– Я знаю, что ты не плохой человек, мам, – прошептала я, отдергивая предательскую руку, что сама собой потянулась утешить ее. – И знаю, что он и над тобой издевается так, что мне и не понять, и мне жаль, что это с тобой случилось. Я вижу, что ты напугана, и мне очень жаль, что тебе пришлось жить в страхе все эти годы… – Разозлившись на себя, я снова гневно смахнула слезы и медленно вздохнула, прежде чем продолжить: – Но это не значит, что ты получила от нас карт-бланш. – Я шмыгнула носом. – Ты знала, что он делает, ты это видела, и ты ничего не предпринимала, а значит, ничего не будет в порядке. Ты просто бросила нас, мама. Ты была там, но тебя не было. Джоуи был прав, когда называл тебя призраком. Не знаю почему, может, это был твой способ выжить, тянуть день за днем, но у тебя ведь было больше сил, чем у нас. Ты была взрослая. Ты наша мать. Но ты просто… – Я беспомощно пожала плечами. – Отказалась от нас.

– Как ты думаешь, ты сможешь со временем простить меня? – прошептала она, с тоской глядя на меня полными слез голубыми глазами. – Как ты думаешь, ты смогла бы?

– Может быть. – Я снова пожала плечами. – Но я знаю, что сегодня я тебя не прощаю.

8. Бульдозер

ДЖОННИ

– Мне нужно, чтобы ты помалкивал, – похлопывая меня по плечу, выдавал наставления папа, когда мы шли по коридорам больницы к отделению 1А. – Никаких истерик, – добавил он негромко. – И бога ради, никаких обвинений.

– Да какие уж тут обвинения? – проворчал я, ковыляя на костылях. – Мы оба знаем, что с ней случилось.

Как я и говорил ему. Как я говорил всем.

– Боже, да из-за него она оказалась в чертовой больнице, пап!

– Джонни… – Вынудив меня остановиться посреди шумного коридора, придержав за руку, папа сдвинул брови и посмотрел на меня. – Ты расстроен, я понимаю. Я виноват. Прости, что сомневался в тебе, ладно? Ты был прав, а я ошибался, но это… – Он жестом показал на все вокруг нас. – Это очень деликатная ситуация, у тебя совершенно нет опыта в таких делах. Это случай домашнего насилия, Джонатан. Полиция и социальные службы уже этим занимаются. Ты понял? Будет криминальное расследование – и ты не можешь в него вмешиваться. Эмоции могут зашкаливать, но последнее, что стоит делать, – врываться и палить из всех орудий. Возможно, тебе кажется, что так правильно и справедливо, но в перспективе это не поможет Шаннон. Так что, если хочешь ее увидеть, я решительно предлагаю тебе держать при себе свои мнения и чувства и позволить говорить мне.

Я уставился на него:

– Я увижу ее, никаких «если».

Отец взглядом дал понять, что вряд ли.

– Я увижу ее, пап! – яростно повторил я.

– Тогда придержи язык и не бульдозерничай, – ответил он, прежде чем отпустил мою руку и пошел вперед.

Глядя ему в затылок, я поудобнее перехватил костыли и попытался догнать его.

– Я тебе не какой-нибудь идиотский бульдозер!

Я повернул за угол, высматривая отцовский силуэт, исчезающий из вида за очередной двустворчатой дверью.

Черт бы побрал эту коленную чашечку и эти сраные костыли!

Конечно, он специально ушел вперед. Он хотел очутиться там раньше меня, чтобы оценить ситуацию в своей холодной, бесчувственной, расчетливой манере, отдельно от взрывного сына, который опять напортачит.

Когда я наконец увидел его снова – у сестринского поста в дальнем конце длинного коридора, – я ускорил шаг, заставляя себя перебрасывать тело на металлических палках, заглядывая в каждую стеклянную дверь, мимо которой проходил.

Я добрался до шестой двери слева, и тут резко остановился, а сердце подпрыгнуло в груди.

Шаннон лежала на кровати с закрытыми глазами, положив ладони под щеку.

Она лежала лицом к двери, и при виде ее мне пришлось замереть и перевести дыхание.

Миллион чувств обрушился на меня, когда я увидел ее избитое лицо. Вся в синяках, она была почти неузнаваемая. Почти. Но я узнал бы это лицо везде.

Теперь я все понимал, меня затопило глубочайшее чувство вины. Грусть в ее глазах каждый раз, когда я привозил ее обратно в тот дом. Страх в ее глазах, когда я впервые постучал в ее дверь… И во второй, и в третий раз тоже. Она всегда была такой пугливой, такой скромной и предупредительной… Она спрашивала разрешения почти на все. Ей никуда не позволяли ходить. Она только раз сказала мне – объяснила, что родные просто хотят ее защитить. Но она все равно уходила со мной.

«– Ты можешь меня спасти?

– Тебе нужно, чтобы я тебя спас?

– Ммм-хмм».

«– Это откуда? Откуда шрам?»

Все признаки были на виду месяцами, а я просто пер мимо, как бульдозер. Мои глаза были открыты, но я смотрел не в ту сторону. Я не слышал ее. Я не слушал. Я не обращал достаточно внимания. Я не вникал, не видел намеков, я не слышал криков о помощи, но теперь я и слышал, и видел все.

И что теперь? Она лежала на больничной койке, потому что я ее поцеловал. Потому что я ее поцеловал, чтоб меня, и навлек на нас неприятности. Именно это сказал Джоуи. Их отец сорвался, потому что она связалась со мной.

Я стал думать о Джоуи. Каждый раз, когда я встречался с братом Шаннон, у него на лице был новый синяк. А я никогда об этом не задумывался. Я просто списывал это на хёрлинг и отмахивался. Видит бог, я почти все время нянчил собственные раны. Но такое? Мой отец был прав. Мне никогда не понять такого.

Сердце бешено билось в груди, и руки тряслись ему в такт, когда я со щелчком повернул дверную ручку. Быстро оглянувшись на отца, который все еще стоял у сестринского поста, разговаривая, похоже, со старшей сестрой, я открыл дверь и проскользнул в палату.

9. Не бросай меня

ШАННОН

Металлический щелчок вырвал меня из неглубокого сна. Скрипнули ножки стула по кафельному полу. Несколько смутных мгновений я не понимала, где нахожусь. Часть моего сознания решила, что я снова на нашей кухне, поэтому я продолжала крепко сжимать веки и приготовилась к столкновению. Когда оказалось, что чья-то ладонь накрыла мою руку, я осторожно приоткрыла глаза и поняла, что смотрю прямо в до боли знакомые синие глаза.

– Привет, Шаннон.

Это что, на самом деле?

Или мне приснилось?

Дикое, неровное биение моего сердца и тепло его ладоней, сжавших мою руку, убедили, что я совсем даже не сплю.

Ошеломленная, я посмотрела туда, где лежала моя опутанная проводами рука, на его пальцы, сжимавшие мою кисть, а уж потом снова заглянула ему в глаза.

– Привет, Джонни.

– Когда это вдруг мы поменялись местами? – поддразнил меня Джонни. Он говорил беспечным тоном, но его глаза грозно темнели. – Хочешь забрать мои лавры, Шаннон «как река»?

Я с трудом раздвинула губы в улыбке.

– Может, решила попробовать что-нибудь из твоих лекарств.

– От них лучше держаться подальше. Из-за них крыша едет. – Он грустно улыбнулся, потом огляделся вокруг. – А что, здесь только ты? – Он сильно нахмурился. – Одна?

Я покачала головой:

– Моя мать где-то здесь. Наверное, вышла покурить.

Джонни немного наклонился вперед и открыл рот, чтобы что-то сказать, но остановился. Выдохнув, он прикусил губу и спросил:

– А когда тебя отпустят отсюда?

– Может быть, завтра, – ответила я с осторожной улыбкой. – Или послезавтра.

Джонни напряженно кивнул, и я поняла, что он хотел что-то добавить, но снова промолчал.

– Мне здесь быть не положено, – после паузы сообщил он, глядя на меня. – По крайней мере, я так думаю.

– Я рада, что ты здесь, – прошептала я.

Я чувствовала его рядом, слышала его голос и видела его лицо, и от этого всего что-то внутри меня успокаивалось. Что-то становилось на место, по коже словно разливался покой и проникал внутрь. Я как будто бы оказалась дома. Я понимала, что это звучит безумно. Даже более чем безумно. Это было абсолютное сумасшествие, но именно так я себя ощущала. Чувство было реальным, сильным и заставляло меня придвинуться ближе, еще ближе, удержать его.

И тут что-то выровнялось в самой глубине моего тела, и когда это случилось, вся тяжесть на сердце и груз на плечах просто исчезли.

– Я тоже, – резковато ответил он.

– Ладно, а тебя когда выписали? – спросила я хрипло и неуверенно.

– Вечером. – Он поднял мою руку и поцеловал пальцы. – Мне целая вечность понадобилась, чтобы вернуться к тебе.

От его слов я вся задрожала.

– Я рада, что ты вернулся…

Я понимала, что подставляю под удар свое сердце, не говоря уж о той боли, которая обрушится, если он снова меня отвергнет, но я должна была это сказать.

– Я очень по тебе скучала, Джонни.

– Боже, Шаннон, я просто не знаю, что… – Джонни громко выдохнул и снова поднес мою руку к губам. – Все в порядке, – шептал он, целуя мою руку, и провода, и все вместе. Потом поднес мою ладонь к своей щеке и прижал. – С тобой ведь все будет хорошо, да?

Кивая, я погладила его щеку и шепнула в ответ:

– А сам-то ты как?

– Даже не спрашивай. – Его синие глаза прожигали во мне дыры такой глубины, что казалось, они никогда не затянутся. – Точно не в порядке, пока ты здесь лежишь.

– Извини.

– Не извиняйся. – Зажмурив глаза, он наклонил голову, все так же прижимая мою ладонь к щеке. – Это я должен извиняться. – Он застонал и потерся щекой о мою руку. – Мне только и нужно, чтобы с тобой все было в порядке, – прохрипел он. Ресницы у него были такие густые и длинные, что я почти не видела синеву под ними. – Я знаю, я вел себя как полный идиот после операции, прости. Мне так жаль, черт побери, что оттолкнул тебя! Я просто растерялся, и мне было стыдно… и я боялся, что напугал тебя… но нельзя было позволять тебе уйти. Я должен был справиться с собой. Надо было попросить тебя остаться со мной… – Сморщившись, он поцеловал мою ладонь и прошептал: – Я хотел, чтобы ты осталась со мной.

Мое сердце замерло.

– Хотел?

– Я хочу, чтобы ты всегда была рядом, Шаннон, – взволнованно ответил он. – И если бы только я сумел справиться со своими идиотскими чувствами и попросил тебя остаться, я мог бы предотвратить все это…

– Нет, не мог бы, – перебила его я, дрожа всем телом. – Мне все равно пришлось бы в какой-то момент вернуться домой. Отсрочка на день или два все сделала бы в миллион раз хуже.

– Хуже? – Он стиснул зубы и чуть помолчал. – Шаннон, оглянись вокруг. Разве может быть еще хуже?

– Всегда может быть хуже, Джонни, – прошептала я.

– Значит, это он с тобой сделал? – напрямик спросил Джонни. – Твой отец?

Я открыла рот, чтобы ответить, но Джонни меня опередил.

– Прежде чем ты что-то скажешь, я хочу, чтобы ты знала: Джоуи мне позвонил и рассказал все, что мне нужно было знать, – заявил он, глядя мне в глаза. – Но это уже было не обязательно, я сам обо всем догадался. – Он крепче сжал мою руку. – Все это время, когда ты приходила в школу с синяками и вообще… – У него сорвался голос, и я увидела, как надулись и запульсировали вены у него на шее. – Все это время ты мне врала? Ты защищала его?

– Я не хочу об этом говорить, – шепотом пробормотала я, переходя к привычному, многолетнему способу уходить от ответа.

– Нет-нет, не делай так! – Джонни смотрел твердым взглядом, требуя честности. – Ты не заставишь меня молчать, Шаннон. Ты от меня этого не добьешься, потому что я больше не хочу молчать. Я здесь, я с тобой, я волнуюсь, и я не уйду в сторону, черт побери.

У меня в голове все крутилось, я пыталась понять смысл его слов. Он что, имел в виду… Он… Он хотел…

– Ты волнуешься?

Из горла Джонни вырвался болезненный стон.

– Да, волнуюсь! – Он наклонился ко мне. – Я так беспокоюсь за тебя, что мне, блин, дышать тяжело!

Я тоже задохнулась.

– И что ты хочешь знать?

– Для начала расскажи мне, какие у тебя повреждения, – предложил он, не сводя с меня взгляда. – Насколько все серьезно?

– Ну, несколько разрывов кожи и синяков, – призналась я. – И коллапс легкого.

– Боже праведный!