Она протерла глаза и уставилась на снимок.

– Это Эмма Сэксон, – ответила она. – Где ты это нашла?

Я с минуту пристально смотрела на нее, потом сказала:

– Миссис Блайндер, я уже видела это лицо.

Миссис Блайндер встала и подошла к зеркалу.

– Бог ты мой! Должно быть, я спала, – сказала она. – У меня все лицо перекошено. А теперь, Элис, детка, беги, потому что часы уже бьют четыре, и я должна сию минуту спуститься вниз и поставить в духовку вирджинскую ветчину на ужин мистеру Бримптону.

IV

Недели две, судя по внешним признакам, жизнь шла своим нормальным чередом. Единственным отличием было то, что мистер Бримптон вопреки обыкновению оставался дома, а мистер Рэнфорд за все это время не появился ни разу. Однажды я услышала, как мистер Бримптон, сидя в комнате моей хозяйки перед обедом, заметил по этому поводу:

– А куда пропал Рэнфорд? Он уже неделю не показывается на глаза. Это потому, что я дома?

Миссис Бримптон отвечала ему так тихо, что ее ответа я не разобрала.

– Что ж, – продолжил он, – где двое, там третий лишний; мне жаль, что я мешаю Рэнфорду; полагаю, мне придется снова уехать через день-два и предоставить сцену ему. – И он рассмеялся собственной шутке.

Как это иногда случается, прямо на следующий день появился мистер Рэнфорд. Лакей доложил, что за чаем в библиотеке все трое были очень веселы и мистер Бримптон проводил мистера Рэнфорда до самых ворот.

Я сказала, что жизнь шла нормальным чередом, и для остальных домочадцев так и было, но что касается меня, то я уже никогда не была такой, как прежде, после той ночи, когда в моей комнате зазвенел колокольчик. Ночь за ночью я лежала без сна, ожидая, что колокольчик зазвенит снова и украдкой откроется запертая дверь. Но колокольчик молчал, и с противоположной стороны холла не доносилось никаких звуков. В конце концов тишина сделалась более ужасной для меня, чем самые загадочные звуки. Я чувствовала, что кто-то таится там, за запертой дверью, наблюдает, прислушивается так же, как наблюдаю и прислушиваюсь я, и порой я едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Кто ты, выходи, встань со мной лицом к лицу вместо того, чтобы прятаться и шпионить за мной в темноте!»

Может показаться удивительным, что, чувствуя себя подобным образом, я не предупредила хозяйку об увольнении. Однажды я чуть было уже не сделала это, но в самый последний момент что-то меня удержало. То ли сочувствие к хозяйке, которая становилась все более и более зависимой от меня, то ли нежелание приспосабливаться к другому месту службы, то ли что-то еще, чему я не могу найти определение, но я тянула, словно меня приворожили к этому дому, хотя каждая ночь была для меня сущим адом, да и дни – ненамного лучше.

Начать с того, что мне очень не нравился вид миссис Бримптон. С той памятной ночи она, так же как и я, уже никогда не была собой прежней. Я надеялась, что она воспрянет после отъезда мистера Бримптона, но, хотя ей, похоже, полегчало на душе, оживленности в ней не прибавилось, так же, как и сил. Она еще больше привязалась ко мне, ей хотелось, чтобы я все время была рядом, и Агнес как-то сказала мне, что со дня смерти Эммы Сэксон я – первая служанка, которую хозяйка приняла душой. Это вызвало у меня прилив теплых чувств к бедной женщине, хотя я мало чем могла ей помочь.

После отъезда мистера Бримптона мистер Рэнфорд снова стал навещать хозяйку, хотя реже, чем раньше. Раза два я встречала его в парке или в деревне и не могла не заметить, что и в нем произошла какая-то перемена, но отнесла это на счет своего расстроенного воображения.

Шли недели, на этот раз мистер Бримптон отсутствовал целый месяц. Доносились слухи, что он совершает круиз по Вест-Индии с другом, и мистер Уэйс изрек: это очень далеко, но, даже если у тебя есть крылья, как у голубя, и ты забираешься в самые отдаленные края земли, от Всемогущего тебе не скрыться. А Агнес добавила: пока Всемогущий держится подальше от мистера Бримптона, ему, Всемогущему, ничто не грозит, чем вызвала всеобщий смех, хотя миссис Блайндер старалась выглядеть шокированной, а мистер Уэйс сказал, чтобы мы не дразнили медведей^[9].

Все мы были рады узнать, что Вест-Индия находится далеко, и, помнится, в тот день, несмотря на мрачный вид мистера Уэйса, обед в холле прошел очень весело. Возможно, из-за улучшившегося у меня настроения мне показалось, что и миссис Бримптон выглядит лучше и чувствует себя бодрее. Утром она совершила прогулку, а после ланча прилегла у себя в комнате, и я читала ей вслух. Когда она отпустила меня, я отправилась к себе в комнату в прекрасном расположении духа и впервые за последние несколько недель прошла мимо запертой комнаты без опаски. Усевшись за работу, я выглянула в окно и заметила, что в воздухе кружили редкие снежные хлопья. Вид был куда более приятный, чем вечный дождь, и я представила себе, как красиво будет выглядеть сад под белым покровом. Мне казалось, что снег погребет под собой всю эту унылость не только снаружи, но и в доме.

Едва эта мысль пришла мне в голову, как я услышала шаги за дверью и подняла голову, думая, что это Агнес.

– Входи, Агнес… – сказала я, но слова замерли у меня на языке, потому что на пороге стояла не Агнес, а Эмма Сэксон.

Не знаю, как долго она там простояла, знаю только, что я не могла ни пошевелиться, ни отвести от нее взгляда. Позже я очень испугалась, но в тот момент я испытывала не страх, а что-то более глубокое и спокойное. Она смотрела на меня долго, сосредоточенно, и все ее лицо выражало немую мольбу, обращенную ко мне. Но как, ради всего святого, я должна была ей помочь? Вдруг она повернулась и пошла по коридору. На этот раз я последовала за ней без страха: мне нужно было понять, чего она хочет, поэтому я вскочила и поспешила за ней. Она была уже в другом конце коридора, и я подумала, что она направляется в комнату хозяйки, но вместо этого она толкнула дверь, ведущую на черную лестницу. Я пошла за ней вниз, через другой коридор – к черному ходу. Кухня и холл пустовали в этот час: слуги закончили работу, только лакей возился еще в кладовой. У черного хода Эмма остановилась на секунду, обернувшись, взглянула на меня, потом потянула дверную ручку и вышла. Несколько мгновений я колебалась. Куда она меня ведет? Дверь за ней мягко закрылась, я снова открыла ее и выглянула наружу, почти не сомневаясь, что Эмма уже исчезла, но увидела ее в нескольких ярдах впереди: быстро пересекая внутренний двор, она направлялась к тропинке, бегущей через лес. На фоне снега ее фигура казалась черной и особенно одинокой. На секунду сердце у меня замерло, и я подумала, не повернуть ли обратно. Но она непостижимым образом влекла меня за собой, и, схватив старую шаль миссис Блайндер, я бросилась за ней.

Эмма Сэксон уже вступила на лесную тропу. Она шла размеренным шагом, без остановок, и я следовала за ней в том же темпе, пока мы не вышли за ворота на большую дорогу. Но тут она направилась к деревне прямо через поле. К тому времени земля уже была сплошь покрыта снегом, и, когда она поднималась по склону впереди меня, я заметила, что она не оставляет следов. При этом зрелище сердце у меня забилось, как птица в клетке, и подкосились колени. Почему-то здесь было страшнее, чем в доме. В присутствии Эммы все вокруг казалось безлюдным, как ночное кладбище, здесь не было никого, кроме нас двоих, и помощи ждать было неоткуда.

Однажды я все-таки попыталась повернуть назад, но она оглянулась на меня, и впечатление было такое, будто меня потащили за нею на веревке. После этого я уже следовала за ней, как послушная собака за хозяином. Мы дошли до деревни, она провела меня сквозь нее, мимо церкви и кузни, потом – к аллее, ведущей до дома мистера Рэнфорда. Дом – простое старомодное здание – стоял у дороги, от которой до самой двери тянулась дорожка, мощенная каменной плиткой и окаймленная цветочным бордюром. На аллее никого не было. Эмма Сэксон стояла под старым вязом у ворот. Теперь меня охватил еще один страх: я поняла, что мы достигли конца пути и что настала моя очередь действовать. Всю дорогу от Бримптона я спрашивала себя: чего она от меня хочет? Но тогда я пребывала в состоянии транса и плохо соображала. Только когда я увидела, что она остановилась у ворот мистера Рэнфорда, сознание мое начало проясняться. Я остановилась чуть поодаль, на снегу, сердце мое выскакивало из груди, ноги примерзли к земле, а она стояла под вязом и наблюдала за мной.

Я прекрасно понимала, что она привела меня сюда не просто так, чувствовала, что должна что-то сказать или сделать, но как догадаться, что именно? У меня никогда не было дурных мыслей относительно моей хозяйки и мистера Рэнфорда, но сейчас я не сомневалась, что по какой-то причине над ними обоими нависла страшная угроза. Она знала какая и сказала бы мне, если бы могла; возможно, ответила бы, если бы я у нее спросила.

При мысли о том, чтобы заговорить с ней, меня бросило в озноб, но я собралась с духом и заставила себя преодолеть разделявшие нас несколько ярдов. Едва успев остановиться, я услышала, как открылась дверь и из дома вышел мистер Рэнфорд. Он был красив и оживлен, как моя хозяйка тем утром, и при виде его кровь снова заструилась по моим жилам.

– Привет, Хартли, – сказал он. – Что случилось? Я видел, как вы подходите по аллее, и вышел посмотреть, не пустили ли вы корни в снегу. – Он замолчал и уставился на меня. – На что вы смотрите?

Я повернула голову в сторону вяза, и его взгляд устремился в том же направлении, но под вязом никого не было. Насколько хватало глаз, аллея была пуста.

Меня охватило чувство беспомощности: она ушла, а я так и не узнала, чего она хотела. Ее последний взгляд пронзил меня до глубины души, но ничего, увы, не сказал. Я почувствовала себя более несчастной, чем когда она стояла там, под деревом, и наблюдала за мной. Она оставила меня одну нести тяжелое бремя тайны, смысла которой я не могла разгадать. Снег завьюжился вокруг меня широкими вихрями, и земля ушла из-под ног…

Глоток бренди и тепло очага мистера Рэнфорда вскоре привели меня в чувство, и я настояла, чтобы меня немедленно отвезли обратно в Бримптон. Было уже почти совсем темно, и я боялась, что могу понадобиться хозяйке. Мистеру Рэнфорду я сказала, что вышла погулять, и, когда проходила мимо его ворот, у меня закружилась голова. Это было недалеко от истины, тем не менее никогда еще я не чувствовала себя такой лгуньей, как в тот момент.

Когда я помогала миссис Бримптон переодеваться к обеду, она обратила внимание на мою бледность и спросила, что со мной. Я ответила, что у меня болит голова, она сказала, что вечером я ей не понадоблюсь, и посоветовала лечь в постель.

Я действительно едва держалась на ногах, но у меня и в мыслях не было проводить вечер в одиночестве в своей комнате; я уселась внизу, в холле, и сидела там, пока могла держать голову, но ближе к девяти все же вскарабкалась по лестнице, слишком усталая, чтобы думать о том, что может случиться, мне хотелось лишь положить голову на подушку. Вскоре после этого и остальные домочадцы отошли ко сну; когда хозяин бывал в отъезде, они ложились рано. Еще не было десяти, когда я услышала, как закрылась дверь комнаты миссис Блайндер, а вскоре после этого – и мистера Уэйса.

Ночь была очень тихая, снег приглушал все земные звуки. Как только я оказалась в постели, мне стало легче; я лежала тихо, прислушиваясь к странным звукам, которые дом издает после наступления темноты. Один раз мне показалось, что внизу открылась и снова закрылась дверь – должно быть, стеклянная дверь, ведущая в сад. Я встала и выглянула в окно, но было новолуние, и стояла кромешная тьма, ничего нельзя было разглядеть, кроме пролетавших мимо оконных стекол снежных хлопьев.