Личная жизнь гр. Романовой, ведьмы (страница 3)
К обеду с заданием справились человек пять. Остальные, включая меня, получили в наказание отрабатывать технику на «простом» этапе – создании ледяных сосулек. Звучало как издевательство.
– Сосульки – это фундамент! – орал Денис, пока мы мёрзли под крышей старого сарая, напоминавшего декорацию к фильму про зомби‑апокалипсис. – Нужно не просто нарастить лёд. Нужно задать ему структуру, прочность, вектор роста. Идеальная сосулька – это поэзия! Ваша задача – вырастить сосульку длиной в локоть. Без изъянов. Поехали!
Звучало элементарно. На деле всё обернулось новым витком магического фарса. У одного из братьев‑магов сосулька росла вбок, как кривой рог у несчастного единорога. У Виктории она оказалась полой внутри и, наполнившись водой, с грохотом, похожим на выстрел, отломилась и едва не угодила в Дениса.
А у меня… У меня получались какие‑то корявые, кривые обрубки, которые с тихим, обиженным хрустом тут же обламывались под собственным весом.
Я стояла, стиснув челюсти до боли, и с ненавистью смотрела на идеальную, длинную и острую, как стилет, сосульку, свисавшую с края крыши над головой Арсения. Он снова зачем‑то припёрся, приморозил её и теперь просто сидел на крыльце, читая свой инопланшет. Его подчёркнутое безразличие жгло сильнее любого открытого презрения.
И тут случилось непредвиденное. Эльвира, всё ещё отскрёбывавшая с себя последствия моей метели‑мстительницы, проходила мимо. Нога её на секунду скользнула на обледеневшей тропинке. Наяда взмахнула руками, конечно же, грациозно, как лебедь, и, пытаясь удержать равновесие, нечаянно, совсем легонько, задела локтем мою заготовку – ту самую, кривую и злобную.
Всё происходило с той замедленной скоростью, которую можно увидеть только в самых кошмарных сновидениях. Сосулька внезапно сорвалась и, словно её запустили из невидимой пращи, устремилась в него. В Сеню. Острая, тяжёлая, летела она точно в его склонённую над планшетом голову. Строго в макушку. И я тут ни при чём!
Не отрываясь от чтения, Дивин поднял руку в перчатке. Лёгкий щелчок по основанию сосульки – и траектория изменилась. Ледяной снаряд, просвистев в сантиметре от виска Дениса, с глухим стуком вонзился в бревно стены и застыл там.
Воцарилась тишина. Гробовая. Денис медленно, очень медленно повернул голову. Посмотрел на торчащую из стены сосульку, потом на меня. Лицо его было спокойным, но в глазах бушевала настоящая буря.
– Романова, – его голос был тихим, ровным и от этого в тысячу раз страшнее, – это уже не неудачные попытки. Это покушение на жизнь. Объяснись. Быстро.
– Это была случайность! – выдохнула я, чувствуя, как земля уходит из‑под ног, унося с собой последние остатки моих надежд на обед. Да что там, на ужин! – Она задела! Эльвира!
– Я ничего не делала! – всплеснула руками сама Эльвира, и на её глазах моментально выступили слёзы. Крупные, чистые, очень убедительные. Наяды отлично умеют манипулировать.
Арсений поднялся, убрал в клапан куртки планшет и подошёл к стене. Вытащил сосульку, осмотрел слом, повертел её в перчатке и повернулся к Денису.
– Техника исполнения ужасающая, – констатировал он голосом патологоанатома, вскрывающего сотый труп за вечернюю смену. – Структура льда пористая, неоднородная. Позор. Но кинетическая энергия и траектория… Нет, это точно не умысел. Это чистое коллективное разгильдяйство.
Я была готова провалиться сквозь землю. Опять. Он всегда оказывался прав. И всегда – в этой позе верховного арбитра, выносящего вердикт с высоты своего Олимпа.
– Ладно, – проворчал Денис, потирая переносицу, словно пытаясь втереть в неё каплю здравого смысла. – Так, Романова. С сегодняшнего дня и до конца практики ты работаешь в паре с Дивиным. Пусть учит тебя азам, пока ты кого‑нибудь по‑настоящему не прикончила. Безо всякого умысла! А теперь все свободны, обед! Глаза бы мои вас не видели.
Он развернулся и ушёл, уводя за собой расстроенную, но от этого не менее прекрасную Эльвиру, бросившую на меня взгляд, полный жалости. Группа потянулась к корпусу, кидая в нашу сторону любопытные и откровенно злорадные взгляды.
Мы остались одни на этой проклятой поляне. Ветер завывал в ветвях, словно смеялся надо мной. Казалось, вся вселенная ополчилась против меня лично.
Арсений молча смотрел на меня. Его лицо было невозмутимым.
– Ну что, напарница, – наконец произнёс он, и в его голосе прозвучала усталость. – Поздравляю. Вы своего добились. Теперь вы – моя головная боль. И, должен заметить, боль в высшей степени несвоевременная.
Я не нашлась, что ответить. Просто стояла, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони, и ненавидела. Его. Себя. Эту базу. Сосульки. Всю магическую науку разом.
И самое худшее было ещё впереди.
А впереди, как известно, были ледяные олени. И принудительное товарищество с самым невыносимым существом во всей вселенной.
Молчание между нами становилось осязаемым – холодным, колючим, как снежинки, что кружились в воздухе. Я пыталась придумать хоть что‑то, способное разрядить обстановку, но все слова казались пустыми, неуместными, а главное – бесполезными. Арсений не торопил. Он просто ждал, будто знал: рано или поздно мне придётся заговорить.
– Ну и что теперь? – выдавила я наконец, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Будем стоять тут до второго пришествия?
Он приподнял бровь, будто удивляясь моей дерзости, но в глазах мелькнуло что‑то похожее на усмешку.
– Нет, Романова. Мы будем работать. Прямо сейчас. Если, конечно, вы не планируете и дальше изображать из себя скульптуру «Обиженная ведьма».
– Я не… – начала я, но он уже развернулся и направился к сараю, где мы тренировались с сосульками.
Я поплелась следом, чувствуя, как холод пробирается под куртку, а вместе с ним – липкое ощущение неизбежности. Теперь каждый мой шаг будет под его надзором. Каждый промах – повод для очередного холодного замечания. Каждый успех – если он вообще случится – будет воспринят как нечто само собой разумеющееся.
В сарае Арсений остановился, оглядел пространство, будто оценивая масштаб бедствия, и повернулся ко мне.
– Начнём с основ. Вы не умеете концентрироваться. Не умеете чувствовать материал. Не умеете рассчитывать силу. Это три главных ваших недостатка. И пока вы их не исправите, никакой ледяной олень вам не светит.
– А вы, конечно, идеальный образец? – не удержалась я.
Он посмотрел на меня так, что слова застряли в горле.
– Да, Романова. Я – идеальный образец. И именно поэтому я здесь. Чтобы превратить вас из стихийного бедствия в более‑менее управляемую силу.
Внутри всё закипело. Хотелось огрызнуться, бросить что‑нибудь резкое, но я прикусила язык. Потому что знала: он прав. Хоть это и было невыносимо признавать.