– Бедный ребенок. Как он столько выдержит среди чужих? Как они будут к нему относиться? – протянула мать угрюмо.

Ляля всхлипнула и прикрыла лицо руками.

– Ой, прости, Лялечка, я же не об этом хотела сказать. – Маман полезла к снохе. – Все хорошо будет с Дариком, только ему потерпеть придется. Я уверена, вы все правильно придумаете и сделаете. Ну не реви. Прости меня, дуру бестолковую.

– Да, мать, умеешь ты вовремя сказать нужные слова, – поддел ее отец.

– А ты только заливать вовремя умеешь. – Она не дала себя в обиду.

– У тебя уже есть какие-нибудь наметки? – поинтересовался я у змея, зная его страсть к планированию.

– Пока в начальной стадии. Бродяги держат рабов, а это может быть кто угодно.

– Ты хочешь заковать нас в кандалы? – догадался я.

– Почему – вас? Меня и тебя, а Лялю перекрасить в рыжий и прикрыть накидкой с капюшоном, чтобы не особо приметно было.

– Я же совсем не похожа на них, – изумилась супруга. – У них даже хвоста нет.

– Ну, тогда дела плохи, – мрачно произнес Антош. – Безнадзорно ни один раб по улице ходить не должен. А вариант был неплох.

– А можно не перекрашиваться? Неужели у них совсем нет людей в сером окрасе? – Ляля с надеждой взглянула на друга.

– Не видел таких, – ответил Антош. – Можно ограничиться перекрашиванием головы и рук, тех частей тела, которые будут на виду, – предложил он, совершенно не понимая женских метаний.

– Ни за что! – наотрез отказалась кошка.

Я представил ее с рыжими руками и головой. Если бы не серьезная ситуация, в которой мы находились, я бы не сдержался пошутить. Моя жена, относящаяся к своей шубке с неимоверной заботой, никогда не согласилась бы на подобные эксперименты. Ей даже выбритый участок на месте раны не давал покоя. Она с параноидальной регулярностью осматривала его, ожидая признаков отрастания шерсти.

– Может быть, они носят перчатки до локтей? – придумал я компромиссное решение. – А на лицо надеть вуальку или хиджаб. Ты не обратил внимания, их женщины не одеваются так?

– Ты прав, Жорж, я был в одном их городе, расположенном в пустыне, так они там все прикрывали лица тряпичными шарфами. Можно будет выбрать их наряд, – обрадовался змей. – Нет ничего проще.

– Хорошая идея! – воспрянула духом Ляля. – Лучше, чем красить себя частями. Потом облезешь и неровно обрастешь.

– Да, помнишь, мать, как Мурка заразилась на улице лишаем? – спросил отец. – Чем мы ее только ни мазали, ничего не помогало. Она, дура, слизывала с себя лекарство, а потом блевала по всем углам.

– Я бы не стала лизать. – Ляля обиделась на ассоциацию.

– Да я… я, в смысле, у тебя шерсть, у Мурки шерсть, проблемы общие. Только шерсть, и ничего больше.

– Ладно, семья, нам пора. Обещаю ставить вас в известность о результатах наших поисков. Как только вернем Дарика – сразу к вам в гости. Дача, шашлыки и все такое. – Я поднялся из-за стола. – Вы тут не волнуйтесь. Бать, не налегай на спиртное, а то отправим в мир, где кодируют раз и навсегда.

– Только ты не читай мне нотаций, Игорек. У твоей матери пунктик, что я когда-нибудь сопьюсь. А я только в компании выпиваю, а кроме вас, у меня другой компании нет. Не ведитесь на ее упреки, это в ней потомственная ведьма говорит. Хочется ей кого-нибудь замучить. – Отец звонко чмокнул мать в щеку. – Забирай! – придвинул ей ополовиненную бутылку водки.

– Спасибо вам. Все было очень вкусно, как всегда, – сделал Антош комплимент и сполз со стула. – С вами, Василий, выпьем, когда вернем внука.

– Спасибо, Антошка, ты настоящий друг. Я в тебя верю больше, чем в самого себя. Буду ждать.

Мы еще раз попрощались в коридоре. Мать обняла Лялю и даже всплакнула. Она больше не видела в ней никого, кроме человека и снохи. Понимала ее как мать и жалела, словно родную дочь.

– Скорее бы увидеть внучка, – всхлипнув, пробормотала мать. – Вы там осторожнее.

– Не переживай, мам, все будет хорошо, – пообещал я.

– Давай, в жопу раненный боец, до встречи. – Отец крепко пожал мне руку. – И с тобой, дочка. – Обнял Лялю. – И с тобой, друг. – Обнял Антоша под головой.

Змей скрутил нас и перенес в пустыню. В глаза ударил яркий свет и горячий песок, поднятый порывом ветра. Мы очутились между высокими барханами. Ветер длинным извивающимся языком непрерывно сдувал с гребня слой песка, оседающего на нас. Ляля закашлялась. Ее привыкшие к влажной атмосфере леса органы дыхания с трудом переносили жаркий пыльный климат. Зато змей блаженствовал. Его хладнокровное тело, получив калории извне, приобрело энергию. Он принялся ползать зигзагами по склону, резвясь как теленок, впервые выбравшийся из загона.

– С чего мы начнем? – поинтересовалась у меня Ляля.

– Давай дождемся, когда наш мегамозг устанет и снизойдет до сообщения нам плана действий.

Антош полез на самый гребень.

– Поднимайтесь, – позвал он нас.

Мы с Лялей переглянулись. В отсутствие собственных планов приходилось терпеть чужие. Мы покарабкались вверх по горячему песку. Это было непросто. Склон оказался очень крутым, ноги проваливались в песок, дыхание сбивалось. Мы поднялись на самый гребень припорошенные пылью, с сильной одышкой.

– Да, в жарком климате становятся очевидными все недостатки теплокровных, – иронично заметил змей.

– Дождемся ночи, – зловещим тоном произнес я, зная, что в пустыне по ночам очень холодно.

У меня пропало желание пикироваться, когда глазам предстало огромное поселение, раскинувшееся от горизонта до горизонта. Оно почти сливалось цветом с окружающей пустыней, если бы не редко разбросанные пестрые пятна шатров. Антош был прав: поселение больше всего напоминало древнюю ярмарку. Улицы находились в постоянном движении от бесчисленных потоков людей.

– Антош, ты не мог бы уже проверить, здесь наш сын или нет? – напомнила Ляля о главной цели нашего визита.

– Разумеется. Я как раз начинал погружаться в транс.

– Прости.

Змей ничего не ответил. Приподнял лицо с закрытыми глазами и мелко затряс хвостом. Так продолжалось несколько минут. Мы с Лялей, утомленные солнцем и пылью, присели прямо на горячий песок. Моей ране жжение пришлось по вкусу. Она приятно раззуделась, как на финальной стадии заживания.

– Никогда не понимала, как можно выбрать такое безжизненное место для поселения. Я словно в духовке. Еще чуть-чуть, и мои внутренности начнут запекаться.

– Это потому, что ты не потеешь. Твое тело охлаждается только через влажный язык. Кстати, садись передо мной, я накрою тебя своей тенью, и не стесняйся, высунь язык, а то брыкнешься в тепловой обморок, как тогда.

– На даче?

– Да.

– Это был не тепловой обморок. Я нечаянно хлебнула не из того стакана. Я думала, папа пил воду, он даже не морщился, и отхлебнула как следует. Чтобы его не выдать, пришлось тоже не морщиться, пока не отключилась.

Я рассмеялся. Ляля так тепло относилась к моей семье, что мне иногда казалось, будто я женат на своей сестре. Когда она называла моих родителей мамой и папой, это звучало так обыкновенно, словно они тоже ее родили.

– Когда же он поймет? – нетерпеливо произнесла Ляля, глядя на «шаманящего» друга.

– Не мешай. Чем меньше ошибок совершим, тем больше шансов, что Дарику не причинят вреда.

Змей, словно услышав нас, резко открыл глаза:

– Кажется, он здесь.

– Ты не уверен? – спросил я.

– Слушай, эти бродяги – мастера маскировки, и должен признать, они умеют запутывать следы. Я чувствую Дарика, он жив и здоров, но не вижу, как обычно вижу любого знакомого человека. Не исключено, что он все время находится в некоем коконе.

– Зачем? – не поняла Ляля.

– Затем, что в первый раз мы здорово облажались, и они извлекли из этого урок. Бродяги уверены, что мы решим попытать счастья еще раз, и готовятся. Наше преимущество будет в том, что мы не станем использовать для атаки границы миров, а сделаем, как старые добрые разбойники: нападем с оружием, стрельбой и улюлюканием. Уверен, против такого приема они будут беспомощны.

– Антош, ты мне открылся с новой стороны, – усмехнулся я. – Я считал тебя отъявленным пацифистом, которого воротит от одного вида оружия.

– Так и было, пока Археорис не открыл мне глаза на некоторые вещи. Чисто философски пацифизм как идея популяризуется в обществе, которое начинает гибнуть. В глобальном смысле это одно из многих действий, заставляющих цивилизацию исчезнуть путем потери способности к сопротивлению. Тот самый случай, когда благими намерениями выстилается дорога в ад. В пацифизме трудно распознать его подлую сущность, но благодаря тому, что у меня имеется доступ к бесконечному числу миров для проверки выводов, я убедился в этом точно: пацифизм – зло. Совсем другое дело – осмысленно не брать в руки оружие, пытаясь сохранить мир до последнего, но у нас как раз противоположный случай.

– Я не умею пользоваться оружием, – призналась Ляля.

– Я тебя научу, – пообещал я. – Не думаю, что нам придется его реально применять, так ведь, Антош?

– Нет, я уверен, что как раз придется.

Змей считал прямолинейность благим делом, даже если она являлась для кого-то шокирующей.

– Это не прогулка, дорогая. Если ты не готова, мы не возьмем тебя с собой. – Я взял жену за мягкую ручку.

Ее шубка накалилась на солнце.

– Я с вами, – ответила она. – Если откажусь, всю жизнь буду считать себя размазней и плохой матерью.

– Но вначале прогуляемся по ярмарке без оружия. Прежде чем мы туда пойдем, необходимо экипироваться, – предупредил змей.

– Как мы раздобудем одежду? – поинтересовался я, глядя на неуместный для этого климата гардероб на мне и Ляле.

– У местных есть обычай – хоронить людей, оставляя их глубоко в пустыне. Я подсмотрел. На такой город приходится до нескольких сотен похорон в день. Надо всего лишь подобрать нужный размер одежды, дождаться окончания церемонии и спокойно переодеться.

– Что? – Лицо моей Ляли скривилось в брезгливой гримасе. – С покойника?

– А что такого? – удивился змей. – Его все равно вместе с одеждой растерзают ночные хищники.

– Я не смогу. Это хуже, чем оружие. Я боюсь покойников и всего, что с ними связано. – Глаза у супруги сделались безумными.

Я редко видел ее в таком крайне эмоциональном состоянии.

– Ты же говоришь об одежде для Ляли? Вряд ли они хоронят рабов, – догадался я.

– Именно. Нам нужна одежда благородного человека. Рабы ходят в чем их поймали или вообще голышом.

– Антош, давай рассмотрим более гуманный способ приодеться. Давай просто найдем похожие шмотки в соседнем мире, – предложил я.

– Ну, если у вас этот простой способ добыть самую подходящую одежду вызывает такое отторжение, совершенно непонятное мне, то давайте раздобудем одежду в другом мире. Но предупреждаю: если бродяги увидят отличия, я не виноват.

– Только не с покойника! – взмолилась Ляля.

– Ладно, – согласился змей. – Женщины – самая сложная загадка в мире. Не хотел так поступать, но придется. – И он исчез.

– Что он задумал? – удивился я его внезапному исчезновению.

– Он так изменился, – заметила Ляля. – Я же не бываю с вами, и мне казалось, он до сих пор тот же робкий, но умный философ.

– Да, Антош теперь за словом в карман не лезет и оружием не брезгует. Ему бы на годик в отпуск, а то он в тирана выродится.

Змей явился через десять минут. Мы уже совсем изжарились на здешнем беспощадном солнце.

– Ляля, иди за мной, – позвал он мою супругу.

Теперь они исчезли вдвоем и появились через несколько минут. Ляля была одета в холщовую накидку с капюшоном и обвешана украшениями на запястьях поверх кожаных перчаток. Ее лицо полностью прикрывала повязка от пыли. Из тени капюшона на меня смотрели пронзительно красивые желтые глаза. Несмотря на простоту одежды, в облике чувствовалось что-то аристократическое.