Веселье набирало обороты. В конце концов притащили из коридора и Сеню, которого у печки наконец‑то сменили устыдившиеся одногруппники. К моему неудовольствию, Дивин устроился на соседней кровати и молча нюхал налитый ему глинтвейн. Кривился при том он так, словно это был не напиток, а проба отходов ближайшего химического комбината.

Аспиранты‑оборотни оказались душой компании.

– Программа у вас будет насыщенная, – радостно вещал Денис, обнимая за плечи русалку, которая от такого внимания вся зарделась. – Метель, снежный вихрь, снегопад пяти видов, ледяной дождь… Ерунда! Это каждый освоит, раз уж вы умудрились дожить до второго курса – справитесь обязательно!

– А вот самое интересное, – подхватил Стас, – это когда вам придётся делать живых ледяных оленей. Или коней. Или снежных. Тут уж – как карта ляжет.

В комнате тут же повисло молчание. Потом все загудели разом, как встревоженный улей.

– Живых? Изо льда? Это как?!

– Это же высшая магия!

– И мы будем такое сдавать?!

– Заказы на таких зверушек к Новому году огромны, – пояснил нам Денис. – Специалисты, умеющие «лепить» не просто скульптуры, а функциональных существ, всегда при деньгах. Тому, у кого это выйдет, Франц сразу поставит отлично. И больше, увы, никому.

– Не обольщайтесь, ребята, – сказал Стас с лёгкой усмешкой. – Обычно подобное удаётся лишь одному студенту из ста. Так что рассчитывайте сдать зачёт здесь, получить доступ к экзамену и хорошенько готовьтесь к нему, когда вернётесь в Питер. «Хорошо» у Франца – тоже отличный результат, поверьте!

Воодушевление сменилось тихой паникой. Для меня это «отлично» было жизненно важно. Прогулянный, говоря откровенно, семестр и пугающе близкая сессия, злая мама‑ведьма, которая обещала превратить меня в лягушку… Карманные деньги урежет наверняка. Перспектива не радужная.

Украдкой я посмотрела на Сеню. Он сидел прямо, но в его глазах горел азарт. Ягов отличник. Ему была нужна только высшая оценка.

Собственно, как и мне…

Подумав примерно минуту, я отчего‑то решила разрядить обстановку. За свой счёт. Вернее, за счёт Дивина.

– Ну что, Дивин, – громко сказала я, поднимая стакан, – готов поразить нас всех ледяным конём? Или твои таланты простираются лишь на малые цели?

Он медленно перевёл на меня свой взгляд. В его глазах плескалась не привычная усмешка, а раздражение и усталость…

– Романова, – так громко, чтобы его услышали сквозь общий шум, сказал он, – если бы твои магические способности были хотя бы наполовину столь же сильны, как твоё стремление меня достать, ты бы наверняка получила за ледяного оленя высшую оценку автоматом.

Группа снова захихикала. Надо мной. Я готова была провалиться сквозь землю. Желательно с выходом где‑нибудь в Патагонии…

Праздник постепенно угас, как и положено всему хорошему в этом мире. Усталость брала своё. Мы повалились на кровати. Я привычно устроилась на краю, укрывшись расстёгнутым спальником, и долго ворочалась, пытаясь выгнать из головы навязчивый образ беловолосого зануды. Тишину нарушало лишь многоголосье сопящих носов и тихое потрескивание дров в печи.

И когда сознание уже начало угасать, из‑под кровати раздался шорох. Затем писк. Я застыла на месте. Снова шорох – и вдруг что‑то маленькое и проворное пробежало по моей голой щиколотке, проскользнув между джинсами и носком.

Мой крик был подобен тревожной сирене гражданской обороны. Я подпрыгнула на кровати, заорав во всю мощь своих лёгких: «Мышь!» – и судорожно замахала ногой, так будто её атаковала целая армия злобных грызунов. В комнате мгновенно воцарился хаос. В свете вспыхнувшего магического светильника я увидела серую тень, застывшую между кроватями.

И вот произошло то, что сделало эту ночь самой постыдной в моей жизни. Арсений, который лежал рядом, неожиданно повернулся и выбросил руку, облачённую в ту самую перчатку. Быстрый, как молния, удар – и мышь оказалась прибита к полу. Когтями!

Воцарилась полная тишина. Арсений поднял перчатку с ещё дёргавшимся несчастным животным, поднёс её к лицу и, глядя на меня поверх этой трагедии, произнёс с самым убийственным спокойствием:

– Романова, как ты можешь называть себя ведьмой, если пугаешься обычной полевой мыши?

Слёзы ярости подступили к горлу. Рывком стащив спальник с кровати, я вылетела в ледяной коридор и с треском захлопнула дверь. Дрожа от холода в темноте, я ясно услышала спокойный голос аспиранта Дениса, доносившийся из‑за двери:

– Дивин, если это хоть раз ещё повторится, будешь топить печь в коридоре до конца практики. Всё понятно?

Справедливость восторжествовала. Конфликт был официально открыт. А практика – только начиналась.

Это мы ещё посмотрим, кто кого. Если, конечно, все не замёрзнем к утру. Что, в общем-то, тоже вполне вариант.

©Нани Кроноцкая специально для ЛитРес, 2025

Глава 2. В которой метель оказывается капризной дамой, а сосульки – летальным оружием

«Предсказуемость результата обратно пропорциональна энтузиазму, вложенному в его достижение». – Алхимик Вальтер из Любека, пометки на полях трактата «О благоразумной умеренности», 1876 г.

Утро началось с того, что я провалилась в ад. Назывался он «общая кухня, где пятнадцать замёрзших магов пытаются одновременно вскипятить один допотопный чайник». Воняло подгоревшей овсянкой и нарастающим раздражением, которое висело в воздухе осязаемой, липкой субстанцией.

Я, отсидевшая всю ночь на краю кровати в позе часового, охраняющего тапок от потенциального мышиного десанта, чувствовала себя так, будто меня не просто переехал каток, а потом ещё и раздробили на мелкую крошку.

А он, Арсений Дивин, как ни в чём не бывало сидел за столом и с видом буддийского монаха, достигшего нирваны прямо здесь, среди человеческой суеты, разбирал апельсин. Не просто разбирал – он совершал над ним какой‑то странный, выверенный ритуал. Дольки отходили друг от друга идеально, без единой рваной прожилки. Кожица ровными, круглыми лентами аккуратно лежала на столике рядом.

Он ещё и перфекционист. Самое страшное в моём лексиконе ругательство. Что ж. Вполне ожидаемо.

Его белые волосы лежали послушными прядями, куртка была застёгнута на все кнопки, а дурацкая перчатка – на месте. Мой раздражитель выглядел таким отдохнувшим, чистым и собранным, что кулаки невольно сжались.

– Как спалось, Романова? – бросил он через стол, даже не удостоив меня взглядом. – Мышей, надеюсь, больше не было? Зря вы их ждали.

Вокруг, разумеется, захихикали. Я стиснула зубы до такой степени, что услышала скрежет собственной эмали. И поймала на себе взгляд Эльвиры.

Наяда сияла. Как и положено девушкам этого племени. Свежа, добродушна, улыбчива и красива. Абсолютная, кричащая несправедливость бытия. Одни всегда остаются недостижимыми эталонами, другие – всю ночь ждут мышей.

– Прекрасно… – с трудом сдерживаясь, прошипела я, наливая себе из жестяного кофейника, похожего на артефакт, какое‑то странное пойло. Напиток был мутным, густым и пах гарью с очень лёгким намёком на цикорий. Надеждой не пахло вообще. – Апельсины на завтрак приводят к мигрени.

Арсений наконец поднял на меня взгляд. В его карих с прозеленью глазищах мелькнула холодная, как вспышка далёкой сверхновой, искорка.

– Спасибо за предупреждение, – взяв одну дольку, он внимательно осмотрел её, словно пытаясь найти следы обещанной мигрени. – Постараюсь быть осторожен.

В этот момент в кухню ввалились наши кураторы‑оборотни. Взъерошенный, мрачный Денис, похожий на медведя, которого разбудили посреди февраля, и Стас, бодрый и подвижный, как воробей.

– Ну что, красавчики и красотули, просыпаемся, натягиваем портки и выдвигаемся на полигон! – проревел Денис, хлопая ладонью по косяку так, что с потолка посыпалась мелкая штукатурка, гармонично дополнив общую картину разрухи. – Сегодня учимся вызывать метель!

– Или что там у вас выйдет вызвать, – Стас подмигнул почему‑то русалке. Та тут же зарделась.

– У вас ровно час на окончание завтрака, утепление, построение и прочие организационные глупости! – рявкнул Денис, стремительно разворачиваясь и тут же утаскивая с собой ценителя девичьих прелестей. – Быстро‑быстро! Жду вас на полигоне!

Полигоном здесь оказалась огромная заснеженная поляна перед корпусами, окаймлённая тёмной, почти чёрной стеной леса. Небо низко висело над ней, свинцовое, налитое тяжёлой снежной массой. Наш профессор, Франц Маркович, стоял поодаль, укутанный в тулуп, с видом кондотьера, наблюдающего за манёврами наёмников. И пил что‑то из термоса. Очень хочется верить, что кофе.

– Итак, дети мои, слушаем сюда! – Стас, подпрыгивая на месте, чтобы согреться, размахивал руками, как ветряная мельница. – Метель. Это не просто снег с ветром, а структурированное атмосферное явление с заданными параметрами: мощность, плотность, радиус. Ваша задача – поднять вихрь диаметром пять метров и удерживать его ровно три минуты. Кто сделает – свободен до обеда. Кто нет… – он зловеще оскалился, обнажив вполне себе волчьи клыки, – обедать будете тем, что мне вызовете. В прямом смысле этого слова. Надеюсь, вы любите снег.

И безобразие началось. Наши магические потуги напоминали юмористический этюд, поставленный режиссёром в состоянии тяжёлого запоя. Братья‑маги, привыкшие к точным формулам, вычерчивали в снегу сложные руны. Снег тут же их заносил. Природа смеялась над ними открытым текстом. Оборотень‑рысь пытался создать вихрь, вращаясь вокруг своей оси с такой скоростью, что в итоге врезался в сосну и сел в сугроб, жалобно мяукая и держась за голову. Русалка Виктория вызвала не метель, а плотный туман с запахом канализации.

Я отыскала себе местечко подальше, зажала в ладонях свой амулет – старую монетку со стёршимся профилем какого‑то всеми забытого короля – и сосредоточилась. Мне отчаянно нужен был этот пропуск к обеду. Нужно было им всем доказать, что я не просто истеричка с мышиной фобией. Всем. И особенно ему, этому беловолосому пижону.

– Ветра зов, иней и лёд, в круг сплети свой хоровод… – зашептала я, вкладывая в слова всю свою злость, обиду и дикое желание заткнуть Сеню за пояс.

И у меня получилось! Почти. С гнусавым воем над моей головой зародился маленький, но злобный смерчик. Он подхватил снег, закрутил его в плотную, яростную воронку и… рванул в сторону. Прямо на Эльвиру. Моя метель, такая же необузданная и вольнолюбивая, как её создательница, обрушилась на наяду всей своей мощью. Мстила. За её утреннее сияние. И за всё остальное.

Раздался пронзительный вопль. Глубокий, густой, достойный оперной дивы. Когда снежная пыль осела, перед нами предстало зрелище одновременно жалкое и комичное. Прекрасная Эльвира, с ног до головы покрытая липким, мокрым снегом, с сосулькой, комично свисавшей с кончика носа, и с выражением глубочайшей трагедии на лице.

– Романова! – взревел Денис, и его рёв потряс воздух. – Ты что творишь?! Где соблюдение техники безопасности?

Я покраснела до самых корней своих рыжих волос. Чувствовала, как по щекам разливается жгучий, предательский жар.

А из тишины, сбоку, раздался спокойный голос:

– С техникой безопасности тут действительно плохо. Колдовство за пределами полигона, не заданный вектор направленности… Но мощность вихря неплохая. И снег тоже был.

Арсений стоял метрах в десяти от меня. Над его головой послушно, как дрессированный голубь, кружилась идеальная метель. Снег в ней переливался на тусклом свету, как алмазная крошка, вихрь был ровным, границы – чёткими, будто очерченными по линейке. Выглядело так, будто Арсений ежедневно, с пелёнок, вызывал эти яговы метели. А теперь просто показывал мастер‑класс для особенно отстающих студентов.

– Дивин, сдал! – крикнул Стас, ставя в планшете отметку. – Свободен до обеда!

Сеня кивнул, одним лёгким, небрежным движением руки рассеял свою метель и, не удостоив меня взглядом, пошёл к корпусу. Его фигура была воплощением абсолютного превосходства. У меня же в груди закипело что‑то ядовитое, густое и очень тёмное. Ведьминское.