Соблазнительно остановиться на том, что́ мы потеряем, когда призраки и духи окончательно покинут нас, но моя задача состоит скорее в том, чтобы прославить людей, сделавших их видимыми для нас. Ибо призрак не должен забывать, что его единственным шансом выжить являются рассказы тех, кто встретился с ним – реально или в воображении. Последнее, возможно, даже предпочтительней. Призрак может считать, что ему повезло, если кто-то живо представил его в своем воображении, а не скучно «пережил встречу с ним на собственном опыте». И кому, как не призраку, лучше знать, насколько трудно описать его или ее – темную, но довольно прозрачную тень – словами.

На самом деле писать истории о привидениях непросто, и, с робостью предлагая вниманию читателя эти свои попытки, я бы хотела заручиться покровительством тех, кто побудил меня к этому эксперименту. Самым первым, думаю, был Стивенсон с его «Окаянной Дженет» и «Маркхеймом» – двумя замечательными историями, хотя и далекими от высшего уровня таких мастеров, как Шеридан Ле Фаню и Фитц Джеймс О’Брайен. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог превзойти этих двоих. Хотя опять же единичная проба пера в этом жанре Мэрион Кроуфорд, ее рассказ «На верхней койке» по ощущению ползучего ужаса приближается к рассказу О’Брайена «Что это было?».

По богатству воображения в общении со сверхъестественным никто, с моей точки зрения, даже близко не стоит к «Повороту винта» Генри Джеймса, впрочем, думаю, роман о привидении едва ли можно сравнивать с рассказами, а этот роман особенно, слишком он штучный, ни в коей мере не похожий ни на какое иное произведение, автор которого пытался ухватить сущность сверхъестественного, чтобы втискивать его в привычные категории.

Что касается дня сегодняшнего, я рискнула отдать свой скромный «омнибус»^[5] под особое покровительство единственного современного «вызывателя привидений», которого ставлю на первое место – и это освобождает меня от необходимости объяснять, почему я это делаю^[6]. Более того, чем больше размышляешь, тем больше убеждаешься в невозможности определить эффект сверхъестественного. Бостонский джентльмен старой школы, который рассказал, что для его жены вопрос, жарить или варить барашка, всегда был вопросом морального выбора, в заключение бодро охарактеризовал отношения между Бостоном и Вселенной; но вопрос «морального выбора» не имеет никакого отношения к оценке истории с привидениями. Эта оценка должна зависеть исключительно от, если можно так выразиться, температурного режима: если при чтении рассказа по спине бегут холодные мурашки, значит, автор сделал свою работу, и сделал ее хорошо. Но правил насчет того, как вызвать у читателя эту холодную дрожь, не существует, многие рассказы, заставляющие одного читателя похолодеть, оставляют другого при нормальной температуре. Врач, который сказал, что не существует болезней, существуют только больные, вероятно, согласился бы и с тем, что не существует привидений, существуют только рассказчики историй о привидениях, поскольку то, что приводит в трепет одного из них, может оставить совершенно невозмутимым другого. Поэтому следует – я в этом убеждена – просто рассказывать свою историю без прикрас и «остальное предоставить Природе», как много лет назад сказал нью-йоркский олдермен^[7], когда было предложено закупить «пару гондол» для озера в Центральном парке.

Единственное, что я могу посоветовать писателю, обратившемуся к теме сверхъестественного, это хорошенько испугаться самому, потому что, если он сохранит чувство страха во время работы, возможно, он сумеет передать и читателям то самое «многое», что «и не снилось нашим мудрецам»^[8].

Колокольчик горничной

I

Это случилось осенью, после того как я переболела брюшным тифом. Я пролежала в больнице три месяца и, когда выписалась, едва держалась на ногах и выглядела такой слабой, что две или три дамы, которым я предложила свои услуги, побоялись нанять меня. Деньги у меня почти кончились, и после того как два месяца жила и столовалась в пансионе, обходя все агентства по найму, откликаясь на все объявления, которые казались хоть сколько-то приличными, я совсем упала духом, потому что нервозность и постоянное хождение не способствовали набору веса, и везения я уже не ожидала. Тем не менее оно пришло ко мне – по крайней мере, тогда это казалось везением. Некая миссис Рейлтон, подруга дамы, которая когда-то привезла меня в Штаты, повстречалась мне как-то на улице и остановилась поговорить со мной, она была очень дружелюбной дамой. Она спросила меня, почему я так бледна, и, когда я объяснила, что со мной случилось, воскликнула:

– Послушай, Хартли, кажется, у меня есть именно такое место, какое тебе нужно. Приходи завтра, и мы все обсудим.

Когда я пришла на следующий день, она сообщила мне, что дама, которую она имела в виду, некая миссис Бримптон – ее племянница, женщина молодая, но не совсем здоровая, круглый год живет в своем загородном доме на берегу Гудзона, поскольку не выдерживает тягот городской жизни.

– Должна тебе сказать, Хартли, – поведала миссис Рейлтон тем бодрым тоном, который всегда заставлял меня поверить, что все еще может измениться к лучшему, – что место, куда я тебя посылаю, не очень веселое. Дом большой и мрачный, племянница моя – женщина нервная и подверженная приступам истерии; ее муж… ну, он бо́льшую часть времени отсутствует, а двое их детей умерли. Год назад я бы хорошо подумала, прежде чем заточать такую румяную энергичную девушку, как ты, в эту темницу, но в данный момент ты и сама не особо бодра, а тихое место, здоровое полноценное питание, деревенский воздух и ранние вставания должны пойти тебе на пользу. Не пойми меня неправильно, – добавила она, полагаю, заметив, что я немного приуныла, – тебе там может показаться скучно, но плохо не будет. Моя племянница – ангел. Ее предыдущая горничная, которая умерла прошлой весной, прослужила у нее двадцать лет и готова была целовать ее следы на земле. Она добрая хозяйка, а где хозяйка добрая, как ты знаешь, там и слуги в основном довольные и добродушные, так что, возможно, ты хорошо поладишь с остальными домочадцами. А ты именно тот человек, какого я бы хотела для своей племянницы: тихая, хорошо воспитанная и отлично образованная для своего круга. Надеюсь, ты хорошо читаешь вслух? Это прекрасно: моя племянница любит, чтобы ей читали. Она ищет горничную, которая была бы ей кем-то вроде компаньонки. Именно такой и была ее последняя горничная, и она по ней очень скучает. Жизнь там уединенная… Ну так что ты решила?

– Ах, мэм, – ответила я, – затворничества я не боюсь.

– Ну, тогда поезжай, с моей рекомендацией племянница тебя возьмет. Я прямо сейчас ей телеграфирую, а ты можешь выезжать дневным поездом. Других кандидатур у нее в настоящий момент нет, и я не хочу, чтобы ты теряла время.

Я была почти полностью готова отправиться, но все же что-то внутри мешало мне решиться, и, чтобы выиграть время, я спросила:

– А джентльмен, мэм?

– Я же сказала: джентльмен почти всегда в отъезде, – поспешно ответила миссис Рейлтон. – А когда он дома, – неожиданно добавила она, – держись от него как можно дальше.

Я села в дневной поезд и прибыла на станцию около четырех часов. Меня ждал конюх на легкой двухместной повозке, и мы бодро отправились к месту назначения. Стоял унылый октябрьский день с низкими дождевыми тучами, и к тому времени, когда мы свернули к лесу, окружавшему дом Бримптонов, свет почти померк. Милю или две дорога вилась через лес, а потом вывела нас на усыпанный гравием двор, плотно окруженный густым кустарником, казавшимся черным. Ни в одном окне не горел свет, и дом действительно выглядел мрачно.

Я не задавала никаких вопросов конюху, потому что я не из тех, кто составляет представление о новых хозяевах со слов других слуг, предпочитаю подождать и сделать собственные выводы. Но, судя по тому, что увидела, я уже могла сказать, что попала в самый подходящий дом – все было обустроено замечательно. Кухарка с приятным лицом встретила меня у черного хода и позвала горничную, которая убирает дом, чтобы та проводила меня в мою комнату.

– Мадам ты увидишь попозже, – сказала она, – сейчас у миссис Бримптон посетитель.

Исходя из рассказа миссис Рейлтон, я не думала, что миссис Бримптон часто принимает посетителей, и сообщение кухарки меня взбодрило. Проследовав за горничной наверх по лестнице, я увидела через одну из дверей, выходившую на площадку и оказавшуюся открытой, что жилая часть дома хорошо обставлена, стены обшиты темными деревянными панелями и на них развешано много старинных портретов. Еще один лестничный пролет вел в крыло для слуг. Теперь было почти совсем темно, и моя провожатая извинилась, что не взяла с собой лампу.

– Но в вашей комнате есть спички, – сказала она, – и, если вы пойдете осторожно, все будет в порядке. Имейте в виду: в конце коридора будет ступенька. Ваша комната прямо за ней.

Пока она говорила, я вглядывалась вперед и в середине коридора увидела стоявшую там женщину. Когда мы проходили мимо, она отступила в открытую дверь, и горничная ее не заметила. То была худая женщина с белым лицом, в темном платье и фартуке. Я приняла ее за экономку и удивилась, что она не заговорила со мной, а только проводила долгим взглядом. Дверь моей комнаты открывалась в квадратный холл в конце коридора. Прямо напротив располагалась другая комната, дверь в нее была отворена. Увидев это, горничная воскликнула:

– Ну что ты с ней поделаешь, миссис Блайндер снова оставила дверь открытой! – и закрыла ее.

– Миссис Блайндер – это экономка? – спросила я.

– Здесь нет экономки, миссис Блайндер – кухарка.

– И это ее комната?

– Господи, нет! – ответила горничная, начиная сердиться. – Это ничья комната, то есть она стоит пустая, и дверь не следует оставлять открытой. Миссис Бримптон хочет, чтобы ее держали запертой.

Она открыла мою дверь и завела меня в чистенькую, хорошо обставленную комнату, на стенах которой висели две картинки. Горничная зажгла свечу и удалилась, сообщив напоследок, что чай для прислуги подается в шесть часов, после чего меня хочет видеть миссис Бримптон.

В холле собралась приятная в общении компания слуг. По отдельным оброненным фразам я догадалась, что, как и сказала миссис Рейлтон, миссис Бримптон – добрейшая леди; однако я не слишком прислушивалась к их разговору, потому что сосредоточенно ждала появления бледной женщины в темном платье. Но она так и не пришла, и я решила, что она ест отдельно. Но если она не экономка, то почему ей такая привилегия? Вдруг меня осенило: наверное, она профессиональная сиделка, и в таком случае еду ей, разумеется, приносят в ее комнату. Если миссис Бримптон больна, естественно, у нее может быть сиделка. Признаюсь, эта догадка обеспокоила меня, потому что с сиделками не всегда легко найти общий язык, и, если бы я знала о сиделке, я бы не согласилась на эту работу. Но я уже здесь, так что расстраиваться бессмысленно. А поскольку вопросы задавать не люблю, я просто ждала, что будет дальше.

Когда чаепитие закончилось, горничная спросила лакея:

– Мистер Рэнфорд ушел? – И, получив утвердительный ответ, велела мне следовать за ней в комнату миссис Бримптон.

Миссис Бримптон лежала в своей спальне в шезлонге, который стоял у камина, рядом – затененная лампа. Она была хрупкой на вид дамой, но, когда улыбалась, мне казалось, что нет на свете ничего, чего бы я для нее не сделала. Говорила она приятным низким голосом: спросила, как меня зовут, сколько мне лет, есть ли у меня все, что мне нужно, и не боюсь ли я, что буду чувствовать себя одиноко в захолустье.

– Возле вас, мадам, – никогда, – сказала я, сама удивившись невольно сорвавшимся с языка словам, потому что вообще я человек не импульсивный; это было так, словно я подумала вслух.

Судя по всему, ей это было приятно, и она выразила надежду, что я не разочаруюсь. Потом она дала мне несколько указаний относительно своего туалета и пообещала, что Агнес, горничная-уборщица, на следующий день утром покажет мне, где что лежит.