?

– Все же, все же. Да не знаю я.

– А кто знает?

– Никто. Ну, может, только Господь Бог.

– Ты у него в подчинении?

– Ну, тогда, может, начальник главка в курсе. Но его об этом не спросишь.

– Сегодня два года, как мы с тобой живем на два города.

– Я в курсе.

– А ты в курсе, что мы уже год как должны жить в Москве?

– Я в курсе.

– Меня твоя кочевая жизнь сводит с ума. Я должна как-то тебе за это отомстить.

– Как?

– Давай я заведу себе любовника.

– Моя рогатка бьет без промаха.

– Ой, как страшно. Лучше возьми нас с собой, мы тебе не станем мешать. Будем тихонько жить-поживать в твоем кабинете. Нас всего-то трое. Возьми нас, добрый человек, мы хорошие, мы тебе пригодимся. Будем тебе обеды на керосинке готовить и белье стирать.

– Мне не смешно.

– Мне тоже.

– Я опаздываю.

– Иди. Да, мы забыли, что сегодня не понедельник, а воскресенье. Значит, тебя не будет не пять, а шесть дней.

– Будешь ждать?

– Вот ты глупый.

До вокзала было всего ничего. Но вместо десяти отведенных самому себе минут он потратил на дорогу все двадцать. Только потому, что у городских бань он наткнулся на оцепление. Издалека было видно, что там работает оперативно-следственная группа, и он бы прошел мимо, не его это дело, но голос, знакомый с давних пор, громко окликнул его:

– Какие люди! Здравствуй, Андрей! Сколько лет, сколько зим!

Сапегин. Константин Михайлович. Криминалист. Уважаемый человек в управлении.

Маленький и толстый, как Винни-Пух, лысый, как бильярдный шар, с лапищами, способными согнуть любую железяку в бараний рог. Но не силой рук славился дядя Костя. Этот человек обладал феноменальной, просто пугающе феноменальной памятью. Спросите, что он делал, к примеру, в 1952 году 16 апреля, и он распишет этот день по минутам. Не только что делал сам, во что был одет, что говорил, чем питался и какая была погода. Он вспомнит дословно, что говорили ему люди, попадавшиеся ему в этот день, процитирует до последней строчки все статьи в газете, которую он читал в трамвае по дороге на работу, дословно воспроизведет все то, о чем говорили по радио.

А под хороший спор, когда на кон ставились большие деньги, мог постранично зачитать уголовное дело, проходившее через его руки лет сорок назад. Иди проверь! Проверяли. И точно, слово в слово. Даже подписи под фотографиями соответствовали. Но запустить механизм сверхпамяти можно было лишь при использовании катализатора, которым служила только водка. Ровно пол-литра. Ни граммом больше, ни миллилитром меньше. И чтоб из морозилки. И чтобы залпом. Еще тот аттракцион, на который сбегались все, кто знал и любил дядю Костю. А так просто Сапегин не пил. Не любил это дело. Потому и воспоминаниями делился скудно, редко и за мзду.

Он начинал осваивать азы профессии еще при Берии, когда Андрея и в проектах не было, за десятилетия прошел огни и воды криминалистики, на пенсию идти отказывался, хотя его никто туда и не гнал. Поди поищи такого второго.

Большаков сразу после окончания Харьковских высших курсов МВД СССР случайно с ним познакомился в УВД, в криминалистическом отделе, где оказался уж и не помнил по какой причине. То ли узнать итоги сложной баллистической экспертизы, то ли просто дактилоскопическое заключение на руки получить. Заглянул раз, пришел второй. И стал наведываться к тому и по делам, которые вел, и просто так, поговорить про тонкости профессии. Дядя Костя нос перед ним не задирал и, если не был занят, был очень гостеприимен. Чашка горячего чая и бутерброд с сыром всегда оказывались перед Андреем…

– Приветствую, Константин Михайлович!

Они обнялись и крепко пожали друг другу руки.

– Какими судьбами? Ты же вроде в Москве?

– В Москве. В главке. ГУБОП. А семья здесь. Отдохнул немного – и все, хорош, бегу на электричку.

– Покурим? Есть минутка?

– Конечно, запас имеется. А что тут у вас с утра пораньше?

– Все, что и раньше. Война. Двоих пришили в машине пару дней назад, а обнаружили только сейчас. Ночи холодные, вот и окоченели ребята капитально. Два железных дровосека…

– Что за люди?

– Да сопляки какие-то. Одному девятнадцать, другой только неделю назад паспорт получил.

– С заднего сиденья стреляли?

– Правильно. Откуда знаешь?

– Чего тут знать, когда все содержимое голов на приборной доске.